Пару слов о Блуки

Напстаблук, сколько себя помнил, к свету никогда не тянулся. Лишь в бурной молодости он познал его лучи: прожектора, рёв толпы, любовь фанатов… всё мелькает перед глазами, но стоит их закрыть, как сознание тут же погружается в порождённую музыку. И всё стихает. Всё. Всё. Всё. Лишь ноты трогают его душу, а остальное находится где-то там, на задворках. Не стоит подпускать их близко к разуму, не стоит сбивать ритм, и даже голос Меттатона не может нарушить этого незыблемого правила. …если, конечно, не открывать глаза. Музыка заканчивается, голоса стихают, рёв толпы вновь забирается внутрь души и сотрясает её. Но теперь это не страх, но радость. Ещё одно выступление прошло успешно! Все довольны и счастливы, и судьба, подобно слаженной мелодии гениального композитора, продолжает струиться дальше. Иногда они меняются, иногда — нет. Но то, что рано или поздно ей должен наступить конец, Напстаблук знал всегда. Сама музыка вряд ли может тронуть неискушённого зрителя, который пришёл посмотреть на представление, а не на концерт. Первый акт давно позади, скучная мелодия повседневности осталась в прошлом. Второй же, увы, также близится к концу. Напстаблук всегда знал, что не сможет провести на сцене всю жизнь, какими бы прекрасными не были овации зрителей, как бы не гордился им Меттатон, как бы не подбадривал Бургерпэнтс… и как бы не смотрела на него Смурена. Уход Напстаблука наверняка больно бы ударил по всем, но рано или поздно этот момент должен настать. И Меттатон не стал препятствовать. Никто не стал. Все звёзды гаснут, какие-то раньше, какие-то позже. Просто Блук был первым. Так начался акт третий. Теперь уже не до выступлений, теперь можно довольствоваться плодами славы и продолжать писать музыку, но уже как фрилансер, дома. Потом и Смурена подалась в сольные певицы, да и, как слышал Блук, Бургерпэнтс тоже решился покинуть босса и податься в стендаперы. Меттатон, в свою очередь, ушёл со сцены: теперь он режиссёр, и его фильмы постоянно набирают круглую сумму. Иногда в титрах мелькают Бургерпэнтс, Смурена, а порой и сам Блук — они вчетвером по-прежнему любят собираться все вместе, пусть все их встречи теперь всё меньше и меньше напоминают дружескую компанию. Имена гремят всё ярче, бренд растёт, а вместе с этим и количество дурацких контрактов, всё-таки человеческий шоу-бизнес не терпит искренних обещаний, не заверенных бумагами. Ещё он не терпит неярких бракосочетаний, но Напстаблук и Смурена теперь могут позволить себе выделяться. Гостей немного: самые близкие родственники и Меттатон в том числе, Бургерпэнтс, как старый друг, Смура, которая впервые за столь долгое время дала слабину и в прямом смысле чуть ли не таяла от счастья за сестру… Из этой скромной свадьбы могла бы получиться отличная сенсация, но таковой не становится ни она, ни рождение первенца и последующих детей. И когда они вырастают и решают пойти по стопам отца и тоже писать музыку, Напстаблук со спокойной душой снимает с себя роль музыканта. Он написал всё, что хотел и совсем не собирался выдавливать из себя остатки таланта. Так кончился акт третий. Четвёртый же начался со смерти Смурены. Напстаблук хотел верить, что он был хорошим мужем и отцом. Он ухаживал вместе с ней за Смурой, растил детей под одной крышей, писал музыку, которая нравилась всей семье… но время съедает всё, оставляя лишь прах. Блук не должен был лить слёзы над тем, что некогда было его женой, но одна капля всё-таки осквернила останки. На мгновение они полыхнули голубым… и тут же погасли. Даже любовь не может вернуть мертвецов к жизни, но Напстаблук, движимый ею, всё-таки нашёл в себе силы похоронить Смурену как подобающе. Нет смысла звать родственников: пока они прибудут, её драгоценный прах потеряет всякие остатки сущности, поэтому она перенесена в микрофон, самый первый, на котором она ещё училась петь. Потом начали собираться родственники и самые близкие друзья: Меттатон, дети, Смура, Бургерпэнтс… Смерть ударила по всем, но в семейных объятиях, пусть и переполненных горечью, Напстаблук вновь чувствует себя почти счастливым. И на мгновение, совсем короткое, но такое яркое, показалось ему, что Смурена тоже обнимает его. Вскоре все вновь разъехались, лишь для того, чтобы не собраться вместе уже никогда. Только Смура и осталась, но Блуку все чаще и чаще кажется, что и её бытие ей становится в тягость. Напстаблук к тому моменту смерть уже принял, и, кажется, сам не прочь удалится туда, куда уходят все души. В молодости он не верил в жизнь после смерти, но сейчас он всё чаще и чаще представляет себе загадочный загробный мир, где его так ждут… Смура решилась извлечь из себя Решимость, и другие монстры, что делили с ней тело, разум и, возможно, душу, могли только поддержать её желание. Родственники с их сторон не противились этому желанию, и на последнее прощание с ней собралось несколько больших семей: никто не пожалел сил вернуться в, казалось бы, навечно оставленное Подзмелье. Старушка Альфис дрожащими лапками включила Извлекатель Решимости… И у Смурены на том свете вновь появилась сестра и друзья. Теперь Напстаблуку совсем нечего делать. Меттатону и Бургерпэнтсу приходится лучше всего: Меттатон по-прежнему ставит отличные фильмы, а Бургерпэнтс до сих пор отшучивается, что хоть у него девять жизней, а с этой расставаться он не собирается. Но, конечно же, вскоре и его душа покинула бренный мир. Блук хочет верить, что в следующей жизни, а в том, что Бургерпэнтса ждёт именно она, сомневаться нельзя, ему никогда не придётся брать сигареты в руки или лапы. Меттатон мир оставит последним, а Напстаблук вовсе не собирается ждать его конца. Когда призракам жизнь надоедает окончательно, есть несколько способов окончить её. Ещё до великой войны, когда люди и монстры жили бок о бок друг с другом, призраки могли попросить человеческих заклинателей об изгнании. В Подземелье появился ещё один: вселиться в вещь, слиться с ней, а слившись, нанести ей непоправимый вред. Но самый древний и надёжный заключается в том, что призрак сам должен захотеть исчезнуть. Иногда надежды монстров и вправду сбываются, но только если их душа переполнена ею. Меттатон Напстаблука давно отпустил: понял, что кузен тут задержался и за это Блук ему только благодарен. Последние мгновения жизни Напстаблук встречает в собственной квартире. Он уже попрощался с выросшими детьми и внуками, навестил все могилы… Ожидание смерти — единственная его надежда. И когда он в последний раз закрывает глаза, Смурена и остальные уже тянут к нему свои руки. Так завершается акт четвёртый и вместе с тем подходит к концу вся пьеса, и музыка души окончательно затихает. Пришло время иной мелодии, иных зрителей, иного выступления. А душа Напстаблука будет звучать в мелодиях совсем иных миров, отголосками разливаясь в сердцах тех, кто хранит о нём память.