Из дневников Драгоша Антонеску
Однажды я стану призраком, как и все те, что зовут меня за собой. Порой я ухожу с ними по иную сторону в мглу и тайны мертвецов. Всегда плохо помню те путешествия. Как дурные сны, от которых нет покоя, но наутро забываешь. Но я знаю, что даже тогда Стефан слышит моё сердце. Он никогда особо не говорит об этом, да и не нужно. А я знаю, что он возвращается вопреки тому, что ему неуютно от них рядом. Хотел бы я, чтобы призраки не трогали его. Но они не понимают. Чуют что-то в нём, на что он отзывается дрожью в плечах и опасливым взглядом. Хотел бы я, чтобы он увидел мир таким, каким его вижу я. Всего лишь на пару мгновений. Стефан, ты всегда был для меня проводником к свету. Не давал затеряться во мраке призрачных фигур, что по ночам витают за окнами. И когда я не могу уснуть от слишком яркого света луны, я закрываю глаза. Ты слышишь стук моего сердца. Я слышу эхо твоего дыхания в своей крови. И сжимаю ладонь с пустотой ночи — и чувствую в ней твои пальцы, которые наверняка сейчас спасают чью-то жизнь. Чувствую тебя в моей крови. В самих костях. Потому что ты — моя жизнь. А я никогда не стану твоей смертью. Только тем, кто оградит от призраков. Помни, мы одной крови. Стефан никогда не любил родные туманы Трансильвании. Но всегда любил возвращаться домой. К старой яблоне в саду под окнами дома, к старинному особняку с потемневшим камнем стен, к старым слугам и, конечно, своей семье. Тонкий запах ладана вокруг матушки, старой бумаги и табака для трубки вокруг отца, ночных фиалок в невесомом тумане. Но среди всего этого ещё был Драгош. Маленький Антонеску, который знал, как общаться с призраками, неважно, хотят они зла или добра. Тогда после долгой учёбы в Германии Стефан нашёл брата в конюшне за изучением нового седла и сбруи. Косые лучи летнего солнца падали через узкие окна под самым потолком на него в одной рубашке и брюках, путались в тёмных взлохмаченных волосах. Стефан негромко окликнул брата по имени и улыбнулся искреннему удивлению. — Как ты… как ты добрался? От тебя не было телеграммы! — Не знал, какие будут дороги и сколько придётся пробираться. — Но Симон за тобой не ездил. — Да, я нанял карету в последнем постоялом дворе. Тряслась всю дорогу, теперь даже поясница болит… — Стефан. — А кучер вообще еле бормотал что-то… — Стефан. — Да? — Не хочу тебя расстраивать, но ты ехал в карете-призраке. Вокруг тебя мутные пятна, как отпечатки душ. Холодок прошёл по позвонкам, заставляя вздрогнуть даже в душном полумраке конюшни. Но он даже ничего не ощутил тогда: ни привычных липких прикосновений, ни дыхания за спиной. Только тряску рессор, скрип колёс и спёртый пыльный воздух. — Возможно, призраки просто привели тебя домой, — Драгош повесил обратно седло, бросил на полку сбрую. И улыбнулся уголками губ едва ли не смущенно, — возможно, они знали, что сегодня вся семья Антонеску собирается вместе.***
Стефану казалось, что влажный лесной туман касался самих костей. Так же, как и призраки тогда на кладбище Сигишоары. До острой рези в руках и кончиках пальцев, до ломоты в каждом позвонке. Цепкие призрачные пальчики сжимались на запястьях, утягивая за собой в глубину леса. Драгош исчез для него в тот момент, когда зажёг три толстые свечи вокруг черепа. Всё вокруг стало полупрозрачным, как сквозь тонкую плёнку весеннего дождя. Стефан попытался дотронуться до кривой мшистой ветки ближайшего дерева — и пальцы прошли насквозь. Сам мир качнулся и переплыл в иное состояние. Призрачное. И теперь Стефан видел вокруг себя покачивающиеся, как в медленном танце, разные фигуры призраков. Стылые, немного мерцающие, зеленоватые. Их губы двигались. Без единого звука и слов. Кружение и водоворот, дети и старики, провалы глазниц, истлевшая одежда и белёсые волосы. Стефан задохнулся от их присутствия. Каждый вздох становился каплей жизни… для кого-то. Вот только перед ним не было Драгоша. Где-то вдалеке неистово ржали кони, наверняка били копытами по воздуху и рвались с привязи. — Драгош, — голос предательски и горько дрожал. Ничего нет, ничего нет, ничего нет… Стефан всегда верил в призраков. Потому что Драгош видел их, пропускал через себя тайны и замогильные истории, а мать вечерами рассказывала семейные истории. В них призраки всегда виновны. Они сводили с ума, принуждали, требовали крови. Позже он ощущал касания и надоедливый запах ночных фиалок, от которого матушке помогала тяжёлая сладость ладана. И смутные опасения и неудобство от их присутствия прорастали внутри. От того, что Драгош рассеян по утрам после кладбищенских прогулок, от стука ножек стола по полу на сеансе Элен, от маленьких девочек с эхом нескольких голосов за окнами второго этажа. Сейчас он явно был по ту сторону. За гранью, в невесомом и дымчатом межмирье, где призраки куда живее бесплотных веток деревьев. — Где мой брат? Вместе со словами в воздухе облачка пара, под тугим сюртуком и пальто рубашка насквозь мокрая от слишком иной энергии. В едином движении призраки поворачиваются в одну сторону, медленно и тяжело поднимая руки. Указывают. Сердце брата еле бьётся сейчас в жёсткой клетке рёбер. Фигура Драгоша где-то впереди, живая, яркая. Кости под кожей налиты свинцом и до невозможности болят. В тех местах, где на них запечатлены поцелуи врат в такой мир. В мир, откуда вернулся Драгош. Под подушечками пальцев вместо мягкой тёплой пульсации что-то невесомое и тонкое. Стефан был готов располосовать всего себя, разлить всю кровь по мёртвой проклятой земле леса Хойя-Бачу, чтобы влить жизнь в брата. Призраки танцевали. Кружили с лёгким шелестом вокруг пня с тремя свечами и съёжившимся Драгошем, чьи пальцы снова и снова хватали сырую землю. К нему склонилось нечто. Даже не призрак, а что-то жадное, вынимающее жизнь секунда за секундой. Чёрные нити, как длинные пальцы, тянулись к Драгошу, проникая сквозь одежду и даже кожу — в самое сердце. Стефан видел, как с рук брата в землю с шипением стекает багряная и горячая кровь. То ли сам древний лес, то ли мёртвый дух принимали дар. Как сквозь толщу воды, с мелкими и резкими вдохами Стефан шёл к брату. Сейчас здесь в иной реальности, невесомой и едва ли не хлипкой он видел хрупкую связь между собой и Драгошем. Две тонкие натянутые струны. Одна чуть подрагивала, прозрачно-голубая, как вены под кожей, по которым бежит жизнь. Другая, темнее, как пепел среди потухших углей. Призраки льнули к этой связи, перебирали её пальцами. Путеводная нить, чтобы зацепиться за краешек мира и не соскользнуть куда-то за край. Однажды Стефан сказал, что те, кто остаются, возможно, трусливы. Драгош от этих слов пришёл в полное возмущение, долго распинался про их суть, приводя едва ли не научные аргументы, а потом, увидев полное замешательство брата, вдруг вздохнул: — А ты хотел бы уйти туда один? Возможно, каждый из них ищет попутчика. Или подглядывает за нами. Тебе ли не знать, как это страшно — умереть. Сейчас Стефан понимал. Вокруг было слишком много мёртвых, их боли и тоски. И теперь всё чётче он слышал их истории, задыхаясь от монотонных голосов и несвязного бормотания. Но у него свой маяк. Стук сердца, такого живого, что казалось оно бьётся сейчас из одного только упрямства. И струна брата медленно таяла, оставляя в воздухе перистый след, как от пролитых на влажную бумагу чернил. Пальцы проходили насквозь, как и через всё вокруг. А руки призраков вдруг сжимались всё плотнее на запястьях. Могильным холодом, гнилой почвой, перегнившими листьями и выбеленными костями. Тварь, чем она ни была, вдруг шагнула к Драгошу, ближе и ближе, коснулась его плеч, и от этого прикосновения тот взвыл. Страшно, потерянно, дико. Не от боли, а от чего-то уходящего или потерянного безвозвратно. Стефан ощутил его боль, как свою. Выстрелы в самые кости. И сердце Драгоша остановилось. Как показалось — навсегда. Призраки кружили, бились вокруг этого создания в какой-то бессильной злобе. Всё с теми же пустыми лицами и безмолвием рваных слов. …помоги нам. …он уничтожит нас. заберёт наши души… …держи брата. …мы пусты, мы разбитые мечты и угасшие жизни… …он нужен нам… …соль, соль, соль, мерзкая соль… Однажды он навредил призраку своим даром жизни, собранным одной волей. Сможет и сейчас, пока тонкая струна Драгоша не распалась совсем, переплетенная с пульсирующей жизнью. Стефан знал — брат ещё не шагнул за грань. Дар пополам, но кровь одна. Тяжелее вздохи, но Драгош ещё не выскользнул из этого мира. Стефан посмотрел на свои руки, в сером сумраке леса едва ли не такие же призрачные, как и всё вокруг. Сейчас ему просто надо ощутить дар Драгоша. И ко всем чертям собачьим упокоить эту тварь! Призраки витали над черепом и свечами, быстро, туда-сюда, как мотыльки. Их всё больше, плотнее воздух от них. Безумный хоровод мертвецов под сводом искривленных деревьев в глубине леса, из которого нет возврата. Стефан кинулся резко к духу, одним движением, собрав всю волю в один удар призрачного скальпеля в руках, которым стал дар его жизни. Взметнулись полы плаща. Стефан пружиной оттолкнулся от земли и завис на мгновение в ночном воздухе. И тут же приземлился рядом с Драгошем, вставая яростным щитом между ним и его смертью. Боль и гнев — тоже оружие. Разорвал их касание, ощутив, как отпустило Драгоша. Оставь его, человек. У него почти нет жизни. Я всё забрал. Он мой. — Нет. Его кровь — моя кровь. Придётся тебе справиться со мной тоже. Глупо, так глупо. Я заберу вас обоих. И выберусь из этого леса на свободу. — Давай! Тебя не отпустят. Ты — нечто, на что стекаются все призраки леса. Я — смерть. Часть твоего брата. Я и есть твой брат. Посмотри же. В следующее мгновение Стефану показалось, что у него помутился рассудок. В глубине тёмного духа и правда проглядывал силуэт Драгоша. Бесформенное до этого лицо преобразилось в такое знакомое. Только глаза, наполненные первозданной тьмой, мертвы. Перед ним был его брат. И в то же время не он. Тот, кем Драгош мог бы стать однажды — повелителем мертвецов, крадущим жизнь, иссушающий человеческие души и тела. Не холод, а колючее ничто коснулось воздуха рядом со Стефаном, и его отшатнуло от ужаса. Драгош оставил здесь меня. Он пришёл сюда избавиться от своего дара. И бродил, как ты сейчас, среди призраков. Он почти умер здесь, оставив меня здесь. Бросил! Я — его сила. Я — смерть. — Уходи, — глухо предложил Стефан. — У тебя есть целый лес, в конце концов. Мы тебе не нужны. Нет! Но я могу не трогать тебя. Заберу только одного… Ан-то-нес-ку. Зачем тебе брат? Зачем ты ему, вечно вдали от дома? Зачем жизни быть рядом со смертью? Шагнув назад по мягкой почве, Стефан едва заметно вытянул бесплотную и невесомую руку чуть в сторону. — Одному врачевать раны, другому успокаивать метущиеся души. — Какие бы призраки нас не разделяли… — Я всегда буду рядом, — закончили они одновременно. Призраки взвились вокруг дымками и облачками, касаясь не братьев, а того нечто, что чуждо даже им. Ни мёртвый, ни живой, но жаждущий жизни и тепла. И в своей призрачной руке Стефан ощущал крепкую и уверенную ладонь Драгоша, который теперь стоял рядом, сосредоточенный и тихий. С виду нельзя было сказать, что он делал, но хрупкая струна его дара выгнулась дугой, расточая энергию смерти. Умерщвление души, вечный покой, холодный мрак гробниц, горьковатый запах трав против злых духов. И Стефан, как мог, напрягши всю свою волю, сплетал иное с этой силой. Наговоры и заветы, свет надежды и исцеления, немного живой крови и ловкие движения пальцев. Невесомое кружево жизни, трепетное и ломкое. Тяжёлое полотно смерти, горькое и туманное. Дух ёжился и сопротивлялся, скрёбся и полз к ним, припадая к земле, всё ещё в облике Драгоша, скалился так, что с клыков в землю капала густая ядовитая слюна. Его сильная воля сминала энергию жизни и смерти в каком-то цепком отчаянии. Силы Драгоша угасали. Посмотри на меня, Драгош. Посмотри в глаза — ты ведь хотел этого. Хотел стать сильнее. Впусти меня. — Драгош, не слушай его, — Стефан сжал руку брата — но её не было, пальцы прошли насквозь. Задыхаясь и от мельтешения призраков вокруг, он с трудом различал мутную фигуру брата рядом с собой. Тёмное пятно перед тусклыми расплавленными свечами. Дух съёживался всё сильнее и сильнее, воя дико и страшно, метался среди границ и стен из круга призванных призраков и лучей от трёх оплавившихся свечей. Они не давали ему выйти из этих границ. Стефан боялся. Он не знал, не навредит ли брату, ударив его часть души ещё сильнее. Возможно, этот дух всё ещё забирал его жизнь, крал по судорожным вздохам. Но он знал, что призраки их отсюда не выпустят. А в сердце брата слишком много холода и мало ударов жизни. Бесконечный танец с призраками — или чуть больше усилий. Той ночью лес скрипел и подрагивал всем своим существом. Рядом Драгош пошатнулся, хватаясь за ближайший ствол дерева у края полянки. Пальцы соскользнули с гладкой коры, вцепились в хлипкую ветку, бесшумно сломали её от усилий. Ни звуков, ни дыхания, только дух всё ещё пил жизнь. И Стефан, зажмурив глаза, собрал в свою нить весь дар, без остатка. Сквозь него будто прошёл разряд молнии. Даже призраки отшатнулись, разбежались шире, как круги на воде от брошенного камня. Крика не было. Только тишина вокруг. Дрожа от усталости и напряжения, Стефан открыл глаза ровно в тот миг, когда дух в последнем порыве скользнул в сторону Драгоша, прошёл насквозь, стараясь зацепиться за него… но тщетно. Чёрными брызгами разлетелся между ветвей деревьев, сгинул среди корней деревьев Хойя-Бачу, успокоенный навек. И Драгош, теряя сознание, медленно сполз по стволу прямо на холодную землю. На изломе ночи с неистовым криком тот, кто никогда не смог стать живым, исчез. Лес затих. И призраки медленно таяли, исчезали среди деревьев зеленоватыми огоньками вместе со своими историями. Всё тише и тише. Спокойнее. Их покой был потревожен, среди них появилось зло, и они звали того, кто может его побороть. Теперь им снова спокойно можно блуждать в самой чаще. И делиться со случайными путниками своими историями. Стефан не сразу понял, что лежит на сырой земле, дрожа от холода. И кончики его пальцев касались Драгоша. Касались. А грудь вздымалась и опадала. Влажная листва налипла к саднящим ладоням, к промокшим брюкам и испачканному пальто. В чернильном небе плыли сероватые облачка, между ними едва приметный серп месяца. Вокруг звуки ночных мелких хищников, уханье совы и шорох среди кустарников. Прикрыв глаза, Стефан впитывал в себя мир. Пара мгновений прежде, чем севшим голосом окликнуть брата. Тихонько: — Драгош… ты… ты в порядке? Его сердце билось. Но ответа не было. Он вскочил на колени, не обращая внимания на резкое головокружение и подкатившую дурноту. Драгош был без сознания. Но почти тут же открыл глаза и, вцепившись в вымазанный грязью сюртук Стефана, уткнулся тому в грудь, прижимаясь, как в детстве, когда мёрз зимними ночами. — Драгош, всё хорошо, я рядом. Тот ничего не ответил, только мотнул лохматой головой. — Что? Что случилось? Молчание. — Драгош, поговори со мной! Возможно… возможно… — Ты потерял голос? Короткий кивок и крепче пальцы на шерстяной ткани. — Он всё-таки что-то забрал у тебя! Если бы я мог что-то сделать… Спустя некоторое время, когда Драгош перестал трястись от холода, укутанный в пальто Стефана, он молча убирал огарки свечей со старого пня. Двигал губами по привычке, надеясь что-то сказать. Не получалось. То ли призраки, то ли тот дух забрали свою жертву. Лошади, к удивлению, всё-таки не сорвались с привязи. Храпели и нервничали, но вскоре успокоились от ласковых слов и хрустящих яблок из дорожной сумки. Хойя-Бачу сейчас походил на самый обычный лес, и впереди вилась узкая тёмная тропка к огонькам вдалеке. Драгош предупреждающе вскинул руку и покачал головой, указывая в другом направлении. С досадой от некоторого непонимания показал семь пальцев. — Но я зажгу огни, чтобы вы нашли дорогу назад. — Только не меньше трёх. А лучше семь. Впереди мерцали за низкими сухими деревьями только пять. И Драгош повёл вглубь леса подальше от очевидного выхода и ясной дороги. Сквозь колючие кусты и раскисшую, едва ли не болотистую землю, где воздух постепенно становился более сырым. Стефан не знал, верить ли огням. Но он верил Драгошу. И вскоре увидел то же, что и он. Где-то там совсем вдалеке маячили мелкие светлячки. Вспыхивали и гасли тут же. Ровно семь, рассеянные в клубящейся ночи. И неожиданно за несколько шагов лес расступился. Стефан готов был поклясться, что услышал глухое ворчание и мягкий толчок в спину из тумана. — Вас не было неделю. Вздохнув, Элен плотнее закуталась в шерстяную шаль и разлила горячий кофе на три чашки. Немного уставшая после многих бессонных ночей, сейчас она снова выглядела спокойной. — Нам казалось, всего одну ночь. — Призраки обманчивы. И дороги среди них. Я зажигала огни каждый вечер на перекрестке. Симон теперь точно считает меня безумной! Но заставили же вы меня поволноваться, Антонеску. — Главное, мы вернулись. Элен мельком посмотрела на молчаливого Драгоша, уткнувшегося взглядом в тёмную гущу кофе. Он наверняка видел в ней что-то своё. Уже отдохнувшие и выспавшиеся, они сидели на всё в том же придорожном трактире, греясь у камина и никуда не торопясь. Всё позади. Только Драгош за последние два дня так и не произнёс ни слова. Стефан знал — ему просто нужно время. Не каждый день умирает осколок души. Но призраки словно и сами угомонились с тех пор. Сердце Драгоша билось мерно и ровно. В утреннем тонком свете Драгош смотрел в сторону Хойя-Бачу. Голоса призраков всё ещё колыхались где-то там, в подсознании. Он всё ещё видел лёгкую грань, молочные фигуры то там, то тут. Та самая замёрзшая старуха гуляла около конюшни, пугая и беспокоя лошадей. Драгош улыбался. Не было больше холода и мрака за спиной, колкой боли в груди и прикосновения смерти. И время от времени под кончиками пальцев перетекало тепло. В ту ночь в Хойя-Бачу их дар смешался. Драгош ощутил тогда свет, к которому хотелось дотянуться. Наверняка для Стефана мир тоже поменялся. Они ещё… поговорят об этом. Однажды. Сейчас всё позади. — Поехали? Стефан появился рядом с аккуратным чемоданчиком, в очках, собранный для дороги. Наверняка будет в дороге делать путевые заметки. Драгош поймал его взгляд. И в глубине зрачков брата он видел отражения призраков Хойя-Бачу. Уверенный, спокойный и такой живой…. его старший брат. Драгошу хотелось сейчас объяснить, рассказать. Но он сделает это потом. Однажды осенним вечером объяснит. Или напишет историю в своих дневниках. Драгош знал — теперь Стефан тоже чуточку по-другому ощущает мир вокруг. Возможно, он перестанет бояться призраков, как это было раньше. Не говоря ни слова, Драгош запрыгнул в уже запряженную карету, за ним — брат. Элен уже устроилась в уголке, как и всегда, в строгом платье, с тонкой вуалью на лице. И это была Элен, которая, едва ли не строго посмотрев на обоих, сказала: — Поехали домой.