После пары лет

Гангстерского вида черный джип затормозил у самых ворот. "О, нет, - подумал Мукуро, отпихнув от себя ногой лежавшее на пути тело. - Только не это". Он прислушался к своим ощущениям - душа пела от мощи, поле боя горело остатками пламени всех цветов. Рокудо осязал все, как и подобает действительно хорошему бойцу, а потому чувствовал себя до тошноты задушенным этим обилием. Вероятно, именно поэтому, он не почувствовал знакомый душок сразу. Чужое присутствие постепенно становилось все более явным. С каждой секундой сомнения в личности человека, сидевшего в подъехавшей машине, таяли и таяли: Рокудо ощущал это по чужому пламени, которое научился отличать по вкусу-цвету-запаху-звучанию-осязанию и чему-то еще - не поддающийся классификации инстинкт. Хибари Кея был совсем рядом. Учитывая, что все силы израсходованы на бой ими обоими, наиболее простая форма взаимодействия для них остается вне доступности. А жаль. Мукуро никогда не был прочь попытаться надрать ему морду - хотя причины для этого всегда находились самые различные. - Не ломайся, Рокудо, - заорал Хаято в наушнике, заметив промедление. Он координировал эту операцию и уж точно знал, чем грозит столкновение двух не особо готовых к сотрудничеству хранителей. Наверное, действительно больше не было машин, которые могли бы увезти Рокудо из этого бедлама. Главное веселье все равно позади. - Быстрее, шевелись! Мукуро убрал все свои иллюзии, что еще висели в этом доке - и с плеч будто упала гора. Без сомнений и пререканий с Хаято и с самим собой, он поспешно двинулся к машине. - Вы работали раньше вместе, поработаете и сейчас, - продолжали говорить в наушнике, будто успокаивая. Мукуро старался игнорировать. Открыл дверь и забрался в какой-то автомобиль. Подчеркнуто лаконично и вежливо кивнул Хибари - тот ответил тем же и плавно завел двигатель. Хаято все говорил и говорил, своим усталым, насквозь прокуренным голосом, отвлекая Рокудо от Хибари: - Что там между вами было, я не ебу, но раз можете засунуть личные отношения в зад и работать - сделайте это сейчас... Мукуро меньше всего на свете хотелось слушать про личные отношения. Хибари за водительским сидением раздраженно дернул собственный наушник и отшвырнул под ноги. Рокудо едва не засмеялся, когда понял, что Хаято вещал одно и то же на оба их приемника. Это сделало атмосферу в салоне невыносимой, но Рокудо на то и Рокудо, чтобы делать невозможные вещи: поэтому он терпел и чужое присутствие, и собственный дискомфорт. До смешного аккуратно пристегнулся и откинулся на спинку кресла. Хибари молчал и выглядел более-менее спокойно. Мукуро не разрешает себе пялиться на него, но долгие дни-месяца-годы общения позволяют осязать чужое состояние, понимать что-то без слов - и в этом немом между ними чувствуется напряжение, но уж точно не раздражение или ненависть. Вполне пригодно для сотрудничества. Они справятся. Они профессионалы. Рокудо накидывает сеть на радиус километра вокруг машины, но не чувствует преследования или хотя бы достаточно сильных бойцов. Готов дать процентов семьдесят, что скроются они без помех. Окутывая автомобиль в динамичную иллюзию, делающую их незримыми, он старается прикинуть, насколько хватит его уже изрядно истраченных сил. Сутки? В лучшем случае. Он чувствует себя опустошенным сосудом, где мощи осталась немного, чуть не предпоследняя капля. Придется сообщить об этом Хибари. Не сейчас. Лучше подождать, пока тот сам вымотается - наверняка же тоже на последнем дыхании. Пожалуй, при должном усилии Рокудо дотянет до полутора суток. Лучше исчерпать себя, чем признаться в собственной не всесильности. Иллюзия укладывается, и он прикрывает глаза, позволяя себе минутный отдых. - Куда мы едем? - это первые слова Мукуро, которыми они обмениваются за последние два года. Кея, если и придает этому значение, никак не меняется в лице. - В Филадельфию. - Ближе аэропортов не нашлось? - уточняет Мукуро капризно, предсказывая утомительно долгую дорогу и не менее утомительное соседство. - Нас разыскивают. Во всех пунктах отлета не по одной стае приличных боевиков, - он замолкает. Рокудо ожидает продолжения, потому что не видит повода для страха от боя ни для одного из них. - Нам нужно уехать в грузом, морскими путями. - Теперь мы перевозчики! - удивленно вскидывает брови Рокудо. - Не нужно пересекать Атлантику, только вывести в нейтральные воды, - уточняет Хибари серьезно. - Оттуда нас подхватит вертолет союзных семей. В штаты им путь заказан, но таким образом номинально договоренность нарушена не будет. - А при чем тут я? - спрашивает Мукуро о том, что действительно волнует. - Савада не любит оставлять своих хранителей в одиночку. А у меня груз, за которым объявлена охота. И у тебя тоже. Вот это действительно обидно - Тсунаеши после стольких лет так и не уверовал в то, что Рокудо может обвести вокруг пальца, кого угодно. Не понял, что помощники ему не нужны. Два хранителя на стопку коробочек (Хибари) и горстку экспериментальных колец (Мукуро). На секунду посещает мысль, что они могли бы устроить настоящий конец света вдвоем - если бы были более сговорчивыми и один из них любил бы веселиться и не слушаться больше, чем сейчас. Рокудо позорно быстро отрубается, погрязнув в умиротворенных мечтаниях о жуткой разрухе - из колонок льется тревожная классика, но сил на тревогу нет. Перед сном он смотрит на белые руки на руле. Вспоминает шершавые подушечки пальцев, то, как они уверенно сжимают рукоять оружия. Вспоминает их совместные драки и те времена, когда ему удавалось шутить о том, что казалось смешным им двоим и заставлять нехотя (почти насильно) улыбаться вечно сжатый рот. Бывшее между ними нечто было нервным, изматывающим, тяжелым, но и волнующим - как то давнее подрагивание губ в ответ на первое прикосновение чужих губ, как судорога напряженных мышц и дрожащий воздух после взорвавшейся истерики-драки. Рокудо запрещает себе думать куда о большем, чем позволяет. Хибари тихо вздыхает. *** Они расставались дважды: первый раз после подростковой глупости, которую они имели неосторожность себе позволить. Этот разрыв не был трагичным и сложным: все сложилось обоюдным решением и общим страхом перед близостью (особенно с кем-то настолько далеким, опасным и потенциально мертвым). Позже, когда привычка к мафии успела прижиться, когда Мукуро вышел из тюрьмы, когда они понюхали пороху в жизни - тогда, будучи в одной семье, им пришлось работать вместе. Хибари не очень-то любил откровенничать, а потому Мукуро не мог ручаться, как выстраивалось его к нему отношение в это время. Работать вдвоем становилось не легче, но куда интереснее. Это вырабатывало особое отношение. Хибари всегда злится, но почему-то терпит, реагирует на подначки с точностью детонатора, но никогда не впадает в крайность мгновенно, будто даря фору и возможность убежать. Рокудо привык делать шаг к нему навстречу, и вскоре понял, что вернее решения и быть не могло. Кея подпускал его к себе медленно и как-то не с той стороны: не хотел разговаривать, хотя они уже научились вместе молчать. Не срывался, когда Мукуро откровенно напрашивался на драку, но полностью выкладывался в спаррингах. Рокудо тогда не сразу понял, что это такой способ быть рядом, почти способ дружить: Хибари (осознанно или не очень) делил с Мукуро то, что сам очень любил. Когда до Рокудо это дошло он почувствовал себя слегка обманутым - а потом очень счастливым. Рокудо влюблялся - очень медленно, постепенно зарываясь в Кею пласт за пластом. Мукуро любил аналогии, и если бы сумел разглядеть в той ситуации схожесть с болотной трясиной, в которой он намеренно топился, то непременно бы когда-нибудь где-то об этом пошутил. Но тогда, - не со стороны, - он не мог разглядеть своего положения. Впрочем, даже подозревая о его фатальности, не стал бы бежать, сверкая пяткам - он не трус. Собственные чувства его увлекали, а не пугали. Кея - увлекал, не пугал. Все было правильно. Когда он впервые вручную начистил ему морду за слишком резкое слово. Когда едва не сбросил под колеса поезда, но ухватил за шиворот в последний момент - а после очень злился на себя и на Кею. Когда спас его просто так, потому что иначе нельзя. Когда он поцеловал. Не впервые, на самом деле - но в первый раз не из интереса, а четким пониманием, что ему хочется: именно эти губы, руки, именно этого долбанутого японца. Кея никогда при нем не плакал, но у него часто слезились глаза от ветра. Однажды они были в его доме в Намимори - сидели и смотрели на прекрасный ухоженный сад. Мукуро по прихоти Кеи надел юкату. Это было тихо. Кея размеренно дышал и умиротворенно глядел на воду. Рокудо же смотрел лишь на него - и не понимал, как на этих руках могла быть кровь, как эти глаза могли гореть яростью. Почему никто еще не коснулся ножом его светлой шеи? Почему тени от ресниц на щеках еще не заставили замереть кого-то из его смертных врагов. Хотя, почему же, заставили. Мукуро улыбнулся сам себе и коснулся руки Кеи своей. Тот повернул голову и с совершенно спокойным выражением лица сделал то, от чего Рокудо едва по-ребячески не покраснел - переплел их пальцы. Это был невообразимо счастливый вечер. Потом, кстати, Мукуро все же пришлось краснеть - усаженному на чужие бедра, удержанному в тисках невообразимо медленного темпа, который все же пришлось прервать. Хибари опрокинул его тогда на спину и вбивал в татами, пока Рокудо не потерялся в удовольствии совсем. Потом Мукуро прижимается грудью к его спине, гладит его живот и пах - и Кея в первый раз как-то по злому выдыхает и разводит ноги чуть шире, чтобы позже Рокудо перевернул его на живот и с чуждой им обоим нежностью сделал то, что было делать слишком рано (а то и не следовало вовсе): Хибари слишком открылся в момент, и им было невообразимо хорошо. Именно этот день Рокудо винит в том, что расставаться было неприятно. Нет. Не неприятно - просто кошмарно. В памяти сидит образ Хибари в ту злополучную пятницу: его хрипота голоса, его выглаженная рубашка и капелька не его крови на щеке. Хибари пытается сообщить, что не чувствует больше ничего. Мукуро почему-то не удивлен: у него никогда не получалось состоять в отношениях, не получалось любить, и когда все шло настолько хорошо, подвох должен был быть. Рокудо говорит, что ему было приятно провести время вдвоем, и уходит. Бронирует номер в другом отеле. Решает поужинать не пастой (как предлагал Кея), а лазаньей. Мукуро чувствует себя уничтоженным и вбивает себе в голову на протяжении последующих месяцев беспросветной тьмы за шторами отеля, что не знал он никакого Хибари Кею. Что после Намимори он не видел его ни разу, что никогда с ним больше не встретится. Он ошибался. *** - Просыпайся, - говорит сухой голос. Мукуро открывает глаза. За окном уже светло, а значит он поспал не меньше четырех часов. Однако энергия, ушедшая на поддержание иллюзии, не позволяла чувствовать себя отдохнувшим. Болела спина. Они остановились около какого-то дрянного мотеля, вдалеке виднелся небольшой город без единой высотки. Пасторальный пейзаж, такой привычный и знакомый по тысячам просмотренных фильмов, что даже возникает дежа вю. Кея пихает ему в руку фальшивое удостоверение личности. Рокудо не успевает удивиться его предусмотрительности, только проверяет собственное новое имя и год рождения, проверяет фотографии их обоих и накидывает на лица, из последних сил, иллюзии. Несмотря на небрежность, вопросов у администраторской стойки не возникает - за ней стоит мужчина с похмелья, почти не соображающий и дурно пахнущий. Весь город пахнет не очень. Рокудо брезговал бы тут находиться, но выбирал не он, а сил на капризы нет. Номер берут один, так безопаснее. Комната ничем не примечательна. Они укладывают спортивную сумку и чемодан около двери. Мукуро снимает с них иллюзии, привычно проверяет номер и ближайшую округу на наличие пламени - и расслабляется, снимая лишнюю нагрузку. Он проверяет номер и по-традиционному на наличие жучков, хотя не верит, что хоть кто-то мог подумать что-то им подложить. Этот процесс скорее традиция, чем необходимость. Проверку он завершает задергиванием штор - комната погружается в приятный полумрак. Единственным источником света остается ноутбук на коленях Хибари. Почту проверяет? Получает указания от босса или, может, читает письмо от любовницы? "Чушь", - говорит сам себе Мукуро. Нет у Кеи никого. Никого важного - точно. Иначе бы не позволил смотреть на себя взглядом, который напоминает о прошлых близких отношениях. А Рокудо смотрит - не то чтобы пристально, но иногда касается взглядом, проверяя, все ли в порядке. Используя старую близкую связь в деловых целях: когда вы вместе спали, многие мелочи легче складываются в общую картину. Никто на свете, кроме него, не сможет понять, насколько храбрится Хибари не сгибаясь от ран, насколько он зол, насколько готов сражаться дальше. На самого Мукуро свет почти не попадает. Он скидывает верхнюю одежду и обувь, не раздеваясь полностью на случай, если придется отступать быстро. Забирается под одеяло и пытается расслабиться под стук клавиш, позабыть собственное истощение. Привычные иллюзии, что он носит всегда, которые стали второй кожей, сейчас ощущаются, как соринка в глазу - еще в машине он предполагал, что придется снять и их, но надеялся, что не при Хибари. Даже тогда, очень давно, он этого не делал. Тогда иллюзий было куда меньше. Приходится действовать мягко, слой за слоем. Он убирает загар, убирает то, что скрывает посеревшую от недосыпа кожу и усталость, небрежную грязь под ногтями и царапину от неаккуратного бритья. То, что скрывает шрамы. Натягивает одеяло выше, но ощущение наготы не уходит. Зато резерв сил не исчерпывается понапрасну и полнится с каждым мгновением. Стука клавиш больше нет. Молчание становится очень тяжелым и длится долго. - Что ты только что сделал? - спрашивает Хибари. Зла в его голосе не чувствуется, только усталость, легкое удивление. Мукуро притворяется, что не слышит, но понимает, что его обман прозрачен для них обоих. Ну же, Хибари, будь милосердным, не лезь. Хибари жалости не знает. Он дергает одеяло, подходит ближе и рывком переворачивает Мукуро на спину. Рокудо не сопротивляется. Под изучающим взглядом Хибари многие хотят испариться, но Мукуро к нему привычен. Он не хочет думать о том, что видит сейчас Хибари, не хочет думать, насколько может упасть в его глазах, продемонстрировав шрамы от поражений, нанесенные не им. Истощение такое, до которого Кея никогда не позволял себе опускаться. Мукуро боится увидеть жалость, но он пережил слишком много страхов, чтобы всерьез внимать этому. - Что ты с собой сотворил? - тихо и грозно говорит Кея. Мукуро вскидывается, садится в постели, чтобы послать подальше, сказать, что не его дело и шел бы он подальше. - Какого черта? - резко спрашивает Рокудо и вспоминает, что привычку скрывать мешки под глазами подхватил после их расставания, потому что спать получалось плохо. Как он смеет? Почему упрекает в том, чему частично поспособствовал, почему осуждает за поражения, если когда-то побеждал сам. Как только хватает наглости давать намек ему, Мукуро, что он может хоть что-то значить, если пару лет назад убедил в обратном? Становится так мерзко, что тошно. Мукуро чувствует, как внутри назревает темное, больное, нехорошее. На щеку Хибари обрушивается стыдная пощечина. Это спусковой крючок. Они едва не громят номер отеля - измотанный Мукуро не может использовать пламя, а потому Кея не использует свое. Рукопашка, старая и вечная, у Мукуро звенят от напряжения мышцы, он замахивается раз за разом и бьет-бьет-бьет, выплескивая все пережитое. То, как он ненавидит, то, как хочет избавиться: сильно и зло, как-то отчаянно, а от того неуклюже. Кея отбивает все до единого выпады, воздерживаясь в первые моменты от атаки сам, но когда берется за дело, умудряется уложить Рокудо на лопатки и приставить локоть к горлу в считанные секунды. Мукуро бьется под его руками в тупой ярости, а Хибари едва не хохочет. Мукуро становится спокойно, когда он замечает эмоцию, - живую, яркую, шуструю, - в чужих глазах. Они замирают. Хибари перестает душить и встает, снова становясь серьезным и сухим. На самом деле, ему до ужаса идет, будто родился в этой шкуре. Будто никогда не хотел перегрызть Рокудо горло лишь за то, что тот существовал. Будто никогда не задыхался от того, что Мукуро делал ему приятно. Хибари уходит в душ. Рокудо лежит на спине и дышит. Когда надоедает бездельничать, встает и ставит на подзарядку ноутбук с телефоном и проверяет почту. Это отвлекает от ноющей боли в мышцах. Он принимает душ, а когда выходит, Кея уже лежит в своей кровати, прикрыв глаза. И вот в этот момент Рокудо позволяет себе взглянуть на Хибари по-настоящему. Усталость изуродовала его лицо хуже, чем это могли бы сделать шрамы, но оно оставалось неуловимо знакомым. Плотно сомкнутые губы, упрямые брови и ресницы, которые, кажутся, могут в любой момент взлететь - Хибари никогда не отличался слишком крепким сном. Мукуро знает его, как не знал никто. При взгляде на него Рокудо кажется, что он любил раньше и продолжает любить сейчас. Они никогда не произносили это слово по отношению друг ко другу. Кея вдруг распахивает глаза, заставая Мукуро в мгновение предельной постыдной откровенности перед самим собой. Взгляд Кеи растерян, но после становится колючим и злым. - Ложись, - говорит он сурово. - Ложись и спи, иначе подохнешь от переутомления или от тонфы. От угрозы напряжение мгновенно спадает на нет, и Мукуро тихо смеется. Опускается на постель и укрывается прохладным одеялом. - Спокойной ночи, Кея, - говорит он с еще не сошедшей с губ улыбкой. Тем тоном, которым не позволял себе до этого. Рокудо выглядел равнодушным в вечер, когда они прощались, и получил равнодушие в ответ. В один момент стало понятно, что скрывать себя бесполезно, а открытость по отношению к Кее может ошарашить его куда сильнее холодного равнодушия. Если ты показываешь вдруг обнаруженное слабое место, то готов получить по нему удар. Однако Мукуро надеется на то, что в Кее есть человечность. Пожалуй, Рокудо единственный, кто еще ее в нем видит. *** Гокудера связывается с ними на следующий день и советует сменить машину. Мукуро это делать не особо хочет: внедорожник смотрится неплохо и справляется с американскими дорогами. Хибари не хочет тоже, но их синхронное "нет" теряется в хриплом от постоянного крика голоса Хаято, который доходчиво объясняет, где, как и почему их могут поймать на внедорожнике. Рокудо откровенно не против напроситься на драку, но сражение плечом к плечу с Кеей становилось и проще, и сложнее во много раз. Проще: они прикрывали друг другу спины. Тяжелее: вообще-то, Рокудо был позером, а не самые дешевые понты требуют сил таких, какие в серьезном бою расходовать непозволительно. Рокудо анализирует плюсы и минусы спокойной дороги, пока они не подъезжают к автопарку. Это чертовски забавно: их ждут тут. Хотят сожрать. Рокудо научился чуять жареное за версту. А еще он научился прислушиваться к Хибари, который, отпустив на мгновение руль, тянется к блядским ремешкам на бедрах, которые держат тонфы: тоже что-то учуял. Бойцы не сильные, но их много. Действительно много. Резерв туманного пламени не восполнился до конца, к тому же среди нападающих есть свои туманники: Рокудо решает не слишком пудрить голову себе, окружающим и, в первую очередь, Кее. Летит пуля. Облачная сфера не успевает укрыть Хибари от нее, но зато успевает Мукуро. Шаг навстречу. Чужая грудь перекрыта своей. Вдруг поперек туловища ложится рука. Следует сильный удар. Пуля отлетает: это происходит каким-то чудом, но ни в одном из них она не остается: отлетает, падает где-то далеко, и Рокудо запоздало понимает, что она отрикошетила от чего-то твердого, а в руках Хибари были тонфы. Он даже не смотрел в этот момент в сторону выстрела. Какие бы чудесные японские боги ни хранили Хибари, они более, чем справляются, и задевают своей благодатью и нелепо попавшего под лавину Мукуро. *** Он когда-то говорил, что у Мукуро нет больше власти, чтобы его задеть: обидеть, разозлить, осчастливить, сделать хоть что-нибудь. После этого Рокудо не хотел оставаться с ним ни на секунду - при таком положении дел Кея являлся для него не более, чем покойником, и Мукуро пришлось это пережить. До сих пор неясно, врал тогда Хибари или нет, но сейчас, крупица за крупицей приходит понимание: больше это не так. Что-то тронулось с места, изменился обычный порядок вещей и Хибари ожил. Старое, как надоевшая мозоль, чувство зашевелилось внутри. Волнительно, страшно и очень опасно. Они выбирают старенький, но крепкий фордовский пикап, закидывают в него пару пледов и спальников из джипа, и забираются сами. И только в этот момент выдыхают спокойно. - Тупица, - зло говорит Кея. Мукуро слышит в его голосе благодарность и улыбается. Чувство заставляет его видеть в Кее что-то светлое, а это огромная глупость. Или же глупостью было бросаться под пулю, вдруг забыв, что тот контролирует абсолютно все? Мукуро абсолютно точно понимает, что не смог бы поступить иначе даже в самой большой обиде, даже если бы от этого зависела собственная жизнь и гордость. Это было отличной проверкой для самого себя, и теперь нет смысла притворяться, что ему все равно. Нет смысла играть в равнодушие, когда он так пронзительно рад, что с ними все хорошо, а Кее так идет чужая кровь на рукавах. Он качает головой, нервно улыбаясь. - Не спрашиваешь, почему я это сделал. - Да идиоту понятно, почему. Мукуро смотрит на лицо Кеи, любуясь. Тот замечает сразу же, поворачивает голову - и Рокудо видит растерянность. Кея не привык встречаться с такими взглядами. Не сейчас. - Не надо, Мукуро, - произносит он негромко. - Ты о чем? - спрашивает он, поворачивается, чтобы смотреть было удобнее. - Сам знаешь. Рокудо тянется за поцелуем. Хибари поворачивает голову вбок, отворачиваясь. Сухие губы впечатываются в щеку. Это более неловко, чем то, чего желал Рокудо изначально. Он не отстраняется еще пару секунд, крадет вдох вблизи кожи, чтобы ощутить пыль, пот и что-то еще от запачканной щеки. Кея заводит машину с закрытым выражением лица. Они не разговаривают больше до следующей крупной заправки, а после Хибари замечает, что лучше перестраховаться и не останавливаться в отелях, и они договариваются завернуть в лес неподалеку, чтобы отоспаться там. Мукуро предпочел бы кровать, но сил спорить после стычки нет. *** Пикап останавливается на опушке не особо густого леса. Рокудо провел за рулем последние два часа, пока Хибари писал отчет о проведенном бое на лэптопе, о чем-то переругивался с Хаято по видеочату и, вероятно, гуглил что-то вроде "что делать если к тебе пристает твой экс". Но Рокудо не подсматривал, а потому не мог ручаться. Спать в салоне, как показал опыт, достаточно некомфортно. За пассажирским сидением оказываются спальники и плед, а потому Рокудо предлагает Кее переночевать в кузове авто. Тот не излучает энтузиазма, но и не возражает. Его черный костюм выглядит футляром - великолепно и глупо. - Я бы поберег твой берберри до Филадельфии, - отзывается Рокудо, проведя пальцами по лацкану, хотя хотелось бы - по колену. Мукуро запоздало ловит себя на том, что флиртует. Не отступает, получив четкий отказ, и вообще ведет себя так, что вот-вот потеряет уважение Хибари - и самоуважение тоже. То, как растерянно смотрит Хибари на него в ответ, как не сводит глаз, как контролирует дыхание (это Мукуро научился отгадывать) - все дает омерзительно сильную надежду. Они должны были оказаться тут рано или поздно - он чувствует это всем нутром. Куда бы ни свернули на перепутье, именно этот момент обязан был быть тем неизменным, что всегда маячило бы впереди. Мукуро закидывает в кузов пару спальных мешков и пледов, что взял на заднем сиденье пикапа, забирается туда сам. мерное гудение двигателя утихает, фары гаснут. Он прикрывает глаза в ожидании Кеи, не упуская возможности насладиться первозданной опустошающей тишиной вокруг. Под закрытыми веками мелькают придуманные сцены убийств – постэффект от пережитой днем опасности, - в которых лианы, обхватив шею обидчиков, по капле, по выдохам выдавливают из стонущих тел последние крупицы жизни, где еще теплое мясо мешается под ногами и никто не остается забытым под мстительным взором Рокудо Мукуро. Он незыблимо уверен в необходимости убийства любого, кто посягнет на жизнь Хибари - его дыханию можно возводить храмы, на взгляды молиться, за сердцебиение убивать и быть убитым. Реки и океаны крови можно пролить за его движения. Жизнь этого человека - личная святыня Рокудо, порой ему кажется, что он единственный, кто всерьез ее ценит. Переодевшийся в футболку Кея запрыгивает в кузов, машина чуть покачивается от потрясения, но тут же замирает. Мукуро открывает глаза и наблюдает, как возится Кея с пледом. - Придвинься ближе ко мне, иначе замерзнем. - В любой момент можно вернуться в салон. - Нет, - вздыхает Мукуро и берет Хибари за руку. - Нельзя. Кея глядит на него почти с презрением, но, вроде, успокаивается. Ложится, придвинувшись не так близко, как хотелось бы, но все еще не размыкая рук. Мгновения неловкости длятся и длятся, но Рокудо готов вытерпеть их. Они переживали вместе куда более кошмарные вещи, и одна совместная ночь под звездным небом не станет катастрофой. А может и станет - их игры всегда имели обыкновение завершаться не так, как ожидалось. Спальники теплые. Кузов - не очень. Кея лежит с открытыми глазами и едва приподнятыми уголками губ, глядя на мерцающую звездами глубокую синеву. Мукуро анализирует прошлое, и предполагает, что если Кея позволяет ему быть рядом, пока сам наслаждается лунной ночью, то они уже не разойдутся по разным концам света. Грудную клетку щемит нежностью. Он ругает себя худшими из слов, потому что некоторые вещи должны остаться позади, но он протаскивает их из глубин годов в настоящее. И по-другому, конечно, поступить он не может. Набравшись решимости, он спрашивает особенно тихо (таким тоном он говорил в моменты огромной откровенности, когда нелепо боялся сам или же не хотел испугать другого): - Хочу обнять тебя. Хибари замирает. Ему требуется совсем немного времени, чтобы перекатиться на бок, обхватить Мукуро рукой и уткнуться лбом ему в грудь, трогательным и очень болезненным жестом. Рокудо так взволнован, что не сразу обнимает его в ответ. Собственные руки едва подрагивают. Кея горячий и сильный, но его дыхание трогает грудь Мукуро и напоминает о том, что тот по-человечески хрупок. Неожиданный жест доверия намекает на очевидное: - Ты скучал, - говорит Рокудо и прижимает его ближе. Кея вскидывает серьезный взгляд. Он ничего не отрицает, и это куда откровеннее, чем согласие. Подняв ладонь, Хибари касается ею чужой щеки. - Сними. То, что речь не про одежду, Мукуро понимает лишь через пару секунд, и почти сразу отрицательно качает головой. - Мои иллюзии пробыли со мной дольше, чем ты, - честно отвечает он. Ладно, возможно, это похоже на упрек, но он имеет абсолютное на это право. - Во многом в таком положении вещей виноват ты сам. - Я не знал, что мы ищем виноватых. Они смотрят друг другу в глаза, и Мукуро ощутимо злится. - Ты не можешь просто сказать, что все в один момент стало по-прежнему. - Не я полез к тебе с поцелуями. - Потому что не я тогда хотел все порвать. Ты сказал, что все ушло, отлично, я не стал задаваться вопросами, почему. Я не идиот, я по-своему тебя понимал. Но вот ты снова тут, а не в другом конце кузова. В чем дело? Что изменилось? Кея вздыхает. - Начнем с того, что, если бы я хотел, я бы был не на другом конце кузова, а на другом конце света, - начинает он говорить, но это высказывание не звучит пренебрежительно или угрюмо. - Я понятия не имел, что ты в Америке, пока об этом не обмолвился Савада. Именно его я попросил об этом деле с коробочками, надеясь тебя перехватить. И получилось же. - Ублюдок, - уже менее зло выдыхает Мукуро, не позволяя себе надеяться на слишком хороший исход истории, но все же не сдерживая вопроса. - Ты не сказал о самом главном. Зачем я тебе пригодился? - Ты когда-нибудь отталкивал кого-то, кого ты любил, лишь по воле собственной прихоти? - Какая к черту прихоть, - рычит Мукуро и отпихивает Кею от себя, резко принимая сидячее положение. Он подпитывает ярость, лишь бы забыть оброненное "любил". - Я же тебя видел! Думаешь, незаметно? Это тебе не захотел - перестал, есть некоторые неподконтрольные вещи, и как бы ни желал, всего в своих руках не удержать. Ты не мог перестать меня хотеть по собственному желанию. - Я мог заставить так думать тебя. - А смысл? - Я, - он морщится так сильно, что в иной ситуации это было бы комичным, - Я испугался. Мне казалось, что ты был готов уйти в любой момент. И ты ушел. После того, что я сказал, но ты не пытался сделать ничего. - Не хотел терять гордость и докучать, - запросто говорит он. Кея хрипло, не весело смеется. - И хорошо тебе жилось с твоей гордостью? - Так же, как тебе со своей. Разве не из-за нее ты пекся, боясь быть брошенным? – упрекает Рокудо, и Хибари тяжело выдыхает. Говорить больше не хочется. Если ответы на вопросы и есть, то они слишком длинные и путанные, чтобы их слушать. Они напряженно и очень долго молчат. Кея не взволнован больше, Мукуро не злится. Порывы ветра трогают их волосы и плечи, и позже становится прохладно. Хибари отмирает первым, берет одеяло и накидывает его на чужие плечи. Мукуро не отпускает его далеко от себя, привлекая в объятие. Они медленно опускаются на подушки. Накрываются еще одним пледом и постепенно оттаивают. - А тогда, в первый раз, мы ведь перестали тоже только поэтому. Боялись. По крайней мере, я, - зачем-то говорит абсолютно очевидные вещи Хибари. - Получается, наступили на те же грабли, - замечает Рокудо. Слишком много ушедшего времени и тяжелых чувств, вместо нынешнего приятного волнения и обещания скорого отдыха, которое скользит в их тихом дыхании. - И что же мы будем делать дальше? – куда более смело интересуется Кея, и думает, что Мукуро не собирается отвечать, когда не слышит ничего в первые несколько секунд. Но вот его берут за руку. Ладонь в ладонь Мукуро подносит их к собственному лицу. Хибари запрокидывает голову, чтобы смотреть, не отрываясь. Медленно, слой за слоем, он снимает с себя наложенные иллюзии, и теперь это не насильственно. Мукуро позволяет Кее видеть, а себе – быть несовершенным. Удивительно, но сам процесс кажется более интимным, чем раздевание – паутина едва заметных синих всполохов становится все тоньше, обнажая трогательную россыпь почти незаметных веснушек у крыла носа, родинку под ухом, грубо разорванный шрамом контур губ, залегшие складки под глазами. Кея смотрит на него, как на чудо света, ловит каждую метаморфозу. Когда пламя утекает вовсе, Мукуро прикрывает глаза. Его лица касается чужое теплое дыхание, в щеку неловко упирается нос. Хибари его целует. Это соприкосновение губ похоже на возвращение домой. Это длится очень недолго и кажется преступно коротким. Но у них будет шанс наверстать упущенное с лихвой, а сейчас Мукуро очень хочет ответить: - Очевидно, мы больше не будем бояться.