***
Мужчина открывает глаза с красноватыми от лекарств и недосыпа белками и смотрит на мягкий потолок, всё ещё видя смутные, туманные очертания своей семьи. Вот они, тут, рядом, только руку протяни и коснёшься кашемировой кофточки Лорелин, погладишь Сэма по его тёмным прямым волосам и поймаешь его недовольный взгляд, обнимешь светленькую кудряшку Женевьев, и почувствуешь себя самым счастливым человеком. И он пытается дотянуться до них рукой. Смирительная рубашка не даёт этого сделать. — Лорелин, куда вы дели Хаята? — он зловеще улыбается потрескавшимися губами, глядя на противоположную стену. — Ох, Сэмми, положи мою рубашку, она тебе великовата. Ничего, ещё подрастёшь! Женни, прекрасный рисунок! Ты моя художница! Его лечащий врач занёс в формуляр запись, повторяющуюся каждый день на протяжении 10 лет, с момента смерти Лорелин на их совместной миссии. Улучшений нет.Часть 1
26 марта 2018 г. в 09:27
Совсем рядом, около уха, зазвенел будильник, и вибрация передалась в мозг лежащего на постели Валериана. Мужчина нехотя приоткрыл глаза, и то только для того, чтобы отключить противную механическую трель адского устройства, которое, без сомнений, придумали во благо, но само слово «будильник» нагоняет на студентов, школьников, да и всех, кто встаёт рано, неподдельный ужас, отдающий в челюсть монохромной болью. Валериан перевернулся на другой бок, надеясь опять задремать, но на его горячую после сна щеку совершенно неожиданно приземлилась ужасно холодная девичья ладонь. Мужчина резко распахнул глаза и рефлекторно отпихнул обладательницу ледяных ручонок в сторону, окончательно просыпаясь от знакомого шкодливого смеха.
— Лорелин, заканчивай меня своими холодными руками трогать! — недовольно пробурчал Валериан и сел на постели, проводя ладонями по лицу, чтобы убрать с себя остатки сна. — Ты ладони специально в снегу держишь?
— Ну конечно, — улыбнулась девушка и демонстративно подула на белые от холода пальцы. — Встаю пораньше, тихонько крадусь по коридорам, чтобы не разбудить детей, и всё для того, чтобы потискать тебя своими ледяными руками.
— Не смешно, — мужчина хмурился, но, вопреки этому, улыбался привычно тепло, сводя строго на нуль всю свою напускную серьёзность. — Это крайне неприятные ощущения. И вообще, сегодня же выходной.
— А кто вчера обещал Сэмми и Женевьев сходить на прогулку?
— Точно, — простонал Валериан, но послушно поднялся на ноги, с грустью смотря на развалившуюся в кровати Лорелин, которая закуталась в одеяло до самого подбородка. — Не честно, тоже вставай! — он, словно обиженный ребёнок, потянул одеяло на себя, заставляя жену заверещать так, словно её тут режут, а затем обречённо махнул рукой.
По паркетному полу процокали собачьи коготки и прошлёпали две пары детских ножек, а через секунду дверь распахнулась, и к родителям ввалилась дружная шайка-лейка. Главой процессии был противно бодрый и свежий Хаят — пёс, подаренный Сэмми на прошлый день рождения; по правую сторону от него стоял сам встрёпанный и заспанный Сэм, держащий за руку Женевьев, которая осоловело хлопала глазками в обрамлении густых ресничек, переводя вгляд с брата на родителей, перетягивающих друг на друга одеяло, и обратно.
— Ма-а-ам… — осторожно протянул мальчик и недоверчиво посмотрел на глупо улыбающихся Валериана и Лорелин. — Женн проснулась и кушать хочет.
— Это мы вас не разбудили?
— Нет, нас разбудил Хаят, когда вбежал в комнату с лаем и начал пищать своей резиновой косточкой, — для своего семилетнего возраста мальчик говорил чётко и по делу, без пустых взвизгиваний и излишней эмоциональности, так присущей детям его возраста. Он действительно быстро вжился в роль старшего брата и стал для младшей сестры настоящей стеной.
— Странно, что мы не слышали, — задумчиво протянула Лорелин, вставая с постели и беря детей за руки, намереваясь отвести их в ванную комнату, чтобы они привели себя в порядок. Женн сразу же прижалась щекой к материнской руке и, кажется, повторно уснула, в отличии от Сэма, который не позволил себя взять, вереща, что он уже большой и в своём доме не заблудится.
— Ма-а-ам! Папа, ну скажи, что я уже большой! — мальчишка с надеждой вперил взгляд своих голубых глаз в отца, который громко смеялся, но, поймав страждущий взгляд сынишки, подмигнул и показал ему большой палец.
— Для мамы ты всегда будешь маленьким, так что не упрямься и иди. — улыбнулся Валериан, шествуя на кухню, чтобы покормить повизгивающего от ожидания пса и заодно поставить готовиться кашу. Овсянку с мёдом и орешками, как очень любили дети.
Наконец все привели себя в порядок, позавтракали, переоделись и были готовы, чтобы посетить парк и погулять на свежем воздухе. Они были на Земле, в южной части Парижа, родном городе Валериана. Раньше это место навевало ему болезненные воспоминания о его не слишком счастливом детстве, но сейчас он смог отпустить их и начал жить настоящим. Начал жить любимой, нисколько не изменившей свою прежнюю точёную фигуру Лорелин, у которой после двух родов только бёдра стали чуть шире, начал жить своей маленькой кудрявой малышкой Женевьев с изумительными глазами цвета льда, начал жить смелым и твёрдым Сэмми, с его стальным характером, не соответствующим столь юному возрасту. И даже Хаятом, жизнерадостным и преданным псом, любимцем их семьи.
— Женни, поправь шарф! Ветер холодный! — попросила Лорелин, останавливая носящихся по вымощенным плиткой, как раньше, дорожкам парковой зоны. Сэм моментально помог сестре снова завязать мягкий шёлковый шарфик, закрывающий её шею от обманчиво тихого весеннего ветра.
— Спасибо! — девочка обнимает брата и тащит его кормить голубей на площадь. Сэм, заливаясь смехом, бежит за ней, как на буксире, едва не выронив из рук сдобную булочку. Кормёжка голубей продолжается, пока Хаят не придумывает воспользоваться тем, что Валериан отвлёкся, и не дёргается вперёд, выдёргивая поводок из руки хозяина, в следующее мгновение влетая в птичью стаю, разгоняя их своим звонким лаем.
— Ну, Хаят! — огорчённо восклицает девочка и бежит к стоящим чуть вдалеке родителям, заставляя их расцепить руки, чтобы обнять её. — Мама! Папа! Он всех птичек распугал.
— Хулиган, что ж поделаешь, накажем его, — напускно сердится мужчина, грозя хитрому псу пальцем. Сэм, ловким движением отщёлкивая застёжку на ошейнике питомца, отпускает Хаята на свободу, зная, что он не убежит от них — слишком дрессура хороша. Мальчик и его пёс бегают взад-вперёд по площади, оглашая округу громким смехом, разбавленным не менее звонким лаем. За ними отчаянно пытается поспеть девочка пяти лет, одетая в милое бежевое пальто, очень похожее на пальто её мамы.
Лорелин и Валериан радуются, что людей кроме них в такой ранний час здесь нет, а то пришлось бы приструнить детей и заставить их перестать так громко кричать. Лорелин смеётся вместе с ними, наблюдая, как её любимые Сэм и Женевьев играют в салки, в игру, такую старую, но не теряющую свою популярность. Валериан безумно счастлив осознавать, что именно он живёт в этом чудесном мире и является главой этой пусть и не слишком большой, но очень шумной и самой лучшей семьи в мире.