Демиург

Каждый всхлип — камешек. Сакурай любит вслушиваться в их звучание. Всякий раз что-то глубоко внутри неё восторженно трепещет, всколыхивая воспоминания о былых планах и былом величии, и улыбка змеёй наползает на губы, как вились змеи по пыльным пескам на подъезде к неудавшейся, но от того не менее грандиозной Вавилонской башне древности. Вся память человечества хранится в боли, Сакурай уверена: чем больше ударов примет на себя Крис, тем твёрже она вспомнит — кто сейчас перед ней. Впрочем, получать удовольствие от общения можно и без этого. Кожа Крис такая нежная, прямо почти как изысканные шелка одеяния жрицы Финэ. Каждая царапина на ней — узор. Каждый синяк — украшение. Сакурай ведет по ним раскрытой ладонью и улыбается. Боль, несмотря на то, что одни ощущают её немного сильнее других, достигая нервной системы, почти всегда одинакова. Она объединит всех людей, как объединяет их с Крис, делая до невозможности близкими. Каждый новый человек, сгодившийся для достижения целей — кирпичик. Способный управлять реликвией — плита перекрытия. Важная, способная на себе удержать постоянно устремляющуюся вверх конструкцию. К самим облакам. К самой Луне. К самой мечте. — Ты должна быть лучшей моей опорой, Крис, — шепчет Сакурай, укладываясь рядом и приобнимая её за талию. Крис медленно дышит и ничего не произносит в ответ. В её безропотности Сакурай мерещатся безразличие и апатия. Равнодушие к ней самой. И тогда Сакурай кажется, что неприятная ей Луна смотрит на них сквозь плотно задернутые жалюзи. И кто-то поёт с неё для её ненаглядной Крис о том, что боль — ничего не значит, нужно только перетерпеть. Что сама Сакурай — совсем не важна, странная, чужая, в очередной раз обречённая на неудачу. Злость похожа на бурю, такую сильную, что шквалы ветра шатают мечты, как недостроенную башню, для которой выбрали неправильные материалы и не ту технологию постройки. Ища для неё выхода, Сакурай впивается ногтями Крис в руку, сжимая её со всей силы до тех пор, пока не извлекает с губ Крис долгий, совсем музыкальный стон.