Так будет лучше

      Ложь всегда была неотъемлемой частью жизни Швабрина. Он лгал всем: родным, друзьям, знакомым, врал каждому встречному. Это было скорее привычкой, нежели необходимостью. Он лгал машинально, лгал про все и всех, и его совесть это никак не задевало. Ложь стала обязательной его частью, поселилась в душе и разуме, и иногда он сам начинал в неё верить.       Но почему-то, когда он врал Гринёву, сердце начинало неприятно щемить в груди. Этот юноша была настолько искренним, что лгать ему было больно. На самом деле Гринёв Швабрину всегда нравился - он был интересным собеседником, отвечал всегда честно, был вежливым и храбрым в словах, а его поистине детская наивность Алексея Ивановича забавляла.       И каждый проведенный с Петром вечер оставлял тёплое воспоминания в душе. И вскоре Алексей Иванович уже не мог жить без этих длинных осенних сумерек в компании милого юноши. Рядом с Гринёвым становилось тепло и уютно, хотелось просто прижаться к нему и никогда не отпускать. Каждый раз Швабрину казалось, что Пётр Андреевич уходит слишком рано, каждый раз ему хотелось, чтобы тот остался хоть на всю ночь. Но он никогда не говорил этого вслух.       А потом он стал замечать взгляды, что Гринёв бросал на Машу. Эти полные нежности и любви глаза, провожавшие её. И так хотелось, чтобы он так смотрел на него, а не на дочь капитана. И все меньше вечеров они стали проводить вместе. И все тяжелее становилось Швабрину оставаться одному.       А потом, однажды утром, Гринёв подал ему стих. Тот самый проклятый стих, посвящённый Маше. Сердце как будто бы разбилось, разлетелось на осколки. Он хорошо помнил, как судорожно сжал лист в руке. И помнил, как закусил нижнюю губу до крови. И как понял, что умер. И ему тотчас захотелось унести с собой в могилу и его.       Их ссора, его клевета, несостоявшаяся дуэль, временное "перемирие" и наконец бой у реки. Гринёв фехтовал хорошо, но Швабрин был намного лучше. А ещё Алексею Ивановичу было плевать на себя. Он делал дерзкие, безрассудные выпады. Дразня Гринева, он вложил в тот поединок всю ненависть к Маше, и эта самая ненависть воткнулась острием шпаги прямо в Петра Андреевича. Алая кровь потекла по белой рубашке. И тогда Швабрин вдруг осознал, что сотворил, вскрикнул, кинулся к Гринёву, но кто-то схватил его, оттащил и повязал.       Сколько бы он отдал, чтобы быть тогда на месте Мироновой. Чтобы менять на его лбу компрессы и повязки, чтобы часами проводить у его постели, гладя по руке. Чтобы молить о прощении. Хотя, как вообще можно простить такое?       Гринев выздоровел, но в его сторону даже не смотрел. И это душило Швабрина, заставляло рвать на себе волосы и безудержно рыдать ночью. О, сколько стихов он написал о нем. И как только очередной лист заканчивался, то тут же отправлялся в огонь. Никто не должен был это видеть. Никто не должен знать что вместе с этими листами сгорает он сам. Нападение на крепость, казнь, предательство. И тот провожающий взгляд Гринёва. Презрение было в нем и ничего больше. И почему только этот юноша такой непокорный? Почему так глупо рискует своей жизнью? Почему никогда не думает о себе? Хотя, может быть будет и лучше если он умрёт.             "Пугачев, зачем ты отпустил его?.."       Этот вопрос стал его молитвой, он повторял это изо дня в день. Повторял, смотря как Маша медленно умирает на полу. И получал удовольствие. Она не сдастся, это точно. Но ему она и не нужна. Швабрину нужен лишь Гринёв. И он появился, чтобы спасти свою милую. И снова этот полный презрения взгляд. И кажется, что Пугачев готов его убить. Так пусть так и будет. Его арестовали. И тогда он принял решение. Потакаясь желанию, он оклеветал Петра. И это сработало. Он тут же оказался рядом с ним. Хоть через стену. Хоть и не отвечая не его вопросы. Гринёв был рядом. И этого хватало Швабрину. И казнь неумолимо приближалась. И Швабрин ждал её.       И они шли рядом. Шли на эшафот, но Швабрин представлял алтарь. Он готов был окунуться в вечность вместе с ним. И он готов был сказать "да".       Но появилась она. И Гринев улизнул. Улизнул в самый последний момент, когда казалось, что пути назад не было. И Швабрин почувствовал как к его виску подносят ружье. Может так и правда будет лучше?