Её барраярец

* Кофе Марина всегда варила вручную, не задумываясь, насколько удлиняет и усложняет процесс. Протеины могут быть какими угодно, но кофе должен быть подлинным. Семья Рива достаточно богата, чтобы себе это позволить. И будет достаточно богата. Война – не повод переходить на суррогат. Точка. За варкой утреннего кофе ее и застал звонок комма. Верная привычкам, Марина не позволила себе прерваться. Кофе дошел до нужной температуры, был снят с варочной панели, вылит в фарфоровую чашечку, и только после этого Марина прошла к коммпульту, попутно одергивая рукава домашней блузки и поправляя прическу. Экран мигнул и показал ей лицо мужчины в барраярской форме. Барраярской офицерской форме, поправилась она, глядя на уголки воротника. Нашивки говорили о достаточно высоком звании. Марина молча порадовалась тому, что родители воспитали в ней умение владеть собой. "Для дочери дипломата – и, надеюсь, будущего дипломата – совершенно недопустимо сорвать переговоры неуместной гримасой или смешками". Спасибо, папа. Это пригодится. Уже пригождается. – Здравствуйте, леди... госпожа Рива, – проговорил барраярец, чуть запинаясь. – Я стою у вас под дверями. Вы разрешите мне войти? – Это обыск? – щека Марины все-таки дернулась. – Или... – Простите... – он устало потер переносицу. Марину внезапно осенило – перед нею человек немногим старше ее самой, самое большее лет тридцати. Просто этот мужчина давно, нет, очень давно толком не спал, и то, как он выглядит – признак не возраста, а усталости. – Я надеялся, что вы меня узнаете. – Тем не менее, кажется, я вас не знаю, – она покачала головой. – По правде говоря, – мужчина отвел руку от лица и встал по стойке «вольно», – мне казалось, что Вэл... Валерия в последнюю встречу выставила меня достаточно громко, а звукоизоляция у вас... оставляет желать лучшего. – А, – Марина подавилась смешком. – Так это вы... – Ублюдочный оккупант, проклятый милитарист и поганая барраярская свинья? – Произнесено это было совершенно спокойным тоном. Не подчеркнуто вежливым, нет, – именно спокойным. – Я всего лишь хотела сказать «барраярец Вэл», – проговорила она, переводя взгляд с экрана на собственные руки. – Впрочем, в любом случае Валерии не было дома уже довольно давно. Собственно, с тех самых пор, как отец... как вы... – С тех самых пор, как я принес в ваш дом новости о смерти вашего отца, а ваша сестра выставила меня за дверь, – проговорил барраярец. – Да. Спасибо. Я знаю. И где сейчас Валерия, я тоже знаю. – Тогда зачем вы пришли? – рукава чуть ниже локтя показались внезапно очень неудобными. Совершенно не закрывающими заметно дрожащие руки. – Она... арестована? В чем ее обвиняют? Что произошло? – Госпожа Рива, – снова то же движение к переносице, потом дальше, к вискам, – я должен просить вас впустить меня. Мне нужно поговорить с вами. Лично, не через комм. После Солтисской Бойни "слово фора" звучит издевательски и с вашей стороны не может стоить доверия, но тем не менее – слово фора: я не причиню вам вреда. Разве что, – он усмехнулся краем губ, – выпью весь ваш кофе. Если он у вас есть и вы сочтете возможным мне налить. – Хорошо... – проговорила Марина медленно. – Поднимайтесь. Вы помните, как к нам пройти? Мужчина кивнул. Марина нажала клавишу, открывая дверь, и отключила комм. Она надеялась, что мужчина предпочтет лестницу лифту, а у нее самой, как следствие, будет несколько минут подумать. Итак, барраярец Вэл. Не вполне барраярец, кстати говоря: Вэл упоминала, что мать «ее барраярца» тоже комаррианка, и даже называла фамилию. Правда, кажется, для этих чокнутых форов это ничего не значит, женщину они полагают ходячим разговаривающим репликатором и вообще не учитывают, кто она и откуда. Марина всегда недоумевала, чем Вэл мог заинтересовать барраярец. Уже не первый барраярец – в детстве она тоже дружила с сыном одного из сотрудников барраярского посольства... ох. Марина резким движением дернула отросшую прядь. А ведь эти два барраярца вполне могли оказаться одним и тем же человеком. Мысли Марины прервал стук в дверь. – Входите, – проговорила она, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности и дружелюбия одновременно. Он вошел, несколько нервными движениями поправляя воротник мундира. Марина машинально отметила, что мужчина открыто носит оружие. На экране комма этого не было видно. – Простите, – произнес барраярец, проследив за ее взглядом. – Без оружия я сейчас имею право и разрешение ходить в основном по собственной квартире. Не расценивайте это как опасность лично для вас. Я... – губы офицера чуть заметно дернулись. – Еще никогда не убивал женщин и не собираюсь начинать. – В таком случае я, наверное, не имею права предлагать вам ни сесть, ни кофе? – напряжение все-таки прорвалось совершенно неуместным смешком. – Вы – гражданское лицо и можете предлагать что угодно, – и снова пальцы к переносице. Черт побери, похоже, у него просто раскалывается голова. Можно ли предложить ему таблетки? А если ему вдруг станет плохо – Марина прикусила губу – ее арестуют за покушение? Или убьют на месте? Или это будет зависеть от того, в каком виде найдут у нее этого офицера? – Но я очень надеюсь выйти из вашего дома живым, – проговорил барраярец, как будто прочитав ее мысли. – Потому что моя смерть будет с некоторой вероятностью означать вашу. Видите ли, не все барраярцы разделяют мое мнение, что стрелять в женщин недопустимо. И, если можно... прошу вас, все-таки налейте кофе и мне тоже. Дипломат – это тот, кто умеет держать лицо. Всегда. Даже если его смертельно оскорбили. Даже если ему невыносимо страшно. У отца было спокойное лицо, когда его хоронили. Вэл говорила много нелестного о барраярских варварах, но барраярец, которому досталось вернуть тело господина Рива его семье, отзывался об отце с удивительным уважением. Кажется, барраярцы поклоняются бесстрашию. Даже неразумному. Особенно неразумному. Никто не требовал от отца становиться заложником. Никто не ждал, что он умрет, попытавшись заслонить одну из женщин... кажется, ее звали Ребеккой. Кажется, она была убита несколькими минутами позже. Хорошо. Барраярцы уважают мужество. Будем мужественными. Фарфоровая чашка в руках почти не дрожит. Голос – как можно спокойней. Сесть за стол. Сделать этому офицеру приглашающий жест. Он опустился в кресло напротив, поднес к губам чашку и опустошил ее одним глотком. Марина мысленно приготовилась оплакивать так бездарно потраченный труд, но ее сожаления прервал голос барраярца: – Спасибо, м'леди. Очень вкусно. Такой кофе стоит головомойки. – Я не ослышалась? – она подняла бровь. – Ну да, – он повел плечом. – Головомойки, выданной мне сверху за то, что я позволяю себе есть и пить что-то в домах у местных и к тому же не в первый раз. Впрочем... после лейтенанта Вязовского я еще нескоро их чем-то удивлю. Марина поглядела на барраярца уже с некоторым интересом. – Что за Вязовский? – Из моих подчиненных, – проговорил тот, глядя в чашку. – Этот... человек имел мнение, что на завоеванной территории можно не делать различий между арестом и изнасилованием. Марину мгновенно заинтересовали рисунок на чашке, положение салфетки, печенье в вазочке – что угодно, кроме лица молодого офицера. – Насколько я понимаю, вы наложили на него взыскание? – произнесла она как можно более светским тоном. – Это скорее называется «наложил на него руки», – барраярец усмехнулся. – К счастью, это было уже после Бойни. Случай Форкосигана – хороший повод никому ничего не отрывать без трибунала. Проблема в том, что жертва Вязовского действительно сопротивлялась при аресте, притом с применением оружия. И в том, что мне пришлось выносить два приговора. После этого меня считают несколько чокнутым. – Если вы выносили приговор лейтенанту – я так понимаю, сами вы в чине не ниже майора? – Марина наконец решилась поднять взгляд. – Полковник, – хмыкнул тот. – Полковник Гордон Форбелов, к вашим услугам. Получил эти нашивки ровно перед тем, как мы вас завоевали. Так сказать, авансом. Он говорит об этом чуть ли не с сожалением, поняла Марина. Хотя если это барраярец Вэл – если это действительно один барраярец, а не два разных – то у этого человека хорошо знакомые ему погибшие должны быть на обеих сторонах. Это многое объясняет. – Еще кофе, сэр? – проговорила она, повернувшись к шкафчикам. – Возможно, после, – он покачал головой. – Сядьте, пожалуйста. Марина медленно кивнула и опустилась в кресло напротив него. – Итак... – начала она. Отец говорил, что людям бывает проще продолжить чужую фразу, чем начать свою, особенно если они устали, нервничают и так далее. – Госпожа Рива, – молодой полковник наклонил голову. – Последние примерно четырнадцать лет я надеялся прийти к вашим родителям и попросить у них руки вашей сестры. Или прийти к ней самой и предложить ей выйти за меня, если выяснится, что ваши родители не приемлют наших традиций. Марина жестом предложила ему продолжать. Он медленно выдохнул, положил ладони на край стола. – И я не сомневаюсь, что из Валерии вышла бы отличная фор-леди... – произнес он, понизив голос. Лицо его внезапно скривилось, он как-то странно дернул щекой, махнул рукой, так, что на столе зазвенела чашка. – А... к черту, – Форбелов вдруг перешел на отрывистый полушепот. – Вэл... Валерия погибла. Позавчера. Ей... повезло, – барраярец уже не пытался держать лицо, он говорил быстро, сбиваясь на непривычный Марине акцент. – Ей повезло погибнуть во время беспорядков... иначе... слишком многое указывало на нее, как на одного из организаторов всего этого. А процессы по таким делам... это грязно, мерзко и унизительно, м'леди. Для всех участников. – Вы в этом уверены? Я не процессы имею в виду, – ложечка, которой Марина размешивала остатки кофе, зазвенела о стены чашки. – Откуда вы знаете... про Вэл? Он развел руками и ответил просто: – Я был там. Марина вскинула голову. – Вы хотите сказать... – начала она, уже не сдерживая дрожь в голосе – но сейчас ее трясло уже от злости. – И после этого... – Я был на опознании, – повторил офицер, выделив голосом последние два слова. – Меня иногда к этому привлекают. Собственно, по той же причине, по которой я вообще получил это назначение: я знаю здесь некоторых людей, а они знают меня. – И вы согласились, – Марина не спрашивала, она утверждала, ее голос звучал все громче и яростнее. – Вы согласились воевать против людей, которых знаете. Согласились их убивать. – Я – фор, – он усмехнулся. – Это означает, помимо прочего, готовность убить того, на кого укажет твой император. Моему деду во время цетагандийской войны пришлось казнить моего дядю. За нарушение приказа. – Вы хотите сказать, – она раньше даже не предполагала, что у нее такие сильные пальцы. Ручка ложечки, кажется, слегка изменила форму. Или не слегка. – Что убивали из страха быть убитым? – Не худшее оправдание, а? – он отсалютовал ей пустой чашкой, ехидно улыбаясь при этом, и снова резко переменился в лице. Окаменел, подумала Марина. Ростовая статуя барраярца за моим столом. – Нет. Этого оправдания у меня нет. Я шел на войну, потому что считал это своей обязанностью, и убивал, потому что считал смерти неизбежными. Это, – он понизил голос, – не первая в моей жизни война против своих. На Барраяре иногда случаются мятежи. Иногда армия в них оказывается на обеих сторонах. Мне уже случалось стрелять в бывших однокурсников. В воздухе повисло молчание, тяжелое и холодное. Слишком тяжелое и холодное. – Как она погибла? – произнесла Марина, наконец выпустив из рук искалеченную ложечку – и очень сильно сомневаясь, хочет ли она на самом деле это знать. – Очень... – Гордон свел пальцы перед собой. – Очень по-форски, если вы правильно меня поймете. – Глупо и славно? – Марина почти радовалась внезапной возможности не сдерживаться, хотя и не понимала, как и откуда она появилась. Может быть, когда страх сменился яростью? – Отнюдь, – молодой полковник улыбнулся – почти мягко. – Своевременно. Результативно. И бесстрашно. Он отвернулся к окну, так, что Марине были видны теперь в основном его затылок, висок и часть скулы. – Три выстрела, – произнес он глухо. – Из нейробластера. Нам достаточно долго объясняли, что под куполами применение плазмотронов нежелательно. Лицо, шея, грудь. При таком сочетании обычно даже не успеваешь заметить, что умираешь... Марина проглотила вертевшееся у нее на языке «простите, вы проверяли?» – Кажется, – она заправила за ухо выбившуюся прядь, – вы сказали, что вы ее любили? Как... – Как у меня это сочетается? – он по-прежнему не глядел на нее. – По-вашему, я должен был пожелать ей медленной смерти? Под ногами у толпы? Или от плазменных ожогов? Или дождаться ареста, официального обвинения и казни? По барраярским законам за нее отвечал бы ближайший родственник мужского пола... – он сглотнул, – может быть – я, если бы она мне не отказала. Но здесь и сейчас действуют черт знает какие законы... Да он плачет, поняла Марина. Все это время, с того самого момента, как отвернулся, он плачет. И изо всех сил старается это скрыть. Только этого еще не хватало. Но нельзя сказать, подумала она отдельной, чужой и странно спокойной мыслью, чтобы он не имел на это права. – При Форкосигане вам никто не помешал бы с ней проститься, – продолжил он чуть более спокойно. – Но Форкосиган сейчас отстранен, а наше нынешнее командование старается давать вам поменьше возможностей собраться в одно время в одном месте. Возможно, они просто боятся. Форбелов поднял руки на уровень переносицы. Как легко за этим жестом прячется второй – вытереть глаза и щеки... – Так что, возможно, похоронить Вэл вам не позволят, – произнес он, разворачиваясь. – Это представляется сейчас очень вероятным. Я... – он внезапно замялся. – Вряд ли, конечно, у вас есть такой обычай, но... могу ли я попросить у вас прядь волос? Ваших. И что-нибудь, что принадлежало ей. Это... так принято. У нас так принято говорить своим мертвым, что мы их помним. На случай, если вы не сможете присутствовать... – Лучше бы вы помогли мне попасть на похороны, – вырвалось у Марины. – Я бы вам этого не советовал, – барраярец поднялся из-за стола. – Я имею в виду – если официальное прощание все-таки решат не разрешать. Есть ли еще что-то, чем я могу вам помочь, м'леди? Или... не вам? Я в любом случае задолжал Вэл и ее близким... много. И хочу вернуть хотя бы часть. Марине на долю секунды показалось, что она задыхается. Предложение полковника действительно содержало намек? Или у нее уже начинается бред? – Если я правильно вас поняла... – начала она, – Нет. Если вы полагаете, что это возможно и безопасно... Нет. Простите, полковник, но – если вы решитесь помогать... близким Вэл, не будет ли это преступлением в глазах вашего командования? Он улыбнулся и чуть заметно наклонил голову. В точку. Она поняла его правильно. Осталось надеяться, что он ее – тоже. – Помощь одного подданного Барраяра, – Форбелов снова свел пальцы вместе, на этот раз – только кончики, – другому подданному Барраяра не является преступлением, в случае, если этот второй сам не замышляет преступления. Я надеюсь, что он не замышляет. – Как вы можете быть в этом уверены? – Марина вскинула подбородок. – Нет... как вы сможете это проверить? – Мне придется поверить им на слово, – он наклонил голову. – Так же, как и им – мне. Большего у меня нет. – Я поняла вас, – кивнула Марина. – Надеюсь, что я вас действительно поняла. Хорошо. Я передам... близким Валерии ваши слова, сэр. Вы позволите мне попросить вас еще об одном одолжении? Он кивнул – даже не уточняя, о чем именно его просят. – Одолжите мне нож, – проговорила Марина. И, откровенно любуясь удивленным взглядом своего гостя, добавила: – Или вы полагаете, что я отрежу себе прядь кофейной ложечкой?