***
Через четыре дня Кот Нуар вместо приветствия выдал одну фразу: — Ты не представляешь, что я видел вчера ночью! Эти четыре дня были его «сменой», за которую Ледибаг немного отоспалась и пришла в себя. Они встретились вечером, чтобы обсудить все странные происшествия. Они встречались так каждый раз, но обычно ничего странного по ночам не случалось, только уличные драки, и напарники просто болтали обо всем подряд. Ледибаг зачем-то скрыла инцидент со скрипкой. Она боялась расспросов, боялась показаться слабой впервые за четыре года защиты Парижа. — Что ты видел, котенок? — усмехнулась она, глядя на его взволнованное лицо. — Вчера ночью Бражник играл на скрипке! — сообщил Кот Нуар совершенно серьезным тоном. Ледибаг попыталась рассмеяться как можно более естественным смехом. — Чего? — спросила она. — Я сам сперва удивился! — развел руками Кот. — Но он стоял на крыше и играл что-то скучное. Прямо посреди ночи! — Ты напал на него? — поинтересовалась Ледибаг. Видимо, ее напарника было не пронять грустной мелодией. — Конечно! — Нуар даже удивился вопросу. — Я набросился на него сразу, как только увидел… Не поверишь, он пытался защитить скрипку и сам чуть не подставился под удар! Без оружия! Ну не придурок ли! Я почти уничтожил его талисман, но он спрыгнул с крыши и исчез. Еще бы немного… — Защищал скрипку? — переспросила Ледибаг, будто поняла только сейчас. — Ну да, — подтвердил Кот. — Может, она бешеных денег стоит?.. Эх, я бы с радостью ему насолил! Если вдруг увижу снова… И ты тоже будь внимательней, моя леди. — Постараюсь, — обещала она.***
С неделю по ночам было тихо. Никаких скрипок, разве что пьяные выкрики гуляк. Впрочем, рассчитывать на другое было попросту глупо: Бражник не такой дурак, чтобы появиться так скоро после нападения. Он лишь создал нового злодея, который усиленно нападал на Кота Нуара, словно в отместку за чуть не уничтоженный инструмент. Ледибаг почему-то было с этого смешно. Какой же ревностный музыкант скрывался под маской суперзлодея?.. На второй день ночного дежурства Ледибаг услышала мелодию вновь. Ту же самую, окончание которой ей так и не довелось узнать. Но теперь каждый звук отдавался во рту полынью, а все внутри сжималось и завязывалось узлом. Это было похоже на очень специфичный напиток со множеством вкусов. Его нужно было распробовать, проникнуться ощущением. Однако с каждым новым глотком он становился все более горьким и жгучим, как глубокая снедающая печаль. И никак не выпить его до дна. Действие разворачивалось на крыше другого здания. Ледибаг будто смотрела во второй раз один и тот же фильм. Сперва она улавливала основные повороты и мотивы. Но сейчас она присматривалась ближе, снова спрятавшись в тени. Да, уже знакомая мелодия, только сегодня она пришла чуть позже и пропустила начало. Вдруг очень захотелось знать, кто автор этого произведения. Быть не может, что его написал Бражник. Вероятно, кто-то из классиков, но в этом Ледибаг совсем не разбиралась. Полынь, кажется, была с легкой примесью паприки и иван-чая, которые и не почувствуешь в первый раз. Но дальше — этот переломный момент, ускорение ритма, непонятный страх, заставляющий делать маленькие быстрые вдохи. Героиня сама не заметила, как прониклась, как утонула в этой музыке. Она смотрела на темный силуэт Бражника, но видела не его. Отчего-то вспоминались все самые тяжелые моменты из прошлого. Разрыв отношений с Адрианом, после которого они чудом остались друзьями. Внезапная смерть мастера Фу, произошедшая у них на глазах. А через пару лет — смерть ее дедушки. Мелодия потерь всколыхнула эти горькие воспоминания. Ледибаг с трудом сдержала слезы и проглотила комок, застрявший в горле. Она не должна давать волю эмоциям. Или она забыла, кто играет эту композицию?.. Ледибаг ждала конца, однако мелодия вновь оборвалась на середине кульминации. На мгновение ей показалось, что Бражник хотел ударить скрипкой о невысокий кирпичный бордюр, но сдержался и лишь сильнее сжал ее в руках. Героиня улыбнулась, наблюдая за его лицом: из раздраженного оно медленно становилось спокойным. Он сделал глубокий вдох. Снова осмотрелся. И совершенно внезапно столкнулся взглядом с Ледибаг. Она замерла, вцепившись в йо-йо. Бражник пару секунд смотрел ей прямо в глаза, однако ничего не предпринимал, даже почти не шевелился. Героиня сомневалась, что он видит ее в темноте. Возможно, он просто чувствует чужое присутствие. Тем не менее, выяснять не хотелось. А игра в гляделки затягивалась, принося странное ощущение незащищенности, хотя у Ледибаг единственной было оружие. Темно-синие глаза Бражника и вовсе казались черными, будто впитали окружающую их тьму. Они отвернулись одновременно. Героиня выдохнула чуть свободней. Она смотрела, как ее злейший враг перепрыгивает на соседнюю крышу, и отчего-то не последовала за ним. Он был такой хорошей целью в тусклом свете луны, но догонять его и, тем более, сражаться не было никакого желания. Пускай на пару секунд, Ледибаг почувствовала странное единение, осмысление чужой трагедии. Это не было похоже на сострадание или жалость. Это чувство иного рода. Такое бывает, когда находишь человека, способного тебя понять. Она тряхнула головой. Понять? Кто, Бражник? Ну уж нет. Ни за что на свете Ледибаг не станет посвящать его в свои переживания. Что там, она и говорить с ним не будет. Человек, который четыре года терроризирует Париж, точно не вызывает в ней доверия и желания излить душу. Просто иногда странные мысли приходят на ум, вот и все.***
Так получилось, что она становилась незаметным слушателем композиций еще три раза. Один раз стал Кот Нуар, но он, как и прежде, прервал концерт совершенно грубым образом и снова чуть не сломал скрипку. Ледибаг уже было жаль несчастный инструмент: элегантный, созданный из черного дерева, с чистым, воздушным звучанием. Обидно было бы никогда не услышать его вновь. Впрочем, напарнику этого не объяснишь. Пусть считает, что лишь ему так везет, раз он попадает на маленькие ночные концерты. А Ледибаг по-прежнему наблюдала из тени и никогда не выдавала своего присутствия. В третий раз композиция так и не была сыграна до конца. Бражник сбился в самом конце, уже после кульминации, когда оставалось всего чуть-чуть. Героиня неожиданно для себя начала болеть и мысленно подбадривать его. Очевидно, если он в третий раз пытается сыграть одну и ту же мелодию, она что-то для него значит. И, поскольку у него не получается, значит очень многое. Ледибаг не могла относиться к этому равнодушно, как бы сильно не пыталась. В четвертый раз репертуар неожиданно сменился. Она заметила это еще издалека, пока искала нужную крышу. Заиграла совсем другая мелодия. Эта не была такой грустной, скорее… Ноты кофейного глинтвейна, с запахом дома и корицы, тонкий яблочный шлейф, легкая горечь в послевкусии. За ним — будто бы привкус шоколада с ванилью, обволакивающее тепло липового чая. Запах весеннего вечера, когда все вокруг только расцветает, и еще не так жарко. Нет, это больше не было мелодией потерь. Если бы Ледибаг не знала, кто сейчас держит в руках скрипку, она подумала бы: это мелодия влюбленности. Однако Бражник и влюбленность — понятия несовместные. Впрочем, гений и злодейство тоже, а он уже доказал обратное своей потрясающей игрой. Ледибаг стало по-настоящему интересно. Что заставило его так неожиданно поменять композицию? Неужели ему надоело снова и снова терпеть неудачу? Смешно, ведь он уже четыре года этим занимается. Нет, здесь определенно должна быть немного иная причина. Только какая? Он же не мог догадаться, что за ним наблюдают… верно?.. Тем не менее, эта мысль не остановила Ледибаг, и она пришла в пятый раз. Всю неделю она размышляла о смысле новой композиции, и теперь, услышав ее опять, она могла заявить с уверенностью: да, это влюбленность, превращенная в звуки музыки. Превращенная, возможно, для того, чтобы ее проще было выразить. Но тогда получалось, в реальной жизни Бражник собирался играть кому-то серенаду. Это уже совсем абсурдная нелепость. Ледибаг представляла, как он стоит у кого-нибудь под окном со скрипкой, и ей становилось смешно. Но смеяться не хотелось, когда она слышала эту потрясающую мелодию. Было немного грустно. Она вспоминала и расставание с Адрианом, и мечту о принце, и попытку засунуть все чувства в дальний ящик, отложить их на потом. Ледибаг решила, что у нее нет ни времени, ни сил заводить новые отношения. Она не хотела больше никого обманывать, убегая на очередное спасение Парижа. В ее мире и так слишком много лжи, от которой она порядком устала. Может, именно поэтому искренность музыки задела ее за живое. Жаль, что у Ледибаг не было возможности вот так же выражать свои чувства. Рисунок что? Сомнешь его, выпустишь гнев, а дальше? Тут хоть красиво, удивительно красиво. Но в шестой раз все пошло немного не так. Вернее, начиналось все как обычно. Ледибаг услышала знакомые ноты, быстро пробежала по крышам и спряталась в тени шахты. Оперлась плечом о холодный бетон, устроилась поудобнее. Она все думала, что надо бы взять телефон да записать эту мелодию, а после найти ее в интернете. Ну не может, просто не может быть, что Бражник сочинил ее сам. В это героиня никак бы не поверила. Она бы и в его музыкальный талант не поверила, если бы не услышала своими ушами. Тем временем, музыка уже парила вокруг и оседала покрывалом на плечи. Ледибаг невольно улыбнулась, предугадывая каждую следующую ноту. Она помнила мотивы обеих мелодий почти наизусть, потому что в перерывах между воображаемыми концертами бесконечно прокручивала их в голове. Но ощущения воспроизвести она не могла. Весенний вечер, и ты стоишь у едва теплой воды, и опускаешь в нее руки, создавая контраст температур снаружи и внутри. Вода, глубокая и черная, с синими бликами, порожденными луной. Точь-в-точь как глаза Бражника, когда он стоял в пол-оборота. Ледибаг так задумалась, что не заметила вдруг наступившую тишину. Потом спохватилась, судорожно вспоминая, когда это мелодия успела подойти к концу. Ведь была лишь середина, она примерно представляла время по внутренним ощущениям. Героиня подняла голову. Взгляды снова столкнулись. Но на этот раз Бражник стоял несколько ближе. Всего пара метров, а Ледибаг уже казалось, что он заметил ее. Заметил и чего-то ждет. Она вся напряглась, встала в боевую стойку. Она не хотела драться. Только, возможно, выбора у нее не было. — Я знаю, что ты здесь, — сказал он неожиданно спокойно. Ледибаг застыла на полувыдохе. «Блефует», — думала она, вспоминая все шпионские фильмы, какие видела. Сейчас главное не шевелиться, лучше бы даже не дышать. И не поддаваться на провокации. — Ты здесь уже в шестой раз, — продолжал Бражник. — Почему ты до сих пор не напала? Твой напарник был менее терпелив. — А ты ждешь нападения? — вырвалось само по себе, и она осеклась. — Отнюдь, — усмехнулся он. Теперь скрываться не было никакого смысла. По собственной глупости, из-за дурацкого любопытства Ледибаг выдала себя. Поведение, не подобающее защитнику спокойствия мирных граждан. Поведение, которое непременно приведет к чему-нибудь интересному. — Я хотела напасть, — ответила она нагло. — И прочитать тебе лекцию о том, что по ночам все нормальные люди должны спать, а не нарушать общественное спокойствие. — Но ты этого не сделала, — резюмировал он, и в его глазах мелькнул интерес. — Почему? — Не твое дело, — Ледибаг скрестила руки на груди. — Тебе нравится? — Бражник осторожно качнул скрипку. — Ненавижу классическую музыку, — соврала героиня. И удовлетворенно заметила, как на его лице отразилось легкое замешательство. Врать проще, когда стоишь в тени, и твоих собственных эмоций не видно. — Жаль, — наконец произнес он. — Тогда можешь возвращаться домой. Концерт окончен. — Если я еще раз услышу твою скрипку посреди ночи, — пригрозила Ледибаг, для верности сжимая йо-йо, — атакую незамедлительно. И это твои проблемы, что у тебя нет оружия. Бражник лишь усмехнулся.***
Первую неделю Ледибаг жила спокойно. Во время патрулей ничего больше не случалось. Кот Нуар наивно полагал, что это он спугнул Бражника, и теперь Париж мог спать спокойно. Париж, впрочем, спал спокойно и под звуки скрипки, по которым во вторую неделю героиня начала скучать. Вернее, не столько по ним самим, сколько по щемящей искренности мелодии. По тем ощущениям, которые она будила где-то глубоко внутри. Ледибаг пыталась найти ее, примерно напев, но поиск не увенчался успехом. И либо у нее слуха не было, либо автором композиции все-таки являлся Бражник. Каждое свое дежурство она неосознанно надеялась вновь услышать скрипку. Ледибаг даже думала, не перегнула ли она палку с этим «ненавижу классику»? Может, Бражник действительно был ревностным ценителем, и эти слова оказались фатальны?.. Да ну, глупость какая. Вероятно, ему просто надоело. Или он нашел другое, более подходящее время. Или наконец-то начал репетировать дома, а не на крыше. Кто вообще репетирует на крыше в четыре утра? Но эти мысли ничуть не успокаивали ее. Она ужасно нервничала. Не только из-за отсутствия «маэстро», больше — из-за собственной на это реакции. Ледибаг и представить не могла, что она начнет скучать. Эти концерты были своеобразным глотком свежего воздуха, потому что резко выбивались за рамки привычного. Никогда прежде музыка не отзывалась во рту вкусом горячего чая с медом. Никогда прежде — и ни разу после. Ледибаг ставила эксперименты. Она слушала классику. Ничего. Сходила на инструментальный концерт. Подъем духа, драйв, — но не более. Все это было не тем. Не тем, чего ей неосознанно хотелось. Поэтому, когда две недели спустя она наконец услышала заветные звуки, то устремилась туда со всей прытью, на какую была способна. И в запале совсем забыла, что ей нужно спрятаться. Она в открытую приземлилась на крыше, чем заставила Бражника вздрогнуть и остановиться. Ледибаг замерла тоже, вдруг поняв, какую ужасную ошибку она совершила. Сделала неловкий шаг назад. — Играй-играй, — пробормотала она, на пару мгновений будто превратившись в Маринетт. — Я так, мимо проходила… — а потом она внезапно осознала, что звуки были какими-то совсем незнакомыми, и язык сработал быстрее: — Это что, новая мелодия? — А ты запомнила предыдущие? — Бражник усмехнулся, но ответил. — Да, новая. — И это ты написал ее? — задала она самый волнующий вопрос. — Считаешь, я способен лишь гоняться за вашими несчастными талисманами? — в его словах точно промелькнула странная горечь. — Откуда я знаю? — Ледибаг пожала плечами. После чего села на невысокое кирпичное ограждение, сложила ногу на ногу и распорядилась: — Давай. Я хочу послушать. — Ты ненавидишь классику, — напомнил он. — И что? — легко ответила она. — Увлечения врага надо знать досконально, чтобы найти все слабые места и атаковать. — Логично, — согласился Бражник и добавил совершенно непонятное: — Попробуй догадаться. Незнакомая мелодия полилась снова. Это была светлая звездная ночь. Но все белые огоньки, луна, редкие ультрамариновые облака, вся бездонная тьма неба будто умещалась где-то внутри, и были похожи на море, без остатка заполнившее стакан. Облака пахли дождем и лавандой, звезды — белым шоколадом, луна отдавалась во рту вкусом горячего зефира, а тьма, точно отраженная тысячью зеркал, походила на кофе со сливками и ореховым сиропом. Ледибаг уже не понимала, видит она эту картину в реальности, или то был лишь плод ее воображения. Одно она знала наверняка: это новая мелодия влюбленности. Влюбленности с привкусом осени, запахом потрепанных книг, теплотой пледа и шумом дождя за окном. Она ощущалась недостижимой мечтой, но призрачная стена мешала горечи испортить всю картину. Дыхание перехватывало от каждого нового образа. Возможно, у Ледибаг чересчур разыгралось воображение, но она вдруг подумала: как же повезло девушке, в которой разглядели и ночное небо, и миниатюрное море, и теплую осень, и кофе с шоколадом. В которой разглядели весь удивительный мир. Как бы ни хотелось сидеть и слушать вечно, мелодия неминуемо подошла к концу. Последние затихающие звуки заставили Ледибаг грустно улыбнуться. Она открыла глаза и столкнулась с глазами Бражника. Он молчал, но ему явно хотелось услышать ее мнение. Во рту пересохло. Героиня пару секунд подбирала слова, а потом выдохнула простое, единственно пришедшее на ум: — Повезло же кому-то… — Да, — после короткой паузы согласился он, — повезло…***
С тех пор они встречались еще дважды. Ледибаг даже сообщила расписание своих дежурств, чтобы обезопасить скрипку от нападения Кота. Это было рискованным делом, ведь тогда ее могли выследить и напасть. Но, если можно было проникнуться доверием к злейшему врагу, то именно это с ней и произошло. Она рассуждала предельно просто. За то время, пока она сидела и смотрела в небо, Бражник мог, как минимум: оглушить ее скрипкой; столкнуть с крыши; просто напасть и — как итог — забрать сережки. Ничего такого не случилось, поэтому Ледибаг стала относиться ко всему спокойнее. Два раза за две недели. Две мелодии влюбленности: новая и старая. У них не было названий, и это огорчало героиню: она не хотела называть их «композиция №1» и «№2». Однако Бражник отказывался придумывать «имена». Он говорил, что эти мелодии просто некому будет называть. Ледибаг, видимо, была не в счет, хотя в эти короткие ночные встречи они ни разу не поспорили и не подрались, что казалось странным достижением. Вся вражда оставалась за воображаемой сценой, будто искусство смогло победить. Ледибаг не знала, в какой момент ее сердце стало биться чаще, словно старалось попасть в такт мелодии. Но так бывало с ней раньше, когда она влюблялась в музыку. В саму композицию, иногда — в слова и смысл, в приятный голос. И при этом ей совсем не обязательно было любить исполнителя. То же самое случилось и сейчас. Героине нравилось испытывать эмоции, так не похожие на то, к чему она привыкла. Она научилась закрывать глаза на вражду. Она научилась растворяться в музыке, которую раньше не любила. Научилась слишком быстро, но кто знает, когда и чьей победой закончится противостояние добра со злом. На третий раз она настолько привыкла и освоилась, что в ней проснулась жажда задавать вопросы. Ледибаг спокойно дослушала композицию номер два, которую мысленно решила называть «Море в стакане». Заново ощутила череду образов, запахов и вкусов. Ощутила, что и ее выучила практически наизусть, даже на диктофон записывать не нужно. Лишь под конец она поймала себя на том, что откровенно пялилась на Бражника. Хорошо хоть он прикрыл глаза и не видел ничего, кроме грифа скрипки. Иначе Ледибаг самолично прыгнула бы с крыши. Но как тут не смотреть, когда перед тобой — красивый, элегантный мужчина, и свет луны падает идеально, отражая в его глазах струны… Так, ее немного понесло. — Давно играешь? — поинтересовалась она. — С шести лет, — ответил он, будто вспоминая. — Родители отправили меня на все кружки, какие были. В голове Ледибаг снова произошел коллапс. Она и вообразить себе не могла шестилетнего Бражника. В ее представлении, ему всегда было под сорок, и он существовал лишь в форме суперзлодея, а потом пропадал до нового нападения. — Почему ты вдруг решил музицировать ночью? — усмехнулась она. — Другого времени нет? — Я пять лет скрипку в руки не брал, — произнес Бражник серьезно и мрачно, чем стер усмешку с губ Ледибаг. — Недавно появилось желание, но… в общем, я не могу играть дома. А ночь вдохновляет меня. Ледибаг пару мгновений сидела молча, пытаясь обдумать услышанное. Пять лет назад… пять лет назад началась вся эта история с талисманами и враждой. В голове возникла смутная догадка о причинно-следственной связи, однако размышлять на такие глубокие темы не было желания. — Можно посмотреть? — вдруг тихо попросила она, протянув руки к музыкальному инструменту. Бражник колебался. Героиня знала. Знала из опыта Кота Нуара, как дорога ему скрипка. И ей очень захотелось выяснить, что в ней такого особенного. Может, она просто очень дорогая, и никакой истории здесь нет? Да даже если есть, Ледибаг ее вряд ли услышит. Они не в таких хороших отношениях… А тем временем, Бражник все-таки передал ей инструмент, после чего сел рядом. Она бережно положила скрипку на колени, игнорируя очевидную близость своего злейшего врага. — Красивая… — пробормотала Ледибаг, проводя пальцами по изгибам гладкого черного дерева. Осторожно дернула струны, и те издали череду мелодичных звуков. После чего несмело поинтересовалась: — Она дорога тебе? — Я купил ее на свою первую зарплату почти двадцать лет назад, — сухо рассказал Бражник. — Эта скрипка пережила со мной все. От первой серенады любви до последней. — В кого ты влюбился? — больше неосознанно спросила Ледибаг, изучая резной гриф. — В тебя. Это прозвучало громом в ясный день. Она вздрогнула на полувыдохе. Несколько раз моргнула, пытаясь понять, правильно ли расслышала убийственные два слова. Лучше бы ей ничего не спрашивать. Ледибаг медленно поднялась. Отдала скрипку Бражнику, не решаясь смотреть ему в глаза. Сделала несколько шагов вперед, остановилась. — Мне нужно идти, — получилось совсем тихо и болезненно, будто камни застряли в горле. Ответа не было. Она бросила йо-йо, зацепилась за что-то на соседней крыше, оттолкнулась и взмыла в воздух.***
Маринетт была не готова к такому повороту событий. Слезы хлынули сами, когда она свалилась на кровать в полутьме. За окном уже занимался рассвет, первые лучи солнца проникали в комнату. Тикки попыталась успокоить ее, но у Маринетт не было сил слушать и понимать слова Квами. Внутри образовалась такая пустота, будто разом оказалась разрушена вся система мировоззрений. «Ледибаг должна быть сильной». Но как будешь сильной, когда вдруг выясняется, что и ночная россыпь звезд, и море в стакане, и осень, и букет самых разных вкусов и запахов, — это все про нее? Это то, что увидел в ней ее главный враг? Маринетт не могла вынести гнетущую тяжесть осознания. Не могла поверить внезапной правде. Как же она хотела никогда не задавать тот злополучный вопрос. Никогда не приходить на крышу и не слышать музыки. Как теперь жить с этим? Как продолжать сражаться?.. «Ты любишь песню, но не исполнителя». Маринетт стала заложницей этой строчки, услышанной где-то пару лет назад. Только сейчас она поняла, что, возможно, самым безответственным образом вторглась во внутренний мир Бражника. Вернее, ей позволили войти. Позволили прикоснуться к самому личному, услышать вдохновенную игру, искренность звуков. А она, погуляв под звездным небом и осушив стакан с морем, сбежала. Она испугалась продолжения диалога. Испугалась посмотреть ему в глаза и ответить «нет». Между ними была пропасть. Пропасть из страха, недоверия, неумения поговорить. До нее будто бы пытались донести одну простую мысль. Это «догадайся», этот странный взгляд, которым злодей никогда не посмотрел бы на героя. Маринетт должна была догадаться и сразу уйти. Но она осталась. Осталась и неосознанно дала ему надежду. Ее глупость достигла своего апогея. Хотелось кричать. Однако вместо этого получалось лишь тихо всхлипывать, уткнувшись лицом в подушку.***
Три недели прошли как в тумане. Не случалось ничего. Никаких новых нападений, никакой угрозы мирным жителям. Ночные патрули приносили одну только пустоту и горечь осознания. От тяжелых размышлений Ледибаг начала спать хуже. Ее апатию заметили все: и Кот Нуар, и родители, и друзья. Едкое чувство вины грызло героиню изнутри. И, казалось, она не сделала ничего такого. Но продолжала корить себя за несообразительность и трусость. Она давно, еще с момента расставания с Адрианом, перестала замечать проявления чужой симпатии. Пускай вокруг были парни, которым она, очевидно, нравилась, Маринетт не обращала на них внимания. Она делала так, потому что боялась. Боялась повторения ситуации, боялась оказаться не тем, кем ее представляли. Она не задумывалась, что, возможно, разбивает кому-то сердце. Теперь это осмысление накатило огромной волной вины. И лишь усилилось, когда в конце третьей недели Кот Нуар снова встретил ее возгласом: — Ты не поверишь, что вчера было! — Да, котенок? — насторожилась Ледибаг. Они стояли на крыше. Был приятный теплый день, на улицах под ними сновали машины, проходили люди, открывались и закрывались двери магазинов. А героиню терзало смутное предчувствие, которое пугало заранее. — Я все-таки сломал скрипку Бражника! — прозвучало как приговор. Сердце рухнуло вниз. Ледибаг застыла немой статуей. В ее глазах отразился ужас, смешанный с болью и разочарованием. Она не могла поверить, но переспрашивать не было смысла. Героиня отвернулась от самодовольной улыбки Кота, чтобы скрыть подступившие слезы. Это все из-за нее. Виновата она. — Как… это произошло? — почти шепотом спросила Ледибаг. — Он снова вздумал играть посреди ночи, — рассказал Кот Нуар, покачивая в руке свой хвост. — Я застал его врасплох, он даже ничего сделать не успел. Но видела бы ты его лицо, когда скрипка рассыпалась! Ледибаг не хотела представлять. Не хотела верить, что ей больше никогда не услышать прекрасных мелодий. От этого все внутри сжалось, руки мелко затряслись, и она до боли сжала кулаки. Надеялся ли Бражник, что она придет? Какую композицию он играл на этот раз? Было ли это чем-то новым, чем-то, чего она прежде не знала? Не знала и, похоже, не узнает. — Моя леди, что-то случилось? — спросил Кот с явным волнением. Случилась ее собственная глупость, но Ледибаг не могла сказать ему об этом. — Н-нет, все в порядке, — она с трудом заставила свой голос не дрожать. — Слушай, котенок… у меня тут срочные дела. До встречи… Она не дождалась ответного прощания. Перескочила на соседнюю крышу и бросилась бежать. Слезы застилали глаза, и она толком не разбирала пути. Убежать бы так далеко, как только возможно. Спрятаться от всего этого мира, укрыться под пологом темноты, забыть себя, обратившись осколком сознания или обрывком души. Чтобы больше не думать, больше не вспоминать, не погибать от этих воспоминаний. Она ведь правда, правда не могла сказать «нет». Потому что… даже мысль об этом казалось абсурдной… Потому что музыка сумела сломать внутренний барьер, заронить нежность в глубины ее души. Она сама не понимала, как. Но чем больше она об этом думала, тем яснее и проще казался ответ. Ненормальный, немыслимый, противоречащий всем законам логики. И такой желанный, что сводило скулы. Она не могла сказать «нет». Она не хотела. Так смешно и нелепо — испугаться собственных запертых чувств, а потом найти тысячу и одно оправдание.***
— Что мне делать, Тикки? — тихо просила Маринетт. Она лежала на кровати. В комнате царил полумрак. В общей тишине только Квами хрустела печеньем, паря над небольшой белой тарелкой. Апатия немного отпустила, хотя глаза Маринетт по-прежнему были красными от слез. Наверное, она уже выплакала то самое море, которое в стакане, или чуть больше. — Положись на свою удачу, — мудро посоветовала Тикки. — Да, но… — замялась Маринетт. Ей тяжело было произнести это вслух. — Я же… влюбилась в злейшего врага… — Ты тоже его злейший враг, — ответила Тикки спокойно, будто в этом не было ничего такого. — Просто доверься зову сердца. — Попробую, — выдохнула Маринетт и потерла уставшие глаза.***
Она не ходила в лицей почти неделю. Из-за всего этого стресса ее организм решил заболеть, хотя погода была совершенно теплой. Тем не менее, градусник стабильно показывал тридцать семь и восемь, так что родители позволили Маринетт остаться дома. Она смутно помнила эту неделю, но не из-за температуры. Она все обдумывала случившееся, и теперь от одной только мысли ее сердце начинало биться чаще. Она научилась вслушиваться в музыку. Настало время научиться принимать свои чувства и желания. А желание было одно: как-нибудь выйти на связь и извиниться. Маринетт не знала, что одно единственное решение навсегда изменит ее жизнь. К субботе она полностью выздоровела и впервые вспомнила о конспектах. Маринетт позвонила Алье, но выяснила, что на выходные та уехала к бабушке вместе с семьей. Впрочем, именно подруга надоумила ее сходить к Адриану. Мол, в последнее время они мало общаются, а тут и повод подходящий. И Маринетт, воодушевившись этим предложением, совсем забыла: по-хорошему Адриану надо сперва позвонить. Позвонить очень заранее, чтобы он выпросил разрешение на прием гостей. Иначе ее могли просто не пропустить дальше ворот. Но то ли жар еще действовал, то ли Маринетт думала не о том, — в общем, она выдвинулась к дому Агрестов без всякого предупреждения. Она думала, что забежать на две минуты и взять конспекты, — это не так уж и сложно. Да и куда Адриан мог деться субботним вечером? Он априори дома. Маринетт попыталась вспомнить то самое расписание, которое раньше знала наизусть, и не смогла. Да и не думала она, что все это по-прежнему актуально. Пять лет прошло. А за эти пять лет кардинально изменилось все, в том числе и она сама. Маринетт позвонила в домофон без каких-либо сомнений. Она не появлялась здесь почти год, разве что только будучи Ледибаг. Пару раз на особняк нападали злодеи. Она до сих пор со смехом вспоминала, как лихо подняла месье Агреста на руки и эвакуировала из дома, пока потолок не обвалился окончательно. Его лицо в тот момент надо было видеть. Еще лучше, чем у Адриана в точно такой же ситуации. — Да? — раздался голос Натали, отвлекая Маринетт от мыслей. — Это Маринетт Дюпэн-Чэн, — произнесла она решительно. — Мне нужно кое-что занять у Адриана. — Он сейчас на соревнованиях по фехтованию, — был лаконичный ответ. — Могу я подождать его? — Маринетт решила настоять на своем. Что-то подсказывало ей поступить именно так. — Видите ли, я тут неделю болела, а моя подруга сейчас у бабушки, и мне совершенно не у кого одолжить конспекты. Пожалуйста, — и она состроила умоляющий взгляд. Пару мгновений было тихо. — Ну хорошо, — выдохнула Натали. Маринетт чуть не подпрыгнула на месте от внезапной радости. Через несколько минут она уже была в доме. Здесь ничего особо не поменялось за несколько месяцев ее отсутствия. Все такое же огромное пространство со светлыми стенами. Немного неуютно, и Маринетт прекрасно понимала Адриана, который все время умудрялся отсюда сбежать. — Вы можете подождать в гостиной, — произнесла Натали, перегородив дорогу к лестнице на второй этаж. Маринетт уже открыла рот, чтобы согласиться, как вдруг… откуда-то сверху донеслись безумно знакомые ноты. Донеслись — и затихли. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы Маринетт замерла на месте. Глаза ее увеличились от удивления. Она неловко покачнулась, пытаясь прийти в себя. Она не могла поверить. Однако слух никогда прежде ее не подводил. Это определенно было началом той самой мелодии. «Море в стакане». Она даже не спросила, можно ли ей подняться наверх. Маринетт ловко обогнула Натали, будто на ней снова был суперкостюм. И рванула по лестнице под сдавленный возглас женщины, который она не расслышала в странном порыве непременно выяснить правду. В голове собирался пазл из тысячи кусочков. Не раз она подозревала Агреста. Не раз обстоятельства сходились неправдоподобно хорошо, обеспечивая ему алиби. Настало время разобраться окончательно. Она даже не подумала, что таким образом раскроет и свою личность. Ей было не до этого. Оказавшись на втором этаже, Маринетт повернула наугад. Музыка больше не доносилась. Тем не менее, она была больше, чем просто уверена. И именно поэтому правильно угадала направление. Дверь была приоткрыта, и Маринетт дернула ее со всей нахлынувшей наглостью. После чего застыла на пороге. В голове прояснилось. Она больше не знала, что делать дальше. Искра погасла так же внезапно, как и загорелась. Габриэль смотрел на нее удивленным взглядом, с легкой примесью непонимания. В руках он держал белую скрипку и смычок. На кровати рядом лежал футляр, на полу валялись куски упаковочной бумаги. Маринетт столкнулась с ним взглядом. Ну да. Такие же темно-синие, глубокие, как ночь. Она хотела сказать что-нибудь и не решалась. Оцепенение длилось до тех пор, пока на ее плечо не легла рука Натали. — Простите, месье Агрест, — произнесла женщина виновато, пытаясь оттащить Маринетт от порога комнаты. — Мадемуазель не хотела вам мешать. — Натали, оставьте нас, — внезапно распорядился Габриэль. Женщине такой приказ явно показался неожиданным. Но она покорно отпустила Маринетт и быстро ушла куда-то вниз. А девушка, тем временем, неловко улыбнулась, растеряв разом всю решимость. Говорить с Бражником было просто из-за взаимной неприязни. Говорить с Габриэлем вдруг показалось чертовски сложно. Маринетт подумала: что, если она ошиблась? Что, если эта мелодия просто похожа на ту?.. Тем не менее, она прошла в комнату и прикрыла за собой дверь. Встала у стены, уткнувшись глазами в пол. Она не знала, что сказать и как объяснить свою дерзость. Но Агрест, видимо, уже все понял сам. — Я так и думал, что это — вы, — задумчиво произнес он. — Но не был в этом уверен. — П-простите, — пробормотала Маринетт. — Мне жаль, что так вышло со скрипкой. Если бы Кот знал, как она дорога вам… — Я вовсе не расстроен, — сообщил Габриэль мягко. — Нет? — от удивления Маринетт подняла глаза и снова столкнулась с ним взглядом. — Эту скрипку давно пора было отправить на чердак, — он усмехнулся с ноткой грусти. — Теперь я могу спокойно начать новую жизнь… Хотите послушать новую мелодию? Маринетт еще не до конца пришла в себя. Но быстро закивала. Тогда Габриэль отодвинул футляр, будто приглашая ее сесть. Она осторожно опустилась на самый край кровати. Она хотела вести себя смело, однако смело не получалось. Когда мелодия зазвучала, щеки слегка покраснели, а сердце гулко ударилось в груди. Маринетт закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Сделала глубокий вдох. На этот раз композиция была с запахом морозного утра, когда приоткрываешь окно, укутавшись в теплый плед. Небо безукоризненно синее, где-то вдалеке — белые шапки деревьев, и снежное море с чередой следов, которые создавали причудливые узоры. У снега вкус горячего какао с зефиром. От далеких сосен веет теплым запахом коры и хвои. Плед кажется невероятно мягким и обволакивающим, маленький дом — уютным и родным. Треск поленьев в камине приносит запах ночного костра, перенося мысли в осенний лес, где листья зарей отражаются в глазах. Маринетт была там. Каждой клеточкой тела она погружалась в эти невероятные ощущения. Третья мелодия влюбленности, но будто бы более серьезная, как… первая мелодия любви. Девушку немного затрясло от понимания. Сквозила в этом всем какая-то неуловимая надежда, и вместе с ней — смирение, подчинение судьбе. Маринетт сжала в руках мягкое покрывало на кровати. Завершающие такты заставили ее улыбнуться: на пару мгновений ей почудились объятия. В мире фантазии это не казалось противоестественным, скорее наоборот — логичным. Она приоткрыла глаза, когда мелодия перестала звучать. Мысли разбегались, не желая собираться вместе. Габриэль пару секунд стоял неподвижно, после чего медленно опустил скрипку и бережно положил ее на кровать. Маринетт перевела взгляд на музыкальный инструмент. Белое, блестящее дерево, в котором отражалась она сама. Гладкие очертания, тонкая пленительность струн... — Маринетт, — позвал Габриэль мягко. Она повернула голову. И больше машинально раскрыла ладонь, принимая округлый предмет. Вначале она даже не поняла, что это. Но потом пропустила вдох от изумления. В ее руке лежал талисман Мотылька. — М-месье Агрест… — пробормотала она. — Пусть будет у вас. Мне он уже не нужен, — ответил Габриэль спокойно. — В этом все равно больше нет смысла. Маринетт коротко усмехнулась и поднялась с кровати. Похоже, ей все-таки придется действовать решительно. В конце концов, она — Ледибаг. Сильная и смелая. Нельзя подрывать веру в себя. И Маринетт подошла к Габриэлю. Протянула руки и аккуратно пристегнула брошь на место. Улыбнулась совершенно искренне: — Без вас будет скучно. Подняла глаза. И увидела неподдельную, удивительную нежность в его взгляде. Тогда Маринетт осторожно сняла с Габриэля очки, опустила их на прикроватную тумбу. Он пару раз моргнул, привыкая к несколько размытому миру, и улыбнулся уголками губ. Она сама невольно подалась вперед, и ее притянули ближе, вовлекая в поцелуй, объединивший в себе три последние композиции. Маринетт ответила так пылко, будто ждала этого тысячу жизней. Она совершенно не умела целоваться, но это было не важно. Габриэль вел ее за собой, и оставалось лишь идти следом да обнимать его за шею, зарываясь пальцами в светлые волосы. На этот раз она совершенно точно любила не только песню.