Беспощадна лишь смерть.

Когда знаешь, что обречен на смерть, знаешь, что острую косу отбивают умелые руки, что остается делать? Этот человек никогда не боялся смерти, а может, лишь умело убеждал себя в этом, но за месяц до своей кончины, словно предчувствуя ее, смог и успел сделать немало. Нет, вовсе не выиграть время старался он, ведомый знанием своим, вовсе не спасения искал, просыпаясь ночами в холодной и влажной постели, не таков был характер дьявольского дворянина, «сторожевого пса» королевы. Винсент Фантомхайв никогда не думал, что причиной его гибели послужит жестокая воля ее Высочества. Впрочем, разве она сделала что-то постыдное? Что может быть постыдного в том, чтобы защитить память тех, кого любишь? Ведома ли была Виктория местью или же разбитым сердцем, а может вовсе опасалась за собственную жизнь, вряд ли она расскажет ему об этом. В последнюю встречу королева дала понять достаточно ясно — предателей не прощают, а казнят. Его род — это не просто предатели, его род — враг государства. Вот так семья, что служила на благо королевства долгое время, превратилась в убийц. Винсент видел, что женщина колеблется, но ее долг обязывал поступить по доводу разума и чести, но никак не чувств. И даже если в глубине своего сердца королева любила семью Винсента и его самого, он знал, как она поступит. Как она должна поступить. И обвинять ее в жестокости он никогда не посмел бы, ведь если честно, то на ее месте он поступил точно так же. Он и сейчас идет наперекор ее воле, стараясь обеспечить хотя бы единственным и ничтожным шансом своего ребенка. Маленькому мальчику, что лишится своего титула, дома, помощи со стороны страны, мальчику, что будет расти в непривычном для него мире, возможно, в нищете и голоде, мальчику, который искренне верит, что его отец может все, чего только пожелает. Возможно, графу стоит преклонить колени перед ее Высочеством и извиниться, но как только он признает вину и произнесет страшные слова, кто знает, сколько у него останется времени? После визита демона, после той правды о собственном отце, после того, как перед ним встала угроза большая, чем просто смерть, сможет ли он сделать хоть что-нибудь? Осталось ли у него это самое время?.. Он не знал, что умрет, так и не открыв всей правды, не узнав, кто именно обрек его на смерть.

***

— Ихих, знаешь, Винсент, ты в последнее время слишком бледен… плохо спишь ночами? — Полагаю, у тебя есть лекарства от бессонницы, не так ли, мой друг? —  Дай мне только снять с тебя мерки, Винсент, всего одна вещь и твои беспокойства уже не будут иметь значения. В гостиной царит полумрак, его гость не любит яркого света, отдавая предпочтение темным цветам, черному юмору и странным манерам, что оттолкнут от себя любого. Любого, кто не знает Анку* чуть лучше и ближе. На самом деле, похвастаться подобным не может и сам Винсент, но по стечению обстоятельств их с этим человеком связывает странная дружба, основанная на совместном времяпрепровождении, обмену информацией и мрачным взаимным угрозам. Он уже несколько лет шутливо обещает Анку смерть от своей руки как предателя страны и ее интересов, а тот в свою очередь лелеет мечты о собственном агентстве погребальных услуг, где Фантомхайв станет первым почетным клиентом. Иногда Винсенту казалось, что в этой шутке нет ни грамма лжи, возможно, именно по этой причине он сегодня Анку и позвал? Кажется, тот и сам понимает, что приватная встреча происходит вовсе не потому, что граф заскучал. — Возьми, посмотришь, когда захочешь. Конверт, что граф протягивает мужчине, запечатан, и, кажется, открывать сейчас его никто не собирается, судя по тому, что длинноволосый убирает письмо в глубокий карман длинной мантии. ** — Винсент, почему ты не написал Дитриху? — Что? Откуда ты… — сомнение, отразившееся на лице Фантомхайва, сменяется мягкой смешливостью. — В этом нет необходимости, я давно собирался навестить его, к тому же, Дитрих так нравится Рейчел и мальчику… может быть, весной получится вырваться. — Да, может быть, Винсент. Тишина затягивается, но никто не собирается ее прерывать. Под взглядом Анку Винсент чувствует себя порой неуютно, но никогда не отводит собственных глаз. Привычка, наверное, а может быть, так он успокаивается. Сейчас это сложнее, чем обычно, потому что Фантомхайва не покидает ощущение, будто Анку знает все, о чем граф промолчал, знает и прощается с ним. Возможно, так и есть. — Винсент, ты веришь в судьбу? — В судьбу? Ты говоришь мне о судьбе? С чего бы вдруг? Тяжесть в зеленых глазах непривычна, а ощущение, словно он проваливается в бесконечную яму лишь ощутимее под прицелом этого внимательного взгляда. — Судьба, граф Фантомхайв, это то, что предначертано нам, то, что мы не в силах изменить, если верить людям. Что думаете об этом? Переходы с вежливого обращения на «ты» происходят между ними достаточно часто, если мужчины остаются наедине и без свидетелей, все остальное время Анку либо отмалчивается, либо посмеивается, либо наводит на окружающих страх. — Я верю в то, что человек сам творит свою судьбу. Смех, раздавшийся после его слов, вызывает легкую дрожь по телу, в то время как Анку и не собирается прекращать, похлопывая мягкую обивку кресла и, кажется, даже подпрыгивая на месте от одного ему известного довольства. — За что люблю Вас, граф, так это за чувство юмора. — Но я действительно так считаю. — То есть, Вы искренне верите, что способны обмануть судьбу и повернуть колесо в удобную сторону? — любопытство на лице Анку читается легко, в это время он словно ребенок, радующийся подаренной конфетке. — Очень на это надеюсь, Анку, очень на это надеюсь. — Винсент. Винсент Фантомхайв. — взгляд мужчины становится неотвратимо навязчивым, занимающим собой все пространство, впитывая в себя и без того тусклые краски комнаты, становясь ярче, что невозможно, но так и есть, в этом Фантомхайв был готов поклясться хоть перед самой королевой. — Я знаю, о чем ты думаешь, Винсент. Знаю. Скажи мне, скажи, чего ты хочешь, скажи это сейчас, пока еще можешь. Он падает вниз, чувствуя приближение тьмы, чувствуя, как его спину опаляет жаром огня. Откуда в пустоте взяться огню? И почему эти ощущения столь ярки, столь ощутимы? Он бы всенепременно нашел ответ, если бы не горящие странным блеском глаза Анку. — Я хочу, чтобы мой сын жил. Одна секунда и сознание растворяется в пламени, а с губ срывается легкий вздох. Длинноволосый мужчина вторит выдохом собственным — тяжелым, горестным, погребальным, а потом издает приглушенный смешок. — Так и будет, Винсент. Но ты скверный строитель, в конце концов, как же он сможет жить без твоей защиты и помощи?.. — Анку… — Я назову тебе имя человека, что поможет. Ты встретишься с ним завтра утром. Не говори, что это я рассказал тебе о нем, просто приди на встречу. Винсент помнит, как Анку улыбался — грустно и зло, помнит, как уходил, вежливо прощаясь с его супругой, помнит, как не одарил и взглядом Сиэля, помнит, как укоряюще смотрел на него, прежде чем выйти за дверь, помнит, как он просил написать Дитриху, отчего-то тут же посмеиваясь и советуя поспешить, помнит так, будто все происходило здесь и сейчас. Он помнит об этом и о многом другом, но огонь забирает все, забирает воспоминания и саму жизнь. Остается надеяться лишь о том, что спешка не была зря, что он не ошибся. Хотя бы в своих последних желаниях.

Спустя пару месяцев после гибели графа Фантомхайва и его супруги.

— Ничего не осталось. Даже тела. Они сгорели. — Что стало с мальчиком?! — Мальчик жив и с ним все в порядке и… — предвидя, что мужчина захочет что-то сказать по этому поводу, длинноволосый приподнял палец вверх, привлекая внимание к черным и длинным ногтям. — … нет, твоя помощь ему не нужна, Дитрих. Винсент не хотел, чтобы забота о его сыне легла на твои плечи, в конце концов, хватит и того, что ты заботился о нем самом. — Тц. — Хочешь печенье, Дитрих? Не стесняйся, поплачь, говорят, от этого становится легче… поплачь, а я пока что… — Клоун. — Ты слишком скучный, Дитрих. Ты совсем не умеешь веселиться. Чопорность немцев для меня утомительна. Разговор заканчивается внезапно, мужчина, напоследок хлопнув дверью, покидает небольшое помещение. Анку, прекратив улыбаться, медленно опускается на стул возле новенького гроба, а следом прикрывает глаза, со злостью сжимая тонкие губы. — Судьбу можно обмануть, мой дорогой друг. Беспощадна лишь смерть, но пока ты жив, разве это имеет значение?.. Прощай, Винсент, прощай старый граф и… Колокольчик, прозвеневший на двери, оповестил о новом посетителе, заставив Анку легко и незаметно для человеческого глаза «перетечь» из состояния сидя в состояние «лежа», найдя себе место в том самом новеньком гробу. — … здравствуй, маленький лорд. Вы пришли ко мне снять мерки? Их-хих...

В это же время. Место неизвестно.

Молодой юноша, стоящий возле яркого шатра, пытался унять дрожь, обхватив себя руками поперек тела и опустив голову к подбородку. — Джек? Все в порядке? — Дана. Все в порядке. — С тех пор, как здесь побывал этот мужчина, ты сам не свой… Девушка, осторожно приобняв паренька за плечи, усадила его рядом с собой, несмотря на легкое сопротивление. Через пару секунд дрожь под ее руками стала заметно слабее, а сам паренек наконец-то расслабился. — Скажи мне, что ты видел, прежде чем покинешь нас. — Ты же знаешь, что я не могу. — Знаю. Это оно, ведь верно? Это то, о чем ты говорил раньше, до обряда и до того, как стал Пророком. — Дана, я всегда был Пророком. На этом отрезке пути что-то изменилось, я знал это, а после встречи с графом лишь убедился. Дана, ведь мы могли спасти его, ты знаешь? Могли спасти семью от гибели, но вместо этого вынуждены ждать, пока мальчик сам придет к нам. Мы не можем воскрешать мертвых, не можем отказаться от того, кто мы есть. — Так было предначертано. — Нет, Дана. Это был выбор, возможно, единственный верный для самого графа, но я не могу его понять. Если бы я смог увидеть его, то, возможно… — Эй, не вини себя, не нужно. Ты знаешь, что не можешь вернуть себе зрение, ведь если ты это сделаешь, то больше никогда уже не вернешься в мир. — Не волнуйся, Дана, я знаю. Все хорошо. Слышишь? — Да, Джек. — Тогда улыбнись. — Опять ты за старое… — И я не отстану, верно, значит, ты заранее обречена, а значит, я все одно получу свое. Они еще долгое время разговаривали, кажется, успело стемнеть, когда Дана вернулась в свою палатку, оставив брата в одиночестве. Такова участь Пророка — он рождается, чтобы служить человеку, которому понадобится его помощь, только в этот раз он знал, знал, кому нужен еще до того, как к ним пришел Винсент. Знал и всенепременно пришел бы на помощь его сыну, даже если бы граф не попросил, потому что эта встреча изменит многое, изменит несколько судеб. Он не знает, как именно, но знает, что так и будет. А пока что остается лишь ждать, встречая наступление ночи беззвучием и тьмой внутри наглухо зашитых глаз, глаз, видящих все, кроме солнца, видящих больше, чем подвластно простому человеку, но не видящих таких простых вещей как улыбка сестры, солнечный блик, упавший на ладонь, надежду в глазах человека, что идет на верную смерть. Удивительно, но ему никогда не было жаль себя, вместо этого ему жаль тех, кто способен видеть, но по каким-то причинам слеп. Но пока в этом мире есть надежда, пока существуют маяки, пока люди способны на жертвы — темный час перед рассветом не станет последней страницей, а значит, будут новые, значит, все не напрасно.