Помешательство

Безумно сложно любить кого-то, а любить кого-то безответно — еще сложнее. Освальд любил свою мать. Она была ярким лучиком света в его насквозь прогнившей жизни. Он оберегал её всеми возможными способами, не ввязывая в свои разборки и грязные делишки, чтобы только порадовать её танцами или именно той музыкой, которую она любила. Да, она была слегка несуразной, но глупой — никогда. Он получал от неё максимум любви, которую она давала своему сыну, и в итоге во что это вылилось? В её смерть. Сколько бы он ни пытался заглушить свои эмоции или хотя бы вспомнить все его попытки самообладания, эти неконтролируемые чувства всё равно брали верх, портили всё, что было с трудом добыто, отравляли ему жизнь. Он всегда восхищался Фиш Муни — вот кто действительно мог быть непоколебим в нужные моменты, кто решал важные вопросы разумом, сотрудничая и получая при этом выгоду сердцу. Казалось, что смерть матери поделила его жизнь на две части: до и после; что Пингвина больше не попытаются свергнуть, ведь все рычаги воздействия были уничтожены. Последний сломал Тео, и Освальд, наконец, возглавил Готэм, по праву принадлежащий ему. Кобблпот был умён, расчетлив, продумывал всё до мелочей, но, к сожалению для него, никто до сих пор не додумался найти формулу просчёта любви, и уж никто не мог догадаться, что он влюбится в Нигму. Вернее в того человека — если так можно было бы выразиться, — который находился внутри Эдварда. И эта любовь была еще хуже, еще разрушительнее, чем любовь Освальда к Гертруде. Она не имела границ и доходила до абсурда, заставляла его делать несвойственные ему вещи. Она поступала от сердца в мозг вместе с кровью, разливалась по венам и артериям, проникала в каждую клетку тела, взбудораживая не на шутку. Именно благодаря ему, Пингвину, Нигма являлся тем, кем он есть — он, наконец, сумел смешать в себе две личности, слить их воедино, объединить в одно целое таким образом, чтобы каждой было комфортно. Так не вовремя подвернувшаяся Изабелла всё испортила, наклонив чашу весов под названием «Нигма» в сторону Эдварда, заперев Загадочника где-то глубоко внутри. И кому с этим пришлось разбираться? Конечно же ему, Освальду. И как потом его отблагодарили? Ненавистью. Зато потом Эдвард словно обезумел, прекрасно понимая, что без Загадочника он — никто. Без своего второго лица, которое намеренно усыпил, мужчина выглядел лишь жалким, запуганным мальчишкой, потерявшимся на рынке, прогуливаясь с мамой по местным лавкам. И самое забавное заключалось именно в том, что Нигма не мог понять своей проблемы, своей «поломанности». Зато Загадочник четко её осознавал, и хотел захватить власть над телом как можно скорее, иначе как по-другому объяснить то, что прошли всего сутки, а он уже сидит в кабинете и пытается попасть в Аркхэм добровольно? Нерешительный, неуверенный, сомневающийся в себе и своих действиях Эдвард держит ручку, а рука его дрожит, как кленовый лист, срывающийся с дерева осенью. Он пытается удержаться из последних сил, но те медленно покидают его, уже давно понимающие, что скоро им придется лечь на стылую серую землю, скрываясь в толпе таких же несчастных листьев. Сказать, что Освальд ждал этого момента практически вечность, это не сказать ничего. Повторяя лишь одну фразу он с упоением наблюдал за тем, как меняется лицо Нигмы от понимания происходящего, как он пытается бороться, но всё тщетно, и исход заранее известен им троим. Пора Эдварду уйти на покой, отдавая тело во власть Загадочника. Всего одно единственное слово, слетевшее с губ с восхищением, ожиданием и упованием, смогло позволить истинной сущности взять верх. А в том, что истинная сущность Эда — Загадочник, никто не сомневался. Когда руки возле шеи Освальда перестали трястись, а ладонь мягко и — черт возьми — нежно легла на щеку Кобблпота, они оба поняли, что вот она — судьба. Прямо перед тобой. А те ненужные заморочки с Изабеллой, все те упущенные моменты, которые они бы могли провести вместе, всю ту власть, которую они могли бы разделить вместо того, чтобы сражаться друг против друга, являлись ни чем иным, как заскоками ненужного, слишком правильного Эдварда, который лишь разрушал и подавлял свои амбиции. Это Эдвард сломанный, и ему абсолютно не место в этом теле. Сейчас существуют только Освальд и Загадочник, а еще смех, который разносится по комнате и отлетает от стен едва слышным эхом. Любой человек просто подумал бы, что это два психопата, но внутри каждого психопата есть свои слабости, свои тайны, свои переживания, свои эмоции. Своя любовь. Особая любовь, не поддающаяся ни единым стандартам этого жалкого мира. И если прислушаться, то можно услышать и горечь с нотками корицы, и сладость с привкусом горчицы. И Пингвин счастлив, что смог во второй раз разделить это чувство с самым дорогим ему человеком, и теперь он просто не позволит весам под названием «Нигма» перевесить в сторону чаши «Эдвард». Пора бы уже Загадочнику стать единственным Эдвардом и разбить чертовы весы вдребезги, потому что он не простой человек. Он словно наркотик, и для Освальда это самое настоящее помешательство.