Калитка.

Калитка протяжно, как-то обреченно скрипнула и с трухлявым треском ударилась о забор. Аллочка давно просила мужа сменить калитку, ну или хотя бы смазать петли, так нет же, ему всё недосуг. Звякнули ключи, и Леонид, как всегда, дважды корябнув по двери ключом, с третьего раза попал в замочную скважину, натужно хрюкнул замок на полтора поворота, хлопнула входная дверь. Конечно с размаху, так чтоб на наддверной полке звякнули банки, которые месяца три назад Лёня обещал отвезти к своей матери. Шворкнули об пол сброшенные в сенях ботинки, да так громко, словно каждый весит пуда по два, и один из них, разумеется, стукнулся о тумбочку с теми же злосчастными банками. Привычно матюгнувшись, Леонид удивленно уставился на стоящую в сенях калитку, еще пахнущую недосохшей олифой. Добротная, с резьбой даже, хорошая. Только откуда? Идя на кухню, продолжая по дороге издавать изрядное количество шума, словно стараясь не то что всему дому, а всей округе сообщить, что он вернулся домой, Лёня все продолжал обдумывать варианты появления новой калитки. Но всё никак не сходилось. Он уже полгода работал на перспективу. То есть, работа есть - зарплаты нет, но зато есть перспектива роста и в будущем хорошей зарплаты. Аллочка вообще не работала, так, изредка калымила, когда совсем уж прижмет, но отчего-то со своего калыма не торопилась вливать деньги в семейный бюджет. Мол, её зарплата - её расходы, а то у неё, видите ли, белья нижнего нормального нет, штаны порвались, сапоги единственные разваливаются... Да с чего они у неё разваливаются-то, если она целыми днями жопу просиживает дома за компьютером? А он, значит, свою зарплату должен тратить на семью, али вообще её содержать? Наглость какая, она же не содержанка, а он не миллионер, чего он её содержать будет... Но всё это к тому, что откуда калитка-то? Неужто Аллочка купила? Да вроде и не калымила давно, хотя черт её знает, чем она занимается пока он на работе. Может и работает... Алла, словно из ниоткуда, бесшумно материализовалась за спиной Леонида. - Привет. Суп на плите, второе в сковородке, хлеб в духовке, бумаги на развод на столе, твои сумки в сенях за калиткой. - Он было хотел традиционно угукнуть на привычное сообщение о месторасположении еды, как мысль его споткнулась о слова про развод. - Что? - перестроиться с мысли о калитке на развод - было как-то тяжеловато, и Лёня вообще не понимал о чем речь. - Что именно "что"? А, да. Твоей маме я позвонила уже. Она тебя ждет, но лучше поешь перед уходом. - Не понял. Это в смысле? Ты... Мы... Алл? - Знаешь, Лёнь, я вот все эти годы тебе всё прощала, всё терпела, тратила нервы и силы... А знаешь почему? Я ведь думала, что ты, как бы это сказать, предназначен мне небом. Казалось вот мне так. Что ты моя любовь, моя сердечная слабость. А оказалось - ты печеночная слабость моя. - Это как? - Уже почти без интереса он перевел взгляд с плиты на Аллочку. На залегшие вокруг глаз морщинки - все забывал купить ей очки чтоб не щурилась, поджатые губы, недавно остриженные, непонятно на какие деньги только, волосы.. - А так. В печенке уже сидишь. - Она убрала выбившуюся прядь волос за ухо, и, вздохнув, снова кивнула на плиту. - Поешь и езжай. Ключи оставь только, Лёнь. Что еще твоё найду - привезу сама. - И она просто ушла. Вот взяла, развернулась и ушла. И удалившаяся в сторону зала спина, в синем хэбэшном халате, словно бы не заметила всего негодования Леонида. Словно ей, спине, да и её обладательнице, не было никакого дела до того, что они с Леонидом были вместе пять лет, что он, собственно, её любил, и планировал много, и пить ради неё бросил, и детей хотел, и на работу эту пошел ради перспектив и чтоб потом им было на что жить хорошо. И не важно, что она просила уйти с этой работы на другую, "нормальную", это всё бабье ворчание, чего бы она еще понимала... В сущности, Леониду было уже понятно, что исправить ничего нельзя, да и ему не было, на самом деле, никакого дела до того, как Аллочка пришла к такому решению, через что она прошла, какого ей оно далось. Он думал только о том, откуда же взялась та калитка. Ел куриный суп с лапшой, глядя на лежащие на столе бумажки, глотая откуда-то появившуюся на корне языка горечь, словно стекающую вниз и застывающую в грудине, и думал о чертовой калитке. А не о том, что виновата Алла. И не о том, что виноват он. И что не сошлись звезды, и они похерили пять лет жизни друг с другом, а она, давно привычная, вдруг оказалась чужой и отстраненной, а когда-то была такая солнечная и чудесная, родная... Нет. Только о калитке. Звякнула поставленная в раковину посуда, конечно им не вымытая, шлепнула о стенку в сенях ни в чем неповинная калитка, прошелестели по полу сумки, грохнула входная дверь, под аккомпанемент опять забытых банок. Калитка надрывно, отчаянно скрипнула и, ударившись о забор в последний раз, наконец, отвалилась, упав на усыпанную трухой землю. Аллочка давно просила мужа сменить калитку, но слишком долго ждала, и в итоге решила сменить мужа.