Философия литературы

Хибари Кёя редко о чем-либо жалеет. И знакомство с самым безумным и великолепным из всех людей на этой планете - не исключение. Безграничное восхищение им стало почти чертовой одержимостью, и без этого Хибари уже не может прожить ни дня. И вот сейчас он сидит в какой-то темной комнате в шумном доме, полным людей, говорящих о проститутках, алкоголе и наркотиках - ни слова об искусстве. Но Хибари, пусть не выпивший и не употреблявший ни разу, искреннее считал, что обсуждать искусство можно и нужно будучи под чем-то - так есть шанс расширить сознание и понять что-то намного больше рамок скучных школьных анализов. Здесь только они вдвоем. Гокудера полулежит-полусидит на разложенном диване цвета кофе (хотя в темноте это не имеет особого значения), закуривает и выпускает дым в потолок. Вокруг туманно и пахнет жженой травой. Кёя сидит у подножья дивана и, положив голову на мягкую обивку, бездумно глядит в потолок, на котором отражается свет неясной природы - фонари? Огоньки? Еще далеко до Рождества. Откуда-то издалека доносится визгливый женский смех. Кёя вдыхает дымок сгоревшей марихуаны и ему самому кажется, будто бы пьянеет с каждым мигом. - Классическая американская литература - хорошо, - доносится хриплый голос сверху. Кея чуть выгибается в спине, чтобы посмотреть на своего собеседника хотя бы верх тормашками. Но парень и сам спускается вниз и садится на пол. Смотрит на Кёю совершенно трезвым взглядом, будто бы дурь его вообще не берет. Они сидят так близко, что аж их острые колени соприкасаются, а Кёя прекрасно чувствует запах алкоголя и марихуаны. Пьянит. - Но что насчет русской? С этой их философией угнетения? Хибари задумчиво хмыкнул. Хаято пытливо глядел на него и ждал ответа. - Из русской я читал не так много - ее почти не переводили на японский. Если только «Преступление и наказание» и.. Гокудера довольно воскликнул и нетерпеливо заерзал на месте. Хибари осекся, глядя на парня, который сидел перед ним во всей своей красе - раскрепощенный, открытый. Закатанные до локтя рукава свитера, открывающие тонкие запястья и выпирающие вены - видны яркие следы от порезов и ожогов; взволнованное лицо, на котором играют пятна света; эти затуманенные глаза, словно бы они смотрели с.. желанием? В голове почему-то послышались тяжелое дыхание, приглушенные стоны и просьбы. В воображении тело напротив выгибалось и извивалось, делало неприличные для ранимого общества жесты и возбуждающе материлось на всех языках мира. Горло пережало. Тяжело дышать от ощущения ножа в легких. - И? - ..русская литература не сильно отличается от японской по идеологии. Идея пустоты, угнетенности и бессмысленности. И счастья где-то там. - Но разве не так всё и происходит? Этот мир заточен под это понятие «счастья где-то там», - Гокудера махнул ладонью куда-то в сторону окна, показывая явную неопределенность, - В итальянской литературе такого немного: в основном о солнце и красоте - или я чего-то не понимаю. Они замолчали. Просто глядели друг на друга в полумраке. Этажом ниже слышался заунывный блюз. Завтра не будет последствий. Страха нет никакого. - Знаешь, какая литература поистине гениальна? - спрашивает Гокудера и совершенно по-скотски улыбается, пусть глаза его серьезны. - И какая же? - Индийская. Взять ту же Камасутру. Целые трактаты о сексе без самого секса: только чувства, только ощущения, что-то возвышенное, что-то.. - Хаято возвел руки к потолку в восхищении, - Тело, душа, Бог - всё одно и всё едино. Разве это не гениально? Хибари понимающе усмехнулся. - Это тебе не пошлая порнография, что уж там. Вновь установилась тишина. Каждый думал о своем. Вернее сказать, друг о друге. И каждая их мысль пьянила владельца, развязывала им языки. Нет страха, есть только желание сделать что-нибудь с этими чувствами, которые давно уже рвутся из сердца. - Знаешь, твой глубокий голос тоже что-то вроде Камасутры, - говорит Хаято, улыбаясь, - Ублажает душу, выебывает ее просто к черту - не порнография, но на такой тонкой грани.. Я чертовски люблю твой голос. Хибари не знал, где опьянение, а где безумие. Но взгляд Хаято всё такое же серьезный и абсолютно трезвый. Что-то ухнулось вниз, в желудок, когда Хаято коснулся своими тонкими ладонями колен парня, когда итальянец стал смотреть прямо в лицо Кёи. И когда Хаято коснулся своими шершавыми губами губ японца, крышу снесло уже обоим. К черту весь этот блядский мир. Хибари окончательно потерял с ним связь. Парни медленно и возбуждающе тягуче целовались под все тот же заунывный блюз. Они гуляли руками по телам друг друга, неторопливо изучали. Словно бы по заповедям древнеиндийских мудрецов, двое наслаждались уникальностью друг друга, неприличную сексуальностью и моментом сладкого безумия. В тот вечер они насладились этим сполна. И потом Кёя еще долго будет довольно улыбаться, глядя на багровые следы на тонкой бледной шее, а Хаято будет по-скотски ухмыляться от мыслей о слабых точках Кёи. И пусть хоть весь мир рухнет - у них двоих есть силы создать свой собственный.