Мальчик с характером

Когда Отабек принимал душ перед сном, Юра написал, что будет занят весь субботний день, поэтому они заранее уговорились на завтра встретиться у метро в восемь вечера. Заодно Юра прислал фотографию Путс, которая сидела у него на коленях и то ли зевала, то ли мяукала, широко раскрыв пасть и демонстрируя длинный, закрученный снизу в трубочку, шершавый розовый язык. Сам Юра прятал лицо в пушистой шерсти, так что сверху кошачьей головы с округлыми треугольниками ушей, торчали его смешливые глаза и неряшливо забранный на макушке хвост волос. «Крутые», – написал Отабек. «А то!» – ответил Юра. «Зевает, спать меня зовёт». «Следит за режимом?» «Конечно». «Особенно за подъёмом в шесть утра». «Она в это время изволит завтракать». « :D » «Раньше, когда Путс зевала, я всегда засовывал ей палец в рот, но однажды заметил, как она наблюдает за мной, когда зеваю я. Теперь опасаюсь, как бы её лапа не оказалась у меня во рту». «Думаешь, будет мстить?» «Она может». «Ладно, мы в постель». «Спокойной ночи». «Увидимся завтра». «И вам спокойной ночи», – написал Отабек и отложил смартфон. Он лёг в кровать, но сон не шёл. В теле гуляло возбуждение – правда, больше нервное, нежели сексуальное, хотя последнее тоже присутствовало – и Отабек то крутился с боку на бок, то переворачивался на живот, болезненно-приятно вжимаясь полувставшим членом в матрас. Он чувствовал себя по-глупому счастливым, и от этого чувства хотелось скакать по кровати. В итоге Отабек всё-таки заснул, но уже в шесть часов утра вскочил; за окном была стылая темень, а сна ни в одном глазу. Сходив на кухню, он выпил стакан воды, помыл огурец и, с аппетитом хрустя им, завалился обратно в постель. Ещё раз попялившись на Юрину фотографию во «Вконтакте», Отабек решил найти в его подписках группу, на чей концерт им предстояло идти, чтобы, так сказать, ознакомиться с творчеством. Нужное сообщество нашлось быстро благодаря закреплённому посту с информацией, и Отабек принялся проматывать стену. Изучив добрых три десятка пафосно-возвышенных записей, он пришёл к выводу, что солист мнит себя ранимой и непонятой личностью. Покачав головой, Отабек включил трек-лист и вылез из постели – зарядку и утреннюю растяжку, даже в честь субботы, никто не отменял. Песни, на удивление, оказались неплохими. Они обладали какой-то притягательно-волнующей энергетикой, да и бас-гитарист явно знал своё дело. Правда, Отабек никогда не относил себя к взыскательным слушателям с тонким вкусом – со всей серьёзностью он подбирал только композиции для прокатов, а так мог с одинаковым удовольствием слушать как классику, так и старый русский рок. Иногда он и вовсе открывал первую попавшуюся страницу во «Вконтакте» и запускал плей-лист владельца – музыка была нужна Отабеку для фона, иногда хотелось наполнить пустую молчаливую квартиру звуками чужих голосов. Группа была не слишком плодовитой, так что скоро песни пошли по второму кругу, а затем и по третьему – сегодня Отабек решил выложиться с растяжкой по полной – поэтому, когда он наконец закончил, то успел запомнить половину слов. Стрелки настенных часов показывали пять минут девятого, и оставалось решить, на что угробить оставшееся до встречи с Юрой время. В итоге, приняв душ и позавтракав, Отабек засел смотреть чужие одиночные выступления на «Ютьюбе» – они с Яковом Абрамовичем давно планировали усложнить программу, жаль, что не успевали к грядущей Олимпиаде. Часов в двенадцать пришла Любовь Ильинична, выгнала Отабека из-за компьютера и долго ворчала, что таким прекрасным зимним днём он сидит в четырёх стенах, словно узник. Отабек попробовал отговориться, что занят серьезным делом, но Любовь Ильинична была непреклонна. Пришлось Отабеку одеться и, взяв список покупок, пойти в магазин. В принципе, это дело было нужное, потому что они с мамой успели подъесть все запасы, и пустой холодильник теперь укоризненно сиял белоснежными внутренностями. На улице потеплело, и народ высыпал на прогулку. Отабека постоянно обгоняла малышня, спешившая с санками-ледянками на горку; некоторые дети, напротив, чинно восседали на снегокатах, которые за верёвочки, потея и отдуваясь, со скрипом полозьев по оттаявшему асфальту тащили несчастные родители. В общей массе все подразделись и больше не накручивали шарфы в пять оборотов; девчонки поснимали шапки и теперь кокетливо сверкали покрасневшими кончиками ушей, а ещё – коленками из прорезей модно драных джинсов; парни снова влезли в подвёрнутые до лодыжек «бойфренды» и укороченные носки под кеды. В общем, наступала типичная московская зима. Покружив по улицам, Отабек решил прогуляться до «Перекрёстка» – Любовь Ильинична наверняка затеяла влажную уборку. У неё был пунктик насчёт чистоты, так что она могла самозабвенно намывать шваброй полы в квартире каждый день. Анна Васильевна, когда звонила из Америки, иногда в шутку интересовалась, не загнил ли у них от сырости ламинат. Впрочем, в свободное от наведения порядка или готовки время, Любовь Ильинична вела вполне активную социальную жизнь. У неё были три подруги из старой московской интеллигенции, с которыми Любовь Ильинична ходила в музеи, театры и консерватории. Они посещали лекции в Планетарии, ездили на какие-то встречи с писателями и даже были в курсе всех новинок кинематографа – благо через дорогу находился киноклуб «Эльдар». Любовь Ильинична даже записалась на пару кружков, которые в преддверии грядущих выборов мэра Москвы, как грибы после дождя, стали появляться при столичных школах. Отабек мельком замечал рекламу на городских щитах, но не заострял внимание, пока однажды принудительно не узнал о них, невольно подслушав чужой разговор в лифте. Он тогда хотел пойти пешком, увидев, что в подъехавшей сверху кабине уже стоят две дамы, одна из которых держала за руку мальчика лет десяти, но её спутница решительно вдавила пальцем с ярко-красным лаком на ногте кнопку блокировки закрытия дверей и вдобавок посторонилась, пропуская Отабека, – пришлось, поблагодарив, войти в лифт. Когда двери закрылись, дама с мальчиком продолжила начатый разговор: – Сашенька художник от бога, говорю тебе. Видела бы ты его картины! Как он пишет, как чувствует! Тонкая душевная организация, хрупкая натура, – дама выплёвывала слова со скоростью автоматной очереди. – В школе, конечно, мне говорят, что Сашенька на уроках ИЗО успехов не делает, но я ведь вижу его талант, поэтому никого не слушаю. Учителя, сама знаешь, пропихивают своих, и конкурсы все куплены. В общем, Сашенька ходил после уроков на дополнительные занятия рисованием, а тут я узнала, что они стали платными. А откуда у меня деньги? Продлёнка платная, обеды платные, рабочие тетради платные, экскурсии тоже платные, а ещё надо учителям на подарочки скидываться, – дама вдруг метнула в Отабека такой злобный взгляд, будто он лично был повинен в плачевном состоянии российской системы образования, и Отабек вжался рюкзаком в двери, проклиная их медлительный лифт. – Я прихожу к учительнице и говорю: «Сашенька гений, обучайте его бесплатно», – тем временем тараторила дама. Она постоянно дёргала мальчика за руку, словно пыталась приподнять его и воинственно потрясти им, как копьём; мальчик безвольно и молчаливо болтался вверх-вниз, а собеседница то кивала со скорбным выражением лица, то возмущённо ахала и качала головой. – А она мне отвечает: «Я не могу, у меня отчётность, идите к заведующей допобразованием». Пришла я к заведующей, говорю: «Сашенька гений. Гений, понимаете! Есть ли возможность обучать Сашеньку бесплатно?» А она мне отвечает: «Конечно, есть. У нас в комплексе работает около сорока бесплатных кружков. Можем его обучать географии или математике, например, можем патриотическому воспитанию. А вот рисованию – только за деньги». Я говорю: «Вы Сашенькин гений губите в зародыше!» А она мне, мол, очень жаль, но бюджет урезали, денег нет, послушайте обращение премьер-министра. В этот момент лифт остановился, и Отабек, который как раз старался слиться с дверью, едва не вывалился на лестничную клетку. Обрадовавшись, он хотел выйти, но оказалось, что это не первый этаж, а только третий, а в лифт стал протискиваться грузный мужчина с плоским квадратным свёртком в руках, так что Отабеку пришлось, наоборот, отступить вглубь. – Грузовой не работает, что ли? – грозно спросила дама. – Не приехал, – пропыхтел мужчина. – Но, как говорится, в тесноте да не в обиде. Дама презрительно сморщила нос: – Пешком бы могли спуститься с вашей бандурой. Мужчина, промолчав, всё-таки погрузился в лифт, и теперь Отабек, теснимый с одной стороны свертком, оказался рядом с Сашенькой, который, несмотря на свою тонкую душевную организацию, воспользовался тем, что его перестали дёргать за руку, и, вытащив из носа козявку, задумчиво рассматривал её на пальце. – Зато для пенсионеров организуют какое-то там долголетие, – рявкнула дама, и все вздрогнули. – Всё им бесплатно: рисование, танцы, компьютерная грамотность. А детям платно! А пенсионерам всё это зачем? Им бы уже белым саваном накрыться и медленно отползать в сторону кладбища. А они на танцах скачут! – Позвольте, но я с вами не согласен, – сказал мужчина. – Старость нужно уважать. Про подрастающее поколение, конечно, тоже забывать не дело, но… – Не позволю! – огрызнулась дама. – Я вашего мнения не спрашивала. И дайте выйти. Лифт как раз остановился на первом этаже. Мужчина попытался вытащить свёрток, но неудачно развернулся с ним и застрял. Отабек под раздражённые вздохи дамы принялся помогать ему. – В общем, не знаю, что теперь делать, – дама умилённо поглядела на Сашеньку, который в этот момент размазывал козявку по стене лифта. – Ну, оно и понятно, на выборы только бабки ходят, вот мэр к ним и подмазывается: то прибавочки к пенсиям, то путёвочки, то занятия. Для них даже передачи все на телевидении – сериалы, Малахов, «Давай поженимся». Мы с Сашенькой тоже на выборы, конечно, ходим – ему нравится бюллетень в урну опускать и трубочки с заварным кремом в столовой кушать – так бабки эти везде толпятся, орут: «Где тут мой любимый, где галочку за него ставить?» Тфу! Отабек с мужчиной наконец-то выволокли из лифта сверток и стали спускать его по лестнице. – Ну, наконец-то, – обрадовалась дама. – Ох, милочка, а заходите к нам вечером на чай, я же яблочный пирог затеяла. И Сашенькины картины как раз покажу, – заливалась она соловьём. – Сама увидишь, он талант, не то что некоторые. По всей видимости, она сказала это про Отабека, потому что вторая дама, понизив голос, шепнула: – Он же фигурист известный, с медалями. – У моего Сашеньки знаешь сколько медалей? – парировала дама. – Их сейчас детям за каждый чих дают, приуменьшая тем самым гениальность некоторых. А на коньках кататься большого ума не надо. Мы с Сашенькой с детства ходим на каток. Помню, у него были такие прелестные малюсенькие конёчки! Он обул их и сразу поехал. Он гений, говорю тебе. Гений! А однажды... Но что было однажды, Отабек уже не услышал – выскочив из подъезда, он дал такого дёра к метро, что даже обогнал автобус. Отабек так бы и забыл эту поездку в лифте, как страшный сон, если бы Любовь Ильинична во время телефонного разговора с сыном, когда он в очередной раз заманивал её в Санкт-Петербург нянчить внука, не заявила, что внука лучше любить на расстоянии, и не упомянула, что у неё личная жизнь, работа и, между прочим, недавно она записалась на уроки живописи при школе. «Заняла Сашенькино место и навсегда похерила его художественный гений», – подумал тогда Отабек. *** Надышавшись воздухом и даже успев немного подмёрзнуть, Отабек с полным рюкзаком продуктов вернулся домой. Любовь Ильинична, что-то напевая, как раз накрывала к обеду. – Поедите со мной? – предложил Отабек. – Некогда мне, – Любовь Ильинична с пристрастием досмотрела покупки и метнулась в коридор. – Опаздываю уже, билеты в Малый взяла на «Волки и овцы». Там играет Дмитрий Марин, такой импозантный мальчик, – влюблённо вздохнула она. Отабек, выйдя в коридор, помог ей надеть каракулевую шубку. – И ты бы дома не сидел, – поглядевшись в зеркало, Любовь Ильинична перевела взгляд на отражение Отабека. – Прогулялся – и вон на лице хоть здоровый румянец появился. Любо дорого посмотреть! – Хорошо, – Отабек подал ей сумочку, и Любовь Ильинична удалилась. *** После обеда Отабек снова засел за компьютер. В итоге, к семи часам, его разморило от недосыпа и пары кружек горячего чая с лимоном. «У нас всё в силе?» – написал Юра. «Да». «Скоро выхожу», – ответил Отабек, отодрал себя от стула и пошёл одеваться. Заставив себя не слишком подвисать у шкафа, выбирая одежду, он влез в чистые джинсы, тонкой вязки свитер и на этом счёл сборы оконченными. *** Когда Отабек вышел из метро, Юра уже ждал его – Отабек издали заметил голубую шапку с помпоном – стоял, привалившись к столбу и что-то разглядывал в смартфоне. – Привет, – подошёл к нему Отабек. Юра улыбнулся и шмыгнул носом. – Ты опять замёрз из-за меня, – усилием воли Отабек поборол желание дотронуться пальцами до Юриной, полыхавшей морозным румянцем, щеки. Юра ещё раз шмыгнул носом: – Не, ты даже раньше подъехал. Просто я быстрее разобрался с делами, чем планировал, а заезжать домой уже смысла не было. Я в порядке, горло, правда, немного першит. – Погоди, – порывшись в кармане рюкзака, Отабек вытащил злополучную упаковку леденцов от боли в горле. – Держи, – распечатав коробочку, он протянул один блистер Юре. – Ты решил заделаться моим личным доктором? – достав круглый вишнёвого цвета леденец, Юра сунул его в рот. – У меня после твоего лечения даже ссадина на ладони зажила быстрее, чем обычно. – Я очень рад, – широко улыбнулся Отабек. В очередной раз шмыгнув носом, Юра смутился и уткнулся взглядом в смартфон: – Смотри, нужно разобраться, куда нам идти. Отабек послушно склонил голову, пытаясь сориентироваться по открытой на экране карте, но щекотавшие щёку Юрины волосы мешали сосредоточиться. – Так, ну, нам, видимо, нужен во-о-он тот… – Юра махнул рукой, указывая направление, – … длинный дом. А там уже свернём и... идём, в общем, сейчас разберёмся. Они немного поплутали по заснеженным и плохо освещённым дворам, пока наконец не вышли к двухэтажному зданию ресторана, в пристройке к которому, судя по вывеске, и располагался клуб. В ресторане гуляли свадьбу – из приоткрытого окна доносилось: «…Пригласи отца на белый танец, Видишь, и сбылась твоя мечта. Там, где жил когда-то школьный ранец, Серебрится облаком фата…» Юра спотыкнулся. – Пиздец, – выругался он. – Надеюсь, у них годная шумоизоляция. – Посмотрим, – сказал Отабек, открывая дверь с круглой жёлтой наклейкой «Объект находится под охраной полиции». Они спустились по тёмной лестнице и остановились рядом с небольшой комнатой, заменявшей гардероб; рядом, за столом, на высоком барном стуле сидела женщина. – Добрый вечер, молодые люди, – произнесла она глубоким бархатным голосом. К груди у неё был приколот бейдж, на котором витиеватым почерком было выведено «Мадонна». – Здрасть, – брякнул Юра. – Мы, эт самое, на концерт. – Конечно, – белозубо улыбнулась Мадонна и, поведя плечами, изящным движением головы откинула назад иссиня-чёрные, завитые крупными локонами, волосы; в ушах качнулись тяжёлые золотые серьги с тускло блеснувшими в скудном освещении камнями. – Прошу вас, раздевайтесь. Бочком протиснувшись в гардеробную, Юра с Отабеком быстро стянули с себя куртки и повесили их на вешалки. Мадонна наблюдала за ними с лёгкой улыбкой. Едва различимая в сумраке, с огромными чёрными глазами, с кучей перстней на руках, она напоминала сказочную Шамаханскую царицу. – У нас есть флаеры, – порывшись в кармане, Юра вытащил смятые триста рублей и два потёртых глянцевых прямоугольника, на которых Отабек успел рассмотреть название группы. – Замечательно, – постучала ногтем по столешнице Мадонна. У Отабека было пятьсот рублей, так что он вытянул у Юры стольник и положил деньги перед Мадонной. Та, не глядя, смахнула их, видимо, в выдвижной ящик, достала печать и, округлив ярко накрашенные губы, подышала на неё, словно в старых советских фильмах – Отабек с Юрой одновременно протянули ей тыльные стороны запястий. – У нас не курят, – проинформировала Мадонна. – Если нужно, прошу выходить на улицу. И мы не продаём алкоголь несовершеннолетним. – Мы не пьём, – буркнул Юра и, одарив Отабека тяжёлым взглядом, сунул ему в карман оставшиеся двести рублей. – Видал какая? - спросил он, когда они вошли в зал клуба. – У меня аж мурашки по позвоночнику побежали. – Колоритная дама, – согласился Отабек и усмехнулся.