Простить всё

      Если ты хочешь выйти в магазин, то капает дождь, если ты идёшь на работу — идёт дождь, если ты хочешь погулять — ливень — это Питер. И уж если в вашей жизни происходит какой-то важный момент он автоматически становится пиздец каким драматическим. Неизбежная атмосфера Петербурга, ничего не поделать.       И потому непонятно, почему многие так стремятся попасть сюда.       Но Питеру можно простить многое. Почти столько же, сколько Шакулину. Очень многое. Слишком. Васе можно простить всё на свете за одну только его улыбку, что как губка впитывает в себя весь негатив до последней капли.       От его взгляда дрожит сердце, совсем так же как руки на морозе с последней сигаретой меж пальцев. К Васе невозможно не испытывать чувств. Ты как только увидишь его — влюбишься. Неизбежно. Шансов нет — игра проиграна заранее. В удивительные, глаза шальные с прищуром хитрым. В шакулинские пухлые губы, то и дело так соблазнительно улыбающиеся и приманивающие к себе. Дальше жить нельзя, не узнав, какие они на ощупь и на вкус. Ты в его смех влюбишься неизбежно. Он заливистый, мягкий и такой приятный, что звучать в ушах ему ещё долго, очень долго.       Поэтому простить ему можно всё, даже если этот мальчишка расстреляет тысячи человек, даже если он Землю изничтожит до горстки пепла.       Он просто однажды появился весенним проливным и лёгким бризовым снёс к чёрту всё на свете. А потом улыбнулся застенчиво, и остатки мира осыпались к ногам. С тех пор осколки так и лежат.       А потом, в один момент взгляд стал тухнуть, словно лампочки постепенно теряли яркость. Или как будто батарейки садились. Это происходило так очевидно, что причину вычислять даже не пришлось. Лежала на поверхности и даже носила имя. Евгений.       А после, однажды, «внезапно и неожиданно» Вася сорвался и решил переехать в Москву. Это было так ожидаемо, но всё равно выбило почву из-под ног, хотя Диме казалось, что невозможно. Колени коснулись осколков мира.       Именно тогда наступила пустота. Нехватка. Зависимость — наверное, так это называется.       Звонков не хватало, сообщения и вовсе ничего не передавали. Чего-то постоянно не хватало. Такого важного и незаменимого, видимо.       А потом однажды Вася снова объявился. Ненадолго, на пару дней всего, да и то по делам. Они виделись, улыбались, выпивали, смеялись, касались друг друга, и Дима оживал медленно. Как будто ничего и не сыпалось.       Спустя несколько дней Шакулин снова уехал, маша из окна сапсана на прощание. Он на перроне, под привычным питерским ливнем, так бережно обнял друга, по спине провёл, как друзья делают, когда поддержку свою выражают, а потом в глаза посмотрел пронзительно, словно бы понимал всё. Как будто знал, что в душе Диминой происходит.       А потом с горьким вздохом сказал, что с Женей завтра выпуск новый снимают. Улыбнулся ободряюще, поломав одной этой улыбкой хлипкое самообладание.       — Прости, — прошептал Вася, и осторожно выскользнув из объятий, упорхнул в свою солнечную Москву.       У Димы с Васей глаза одинаковые: потухшие, будто бы лампочки кто-то поменять забыл перегоревшие. Просто они потухли по разным людям.       Шакулину можно простить всё на свете, даже сломанный мир. Даже это чёртово виноватое понимание. Так и Питеру эти бесконечные дожди.