Правда

      Дверь мясной лавки была закрыта. Это несколько обескуражило подошедшего к ней мужчину. Он даже сверился с наручными часами, но те бесстрастно продолжали показывать половину десятого.       — Странно, — сказал мужчина.       Он попробовал постучаться, но в лавке ничто не шевельнулось. Окна были занавешены, а криво висящая табличка, виднеющаяся сквозь оконное стекло, бесстрастно являла миру «Закрыто».       Дверь тоже по-прежнему была закрыта.       Мужчина пожал плечами и ушёл. За его спиной табличка чуть шелохнулась. Аптекарь поправил её, задумчиво улыбнувшись вслед мужчине, и пошел за прилавок, наверх, по лестнице на второй этаж, где его уже ждали.       Стоящий посреди комнаты стол был накрыт на шестерых.       Мясник. Аптекарь. Грузчик. Священник. Полицейский.       Аптекарь занял стул по правую руку от хозяина лавки, восседавшего во главе стола. Стул напротив пустовал; священник стоял за спиной грузчика, положив ладонь ему на плечо. Грузчик не обращал на это внимания: закрыв лицо руками, он раскачивался из стороны в сторону, бормоча что-то себе под нос. Полицейский рядом с Аптекарем поставил локти на стол и задумчиво грыз ручку, глядя в пустой блокнот. Потом поднял голову, недоуменно оглядывая присутствующих.       Последнее место так и осталось не занято.       — Хм, ну, приятного аппетита, что ли, — проворчал мясник и с хрустом всадил нож в лежащую на блюде свинью. Зажаристая корочка лопнула, сок потек на блюдо, оставался на нем золотистые капли жира. Отрезав себе здоровенный кусок, мясник плеснул пива в кружку и крякнул, с удовольствием приложившись к ней. Священник поморщился.       — Мы собрались не затем, чтобы предаваться греху чревоугодия, сын мой.       — А зачем мы вообще собрались? — уточнил полицейский, постучав ручкой по блокноту.       Грузчик нервно перевернул плечами и локтем отодвинул подальше пустую тарелку.       — Они позвали, — пробормотал он. — Они позвали!       Все поглядели на него, но грузчик не сказал больше ничего. Только покачивались нанизанные на крюки разделанные свиные туши под потолком.       — Не знаю, кто звал его, — взял слово полицейский. — Но лично я расследую одно дело. И некоторые улики указали на эту лавку.       — Я — забочусь о попросившем помощи, — священник чуть сжал ладонь на плече грузчика. Тот вздрогнул, вжал голову в плечи, прислушиваясь к чему-то.       — Я ищу мононоке, — вежливо склонил голову Аптекарь.       — А я просто собираюсь позавтракать. Но вы продолжайте, продолжайте, — кивнул мясник.       Его происходящее волновало меньше всего, он был всецело занят едой. Остальные переглядывались, ожидая, кто заговорит первым.       Священник вздохнул, потом принялся перебирать четки.       — Ну что ж... Позвольте, я начну. Возможно, это прояснит столь странную ситуацию.       — Давайте, святой отец, — полицейский придвинул блокнот, готовясь записывать.       — Все началось на воскресной проповеди, — спокойно заговорил священник. — Я всегда внимательно отношусь к нуждам прихожан, и не мог не заметить, что уважаемого Даксона что-то тревожит. Он весьма нервничал всю проповедь, и после неё задержался, явно ища разговора со мной.       — Все так, святой отец, — сглотнув, кивнул грузчик. — Они звали, и я подумал...       — Кто — они? — уточнил полицейский.       — Они! — взгляд грузчика, прояснившийся было, снова обратился куда-то в пустоту. — Они... Пасть... Зубы...       Полицейский поглядел на невольно набросанную в блокноте зубастую пасть и решительно зачеркнул её.       — Ближе к делу, пожалуйста.       — Расскажи, сын мой, — поддержал его священник.       И грузчик, нервно кивнув, принялся рассказывать.       — Я зашел на склад ближе к вечеру. Ну, это, куртку забыл. Со всеми бывает, да?       — Конечно, продолжайте.       — Ну забыл и забыл. Зашел, уже рабочий день закончился. Куртку взял и... Вы слышите?!       Но в комнате было тихо, лишь поскрипывали, раскачиваясь, цепи да чавкал и шумно прихлебывал мясник, отправляя в рот кусок за куском.       — Тише, сын мой... Никто не зовет тебя, тише.       — Хорошо, отче... Так вот, я взял куртку и пошел к выходу. И слышу — шумит кто-то! Удары, как мясо рубят. Ну вы же понимаете, я не мог не узнать. Столько тут проработал! Я и пошел. Мало ли, вдруг помощь нужна — забыл хозяин что, тушу оттащить помочь. Гляжу — стоит у стола. Топор в крови, а на столе — рука!       — Чья рука? — деловито уточнил полицейский.       — Человеческая, чья! — резко оторвав ладони от лица, рявкнул грузчик. — Человеческая, мать вашу!       — Спасибо, продолжайте.       — Да что спасибо, что вы вообще понимаете?! Он там человека рубил и жрал! Он, вот он! — грузчик ткнул пальцем в мясника, как раз отрезающего от свиной тушки ножку. Вместо копытца на ней красовалась крохотная человеческая ступня.       — Морда вся в крови, и пасть! И зубы! Они как заорут!       — Пасть и зубы?       — Они! Они! Они! — грузчик снова принялся раскачиваться из стороны в сторону. — Они орут, они зовут!       Священник принялся успокаивать его, полицейский задумчиво поглядел на исчерканный блокнот.       — Ну в целом логично... По моим сведеньям, сюда, в лавку свозили трупы убитых мафией. И отсюда они каким-то образом исчезали.       — Вы хотите сказать... — четки невольно замерли в руках священника, но полицейский лишь развел руками.       — Не замечали ли вы что-то странное, святой отец?       — Да, — медленно, раздумчиво, кивнул тот. — Замечал. Уважаемая Мария, супруга хозяина мясной лавки, перестала посещать проповеди. Её супруг, — священник будто не замечал, что тот сидит с ними за одним столом, старательно обгладывая ножку, обсасывая мясо с пальцев, — утверждает, что она уехала к детям, поглядеть, как они устроились на новом месте, как учатся.       — Вот как? И почему вас это смутило?       — Деньги, — священник закрыл глаза. — На подобное нужно слишком много денег, сын мой. Я не должен думать подобные мысли — но закрадывался в мою голову вопрос: откуда?       — Ну на это отвечу я, — полицейский перелистнул блокнот, просматривая записи. — За утилизацию трупов мафия платит хорошо, другое дело, выйти из этого бизнеса почти невозможно. Зато увезти детей подальше, оплатить им учебу... Вполне, вполне. Ведь так все было?       Мясник спокойно кивнул, присматриваясь к тающей в его бездонно утробе туше, выискивая, откуда бы срезать еще кусок. С хрустом вывернул ребро, обсосал его, капая на стол, сказал невнятно:       — Чего я их, тут оставить должен был? Пусть в люди идут, учатся, ума набираются. Мне не мешают, опять же.       — А ваша супруга?       — Да померла она.       За столом стало тихо. Похрустывали кости: мясник старательно крошил реберную клетку, соскабливая с костей последние кусочки мяса. Свинья взирала на него человеческим лицом. В оскаленных зубах было зажато печеное яблоко, побелевшие глаза пялились с укоризной. Мясник крякнул и, закончив с ребрами, срезал пласт мяса с щеки, принявшись с наслаждением жевать его.       — От чего, позвольте узнать?       — Так тоже зашла не вовремя, вот как этот, — жирный палец ткнул в сторону затрясшегося, зашептавшего беззвучно грузчика. — Он-то убежал, а она сразу брык — и лежит. Я как объясняться думал, подошел — лежит. Мертвая, удар хватил, похоже. Ну я и...       — Сожрал, — с отвращением закончил священник.       — Сожрал, — кивнул мясник, придвигая блюдо ближе, чтобы дотянуться до остатков мяса на дне. — А куда её еще? Чего мясу пропадать?       С тоской глядев дочиста обсосанный скелет, он принялся скоблить ножом оставшиеся на черепе волокна мяса, потом и вовсе облизал его, облобызал в непристойной пародии на поцелуй. Собравшиеся смотрели на это. На крюках покачивались человеческие туши, выпотрошенные, с содранной кожей. Подцепленные за ребра, они бестолково запрокидывали головы, размахивали руками, алыми, в белых полосках сухожилий. Скалились, незакрепленные ноги болтались, будто мертвецы пытались убежать. Но они были всего лишь мясом, разделанным, готовым к употреблению мясом.       — Вы продавали их в своей лавке, — одними губами произнес полицейский, глядя наверх. — Вы. Продавали мясо. В своей лавке.       — Я же сказал — чего ему пропадать? — почти сердито откликнулся мясник. — Мяса мало. Мяса всегда мало!       Он навалился на стол, сгребая кости к себе в тарелку.       — Мало, слышите, мало!       Полный зубов рот клацал, выплевывая слова:       — Мало мяса, мое мясо, мясо!       — Вы слышите?! — выдохнул грузчик. — Слышите? Они зовут!       — Нечисть... — выдохнул священник, вскидывая руку с четками; крест на них ярко блеснул в темноте морозильного зала. — Изыди!       — Мясо!..       — Хватит, — тихо сказал Аптекарь.       И все замерли.       И огромный раздвоенный силуэт мясника распался, рассеченный взмахом меча.       

***

      Полицейский стоял у заграждения, нервно прикуривая сигарету. Блокнот с ручкой торчали из нагрудного кармана, на уголке замявшегося листа скалилась перечеркнутая пасть. Грузчик рядом недоуменно оглядывался, кутаясь в накинутую на плечи куртку, священник просто стоял подле них, прикрыв глаза и перебирая бусины четок. Возможно, молился за упокой погибших. Возможно — за отпущение грехов не знавшим.       К заграждению, поглядывая на часы, подошел мужчина. Поднял голову, изумленно моргнул, глядя на машину скорой помощи, куда санитары заталкивали клацающего зубами мясника.       — А... Лавка не работает?       — Да уж как бы, — хмыкнул полицейский.       — А что тут, собственно, случилось?       — Да мясник с ума сошел, твердит, что людей ел... — полицейский вздохнул.       Иногда самая правдивая правда звучала самой сладкой ложью. Успокоительной, спасительной ложью, не будь которой... нет, полицейский даже не хотел думать, что было бы, узнай кто правду. Не поверили бы. Записали бы в сумасшедшие.       Он знал: священник будет молчать.       Он видел: грузчика больше не мучают голоса.       А что касается Аптекаря...       — Стоп. А ты кто вообще такой?! — развернулся к Аптекарю полицейский.       Но тот уже неторопливо сворачивал за угол. И когда полицейский добежал до поворота, соседняя улица была пуста.