***
Финеас откинулся на спинку кресла, наблюдая и присматриваясь. Черити накрывала на стол, негромко напевая что-то своим хрустальным голосом. Девочки кружились вокруг нее, нестройно и звонко подхватывая явно знакомую им мелодию. Черити. Его жена. Вся она соткана из солнечного света, легкого запаха цветов с тонкой ноткой ванили, из органзы, газа и кружев пастельных тонов, пастилы и безе. Воздушная, улыбчивая, нежная, с неизменной простотой и лаской — Черити он любил, так сильно любил, но с годами понимал, что ошибся, женившись на ней. Он любил ее как верную подругу, как сестру, но никогда между ними не было огня. Может, именно поэтому он решил компенсировать недостаток страсти цирком, где все раздуто, гротескно размалевано и преувеличено? Может, ему не хватало этого в жизни с Черити, и он сознательно пошел на риск потому, что ему необходима опасность, необходимо что-то, что щекочет нервы и заставляет тебя плакать, смеяться — но все-таки что-то чувствовать, кроме покоя. — Милый, о чем ты задумался? — ее мягкие губы коснулись его волос, в которых уже проглядывала седина. — О тебе, — нисколько не солгал Финеас. — Это приятно слышать, — засмеялась она негромко и целомудренно отстранилась. Не потому, что была скромной или боялась, что девочки увидят. Нет. Финеас не мог вспомнить, когда последний раз у них была близость. Наверное, за девять месяцев до того, как родилась Хелен. Как же она удивительно была похожа на мать! Та же хрупкость, то же живое воплощение заботы и любви. Кэролайн была чуть больше в него, чем младшая — побойчее, да и повеселее. Любила проказы и самые странные розыгрыши, от которых Барнум искренне хохотал, а Черити только притворно хмурилась, мол, избалуешь ты ее, милый. Все было бы хорошо, если бы не Филлип. Мальчишка оказался куда интереснее, чем предполагалось. Он заставлял Финеаса генерировать идеи с ещё большим рвением и скоростью, чтобы впечатлить парня. Карлайл, несмотря на всю свою напыщенность, оказался очень добрым, но уже очень изломанным обществом. И Филлип… Да, хорошо, Филлип нравился Барнуму. Может, чуть больше, чем просто нравился. Полгода прошло с той памятной встречи в баре, а в Филлипе оставалась какая-то тайна, червоточина, в нем крылось то странное очарование, что видно в деревце — надломленном, умирающем, но все еще растущем. Филлип скрывал что-то. Он никогда не говорил о своих родителях после того, как ушел из дома, и это настораживало. Даже Черити упоминала о родителях — и довольно часто, стоит сказать. Филлип же молчал, когда все остальные делились воспоминаниями о детстве, и отнекивался, когда его старались вывести на разговор. Поэтому Финеас решил спросить в лоб. На следующий же день. После репетиции все разошлись, и они остались вдвоем — репетировать дуэт. Финеас объяснил, что за танец, какую музыку он подобрал, и как именно нужно двигаться. Филлип вздохнул обреченно, но выслушал все комментарии. — Финеас, я правда не уверен, что это хорошая идея, — сказал он честно. — Я не чувствую себя свободно, когда на меня смотрят тысячи глаз. Помочь привлечь публику — хорошо, стать твоим партнером — ладно, организовывать выступления — пожалуйста, но вот это, Финеас? — Так, мистер Бывший Аристократ, у меня к вам серьезный разговор, — Барнум наконец перестал ослепительно улыбаться и прямо посмотрел в глаза парню. — Пойдем. Он осторожно обвил тонкое горячее запястье своими шершавыми пальцами, увлекая за собой. Они сели на барьер, и Финеас достал из внутреннего кармана флягу. — Будешь? — спросил коротко. — А почему нет, — философски пожал плечами Филлип и сделал глоток. — Слушай, Филлип, — чуть нахмурился Финеас, глядя, как парень привычно хлещет алкоголь. — У тебя все нормально? — Да, разумеется, — Карлайл поворачивает голову к мужчине и внимательно вглядывается в его лицо. Сердце Финеаса пропускает удар. Дьявол раздери, какой же красивый мальчишка! Финеас неосознанно подался чуть вперед, но, опомнившись, тут же отпрянул. Господи, такими темпами в их цирке появится еще один урод, и это неплохая ирония — главным уродом цирка является его основатель. — Филлип, — голос сорвался. — Филлип, у тебя точно не все в порядке. Ты боишься чего-то, но я никак не могу понять, чего. По сути, мы создали место, где собраны люди с разными недостатками, по мнению общества, и я уверен, что ты не бездарнее их. Тогда в чем же дело? Филлип молчал. Задумчиво рассматривал собственные пальцы, сжимал губы упрямо и все никак не мог заговорить. «Думаешь, сбежишь в цирк и сможешь затеряться среди этого сброда? Думаешь, там тебя примут? Тебя никогда и нигде не примут, Филлип, потому что ты психически болен!» Голос отца так явственно зазвучал в голове, что Филлип вздрогнул, и лишь спустя мгновение понял — он не с отцом. Не там. Взгляд Финеаса прожигал его, будто раскаленный уголь. — Я ушел с тобой не просто так, Финеас, — наконец смог он выговорить. Слова горчили в горле. — Я всегда хотел уйти. Всегда. Мы с отцом… В общем… — замялся Карлайл, а потом решительно тряхнул головой, отчего темная прядь упала на высокий аристократичный лоб. — Плевать. Он поднялся с барьера, и Финеас невольно залюбовался его стройной фигурой, почти черной в свете нескольких софитов. Филлип отошёл на два шага, развернулся к Барнуму, и тот увидел, как дрожат и срываются его длинные пальцы с пуговиц, расстегивая жилетку. …Дыхание сбилось. Внезапно стало очень жарко, и Барнум почувствовал, как горло резко пересохло. — Филлип, — хрипло окликнул его Финеас. — Что ты… Филлип молча рванул ворот белой рубашки, будто ему стало нечем дышать. Посыпались пуговицы, покатились по песку. Рубашка упала на арену, Филлип, немного сутулясь, повернулся спиной, и Финеас мгновенно понял, почему парень никогда не переодевался в общей гримерной. Шрамы. Рубцы, пересекаюшие спину — длинные, изогнутые, будто змеи, страшные и уродливые. Финеас встает с барьера, будто зачарованный, делает шаг и легко, почти нежно касается шрама. Филлип вздрагивает, но не двигается с места. Барнум обводит кончиками пальцев контуры рубца, едва ощутимо скользит по коже. — Господи, Филлип, — шепчет он в ужасе. — Да, — голос Карлайла ровный и чуть-чуть надменный. — Мне было четырнадцать. Отец видел, как мой друг поцеловал меня в щеку. Он взял слоновый хлыст у нашего конюха, отправил его с поручением в дом Хенсенов, а сам выпорол меня. Силы, как видишь, не жалел. Финеас молчит. Тишина во всем мире, и только двое людей на расстоянии шага друг от друга. Сломленные. У Филлипа отчаяние и взгляд затравленного зверя. Барнум осторожно касается плеча Филлипа, разворачивает лицом к себе, сталкивает их лбами. Голубые, невыносимо яркие глаза смотрят с привычной болью, и от этого становится еще хуже, до дрожащих губ. — Я не позволю такому снова с тобой случиться, — чеканит Финеас негромко, но уверенно. Филлип опускает веки, и Барнум бережно стирает с его щеки влажный след. Длинные, будто девичьи, черные ресницы дрожат. — Спасибо, — неслышно, одними губами, произносит Карлайл. Финеас знает, что с ним Филлип настоящий. Ни лжи, ни фальши. С ним Карлайл превращается в мальчишку, испуганного, отчаянно нуждающегося в защите. Барнум обвил его руками, обнял крепко, будто вовсе не собирался никуда отпускать. Филлип подался к нему, прижался ближе, вздрагивая. — Тебя Черити, наверное, уже хватилась, — шепчет Филлип, обжигая шею горячим дыханием. — Плевать, — просто отвечает Финеас, сжимая парня крепче в своих руках. — Это твой дом, Филлип. Мы примем тебя любым, слышишь? Мы все здесь уроды, все здесь особенные, черт, и мы все равны. Мы примем тебя, Филлип. Мы уже это сделали. Карлайл на секунду закрыл глаза, до огненных кругов, позволяя почувствовать, что он слаб, позволяя себе утонуть в чужой силе. Потом отстранился — мягко, но уверенно. Избегая встречаться взглядами в Финеасом, Филлип поднял рубашку, набросил на плечи. Оба молчали. Барнум бестолково стоял, не зная, что делать, что говорить. Тишина давила. Филлип застегнул оставшиеся пуговицы, надел жилетку. В глазах его, все еще блестящих от слез, вновь появилась знакомое выражение отстранения и аристократичной холодности. — Я пойду, — сказал он тихо и медленно зашагал к выходу, не оборачиваясь. Финеас стоял, чувствуя, как ногти впиваются в ладонь до боли. — Филлип! — не выдержал он. Вышло громко, горько и отчаянно. Он не заметил, как оказался рядом, схватил Карлайла за рукав, и ткань жалобно затрещала от того, как сильно Финеас сжал пальцы, а Филлип, не ожидавший этого, развернулся с размаху и оказался близко — так, что Финеас мог почувствовать его тяжелое дыхание. Они бросились друг к другу стремительно, будто река вышла из берегов, и Финеас припал к теплым искусанным губам, целуя жестко и жарко, одной рукой проникая под рубашку, другой касаясь затылка, прижимая ближе, увлекая в глубокий поцелуй, заставляя Филлипа раскрыться под напором его губ. Карлайл тоже отвечал — так, как умел, пылко, но старательно, и это чертовски смешно, и Барнуму приходится подавить улыбку. Кажется, это второй-третий поцелуй в жизни Карлайла, и он не знает, куда девать зубы, как двигать языком. Финеас замечает это краем опаленного возбуждением сознания, и шепчет практически в губы, чуть отстраняясь: — Филлип, остановись, — мальчишка не реагирует, продолжая требовательно целовать, время от времени промахиваясь мимо губ Финеаса. — Филлип… Филлип! — Что?.. — спрашивает Карлайл пьяно, не понимая, чего хочет Барнум. В ушах стоит белый шум. — Что случилось, Финеас?.. — Остановись ты, господи, — Финеас даже встряхнул парня, пытаясь отстранить. Филлип зарделся, отдернул руки. — Прости, я просто… Я просто забылся, на меня вообще плохо действует алкоголь, я не хотел, не подумай ничего такого. Наверное, я должен извиниться, — взгляд его снова стал будто загнанным, но он расправил плечи, надменно поднял подбородок. Финеас догадался, что Филлип просто неправильно его понял — решил, что Барнум опомнился и теперь жалеет. Вот же глупый мальчишка. Мужчина не дал Карлайлу договорить, осторожно прикасаясь кончиком пальца к его губам. — Шшш, тише-тише. Я хотел предложить поехать ко мне, если ты еще не передумал, — негромко произнес Финеас, и увидел, как стремительно расширяются зрачки Филлипа, почувствовал, как его дыхание становится тяжелее. Не в силах ничего сказать, парень кивнул, немного расфокусированно глядя в лицо Финеасу, безуспешно пытаясь выровнять дыхание. Барнум улыбнулся, легко поцеловал Филлипа, сомкнул пальцы на тонком запястье и, будто указывая путь в лабиринте, повел к выходу из цирка.***
Дорогу оба запомнили очень смутно. После того, как они сумели в такой поздний час поймать кэб, память словно подтирали ластиком — вот они, смеясь, почти падают на мягкие сиденья, вот они целуются, постоянно промазывая мимо губ, отчего становится только жарче. В кабине повозки все пропахло терпким запахом Барнума, и от него кружилась голова. Отчетливо Филлип помнил момент, когда Финеас припал к его шее губами, оставляя на коже следы влажных поцелуев, пробираясь ладонями под рубашку. Тогда Филлип стонал, и довольно громко — во всяком случае, Финеас то и дело просил быть тише, но говорил он это так пошло, напоследок едва ощутимо прикусывая ухо, что Филлип почти не слышал его просьб. Ему пришлось упереться ладонью в стекло окошка, чтобы не упасть, а Финеас только смеялся, выцеловывая его шею, спускаясь ниже, к ключицам, и шептал, мол, любой, кто взглянет на этот кэб, сразу поймет, чем здесь занимаются. Шептал, что люди увидят такого Филлипа, выходящим из кэба в его дом — взъерошенного, с пурпурными следами губ на белой шее — и поймут. А Карлайл только выстанывал имя Финеаса, и лишь после того, как Барнум попросил немного потерпеть до дома, смог замолчать. Финеас тогда, кажется, сам заставил себя убрать руки каким-то чудом. Он только взял в свои большие шершавые ладони белые пальцы Филлипа, ласкал костяшки, скользил пальцами по выпирающим венам на запястье. Когда они вышли из кэба, Финеас оставил денег с лихвой, но это не оградило его от ошарашенного взгляда извозчика. Тот дико глянул на них, натянул шляпу прямо на глаза и хлестнул лошадей. К завтрашнему утру, кажется, все будут знать, — думает Филлип, но почему-то ему плевать. Они вбегают в дом, и Карлайл шепчет между поцелуями, стягивая жилетку и роняя ее на пол: — Где Черити?.. — голос хрипит, и от этого парень смеется, и Барнум жадно ловит отголоски его смеха, сцеловывает улыбку с его губ. — Уехала с девочками к матери, — отвечает Финеас совершенно на автомате, потому что главной проблемой сейчас было подняться по лестнице в спальню, при этом не расколотив ни одной вазы и не уронив Филлипа, который порой казался ему хрупче любой вазы. Они не помнили, как зашли в спальню. Филлип осознал, что они переместились лишь тогда, когда дверь с тихим скрипом закрылась. Этот момент словно отрезал их от всего мира, и все вдруг стало ярче и острее — и тишина, прерываемая лишь тихими стонами, звуками поцелуев и шепотом, и требовательные губы Финеаса, и его горячие шершавые руки. Финеас не отрывался от него ни на секунду — разве что сделать вдох. Он толкнул Филлипа на кровать, и тот, по всем законам жанра, действительно не удержался на ногах — попробуйте тут удержаться, когда у вас от возбуждения колени превращаются в желе! Он упал на заботливо заправленную кем-то постель и наблюдал, как Финеас привычно расстегивает умелыми пальцами жилетку. Следующей на пол легко соскользнула рубашка, и у Филлипа сбилось дыхание. Черт-черт-черт, он на самом деле делает это с Финеасом, он действительно лежит в постели Финеаса, в комнате Финеаса, в доме Финеаса и ждет, когда Финеас, наконец, ляжет рядом и… Что будет дальше, Филлип не знал — не было опыта. Отец слишком пристально наблюдал за ним все эти годы после того, как понял, что сыну нравятся мужчины. И теперь Филлип чувствовал себя освобожденным. Барнум навис сверху, опираясь на вытянутые руки. Его взгляд, казалось, способен прожечь Карлайла насквозь. Так было всегда, и это никогда не изменится. — Не боишься? — спросил он ласково, наклоняясь и смазанно целуя Филлипа в висок. — Боюсь, — ответил парень честно и тут же улыбнулся открыто и ясно. — Но это же…ты. Я доверяю тебе. Финеас прикрыл глаза, будто стараясь сдержать себя. — Первый раз? — понимающе улыбнулся он, проводя кончиком носа по щеке Филлипа. — Да, — не стал отнекиваться парень. Его вело, так безбожно вело от осознания того, как Барнум спокоен и уверен в своей силе, как он заботится о Филлипе. С Финеасом — Карлайл точно знал — ему не нужно притворяться, не нужно делать из себя надменного разбивателя женских сердец, он мог быть собой — мальчишкой, которому нужна защита, слабым и ведомым. — Я знаю, что нужно делать, просто доверься мне, хорошо? — прошептал Финеас ему на ухо. Филлип кивнул, боясь, что голос подведет его. Барнум улыбнулся — интригующе и дерзко. Он коротко поцеловал губы Филлипа и стал спускаться ниже: сначала почти грубо оставить след на шее, прикусить холеную белую кожу, скользнуть языком в ямку между ключиц, жадно ловя каждый звук и вздох. Филлип не знал, способен ли Финеас еще больше смутить его, и черт, да. Это было возможно, хотя, казалось, уже некуда — щеки горели, и румянец опускался на грудь. Финеас обхватил губами плоский сосок, прищелкнул по нему языком, выбивая из легких парня стон, от которого стало еще стыднее, улыбнулся, черт его раздери, это Филлип чувствовал кожей! — Финеас… — застонал он, практически умоляя. Барнум только диву давался — куда только делись аристократические замашки и сдержанность? — Сейчас, потерпи немного, — многообещающе произнес Финеас, все еще не в силах сдержать улыбку. Филлип лежал под ним такой красивый, с лихорадочным румянцем на белых щеках, распаленный, отчаянно желающий большего. Финеас легонько надавил ладонями на его колени, и Филлип подчинился почти неосознанно, инстинктивно, приглашающе разводя ноги. Когда-то Финеас был во Франции, кажется, сотню лет назад. Он видел короля, изучал музеи, но сейчас он благодарил Господа за ту науку, что преподнесла ему одна владелица борделя. «Милый мечтатель, — сказала она тогда. — Поверьте пожившей уже на этом свете женщине, которая лишь по одному выражению лица научилась читать людей. Из меня будет репей расти, а вы, мистер Барнум, помянете меня добрым словом за этот опыт.» Барнум скользнул руками по ребрам, одновременно спускаясь ниже, целуя выпирающую бедренную косточку. Вообще, несмотря на то, что Карлайл был довольно сильным, кости выпирали у него везде где только можно, и выглядело это чертовски красиво. Финеас коротко взглянул на Филлипа, и наткнулся на ответный пьяный поплывший взгляд голубых глаз. Парень неловко дернул подбородком, и Барнум понял — позволяет. Он осторожно накрыл губами напряженный член, на пробу двигая языком, и услышал сдавленный стон. Длинные сильные пальцы Филлипа вплелись в волосы, пытаясь направлять, но Финеас перехватил холеное запястье, затем вторую руку и прижал к постели, крепко и твердо, не позволяя контролировать процесс, не позволяя владеть ситуацией, потому что Филлипу в кровь и плоть въелись заветы отца: «Ты должен всегда быть начеку! Никогда и никому не позволяй быть сильнее тебя, тогда твои конкуренты этим воспользуются! Ты должен всегда и все держать под контролем, Филлип!» И Финеас знал, чего Филлип хотел — отпустить себя, чтобы быть тем, кем он является, вот только инстинкты уже не позволяют. Ничего, Барнум отучит его стыдиться себя и своих желаний, а сейчас он просто даст понять, что Филлип ничего не может изменить, и все, что ему остается — лежать и принимать то, что дают. — Расслабься, Филлип, я не сделаю ничего плохого, ты же помнишь? — шепчет Барнум, и его голос звучит в тишине спальни стыдно и возбуждающе. Во всяком случае, Карлайл подаётся вверх, выгибаясь навстречу ласкающим губам, выстанывая имя мужчины, кажется, не отдавая себе в этом отчета и не способный совладать с голосом. Он задрожал — сладко и мучительно, вцепившись сильными пальцами в простынь так, что она затрещала, и Финеас отстранился, точно зная, что еще не время. — Финеас, нет, не останавливайся, пожалуйста… — жалобно попросил Филлип, и Барнуму даже стало на мгновение стыдно. — Тише-тише, мой мальчик, терпи, — Финеас легонько шлепнул парня по заднице, и от звонкого звука, прозвучавшего в тишине, кровь бросилась к щекам. Филлип же, которого вело от властного и уверенного Барнума, только позволил себе вскинуть бедра выше, мучительно пытаясь хоть что-нибудь сделать с возбуждением, от которого было почти больно. — Финеас, прошу тебя, — голос его срывался, и Финеас понял, что больше не выдержит. Хватит. Наигрались. — Перевернись, — попросил Финеас, целуя внутренную сторону бедра. Филлип посмотрел на него мутным взглядом, с трудом приподнялся на постели и уперся ладонями в низкое изголовье кровати, до побелевших костяшек сжимая пальцы. Финеас огладил его спину, прошелся по плечам, на мгновение прижался губами к уродливому рубцу. — Ты такой красивый, — прошептал он трепетно. Филлип опустил голову, пытаясь скрыть разлившийся жар под кожей. — Не говори так, Финеас. Мне не нужна жалость. Не лги мне, — в голосе зазвенело отчаяние. — Ты идиот, Карлайл. Как тебе кажется, если бы я не считал тебя красивым, стал бы я делать вот так?.. Финеас провел ладонью по всему позвоночнику, и Филлип податливо прогнулся в спине. Выглядело это одновременно так завораживающе и так постыдно, что перехватило дыхание. Барнум поцеловал влажный от пота затылок, прихватил кожу зубами, выбивая из легких Филлипа стон. — Сейчас, Филлип, — успокаивающе прошептал Финеас, оглаживая подставленную задницу. — Ты же помнишь, что можешь остановить меня в любой момент? Не дождавшись ответа, нагнувшись, он осторожно окунул пальцы в баночку около кровати и легко провел ими между широко расставленных ног Филлипа. Парень ахнул — удивленно, почти испуганно, но тут же подался назад, к ласкающим его пальцам. Когда Финеас не услышал возражений, стал действовать смелее и увереннее — пальцы двигались по часовой стрелке, раскрывая и растягивая. Барнум добавил еще палец, проникая, чуть разводя в стороны, уже свободно двигая рукой. Филлип негромко постанывал, кусая губы, будто стыдясь тех звуков, которые издавал, но Финеас чувствовал по пульсации разгоряченного тела под ним, что Карлайлу хорошо, что он вот-вот… — Шшшш, потерпи еще немного, — Барнум был возбуждён не меньше, чем парень, но сегодня дейстовало правило — сначала желания Филлипа, а только потом Финеаса. У мальчишки самый первый раз, и Финеас по-настоящему хотел, чтобы ему было хорошо. Он был такой красивый прямо сейчас — изломанный, жаждущий, раскрытый, едва способный держаться на ногах, с пьяным мутным взглядом и невыносимо желающий большего. Его Филлип. Финеас осторожно раздвинул его колени шире, и вошел в него — плавно, одним толчком, замер, давая привыкнуть. Дыхание Филлипа было громким и тяжёлым, и в тишине комнаты это слышалось еще отчётливее. Барнум накрыл его своим телом, прижимаясь к спине. — Ты как? — прошептал он, проводя языком по мочке уха. — Хорошо, — сдавленно проговорил Филлип. — И странно. Ты только двигайся, пожалуйста… И Финеас послушался. Он осторожно, на пробу, толкнулся бедрами и почувствовал, как напрягся под ним Карлайл, вытягиваясь в струну. — Господи, ах, боже, Финеас! — он тяжело дышал. — Еще, пожалуйста!.. Парень уткнулся в изголовье кровати, и Барнум увидел, как его щеки пламенеют от стыда. — Повтори, — ухмыльнулся он. — Я с радостью сделаю все, что ты захочешь, Филлип. Нужно только лишь попросить, — прошептал Финеас ему на ухо, целуя чувствительное местечко. Впрочем, у Филлипа все места были будто сплошной оголенный нерв. Филлип готов был зарыдать от собственной беспомощности. Его вело от того, как Финеас владел ситуацией, но разум аристократа, его ценности, все его принципы яростно бунтовали против того, что творил мужчина. Он расплавлял запреты один за другим и уверенно доказывал — все барьеры лишь в голове. — Пожалуйста, Финеас…сделай так еще раз… — попросил Карлайл, сгорая от стыда. Мужчина, очевидно, понял — это предел. Для одного раза достаточно, Филлип и так сегодня слишком много осознал. — Хороший мальчик, — Барнум улыбнулся, легко прижимаясь к лопатке Филлипа губами, оставляя влажный след, ладонями накрыл белые пальцы Филлипа, будто защищая и уверяя, что все будет хорошо. Он начал двигаться, размеренно и медленно, постепенно наращивая темп. Мальчишка опускал голову, тихонько постанывая от удовольствия каждый раз, когда Финеас задевал простату, и Барнум негромко шептал в покрасневшее ухо нежности и пошлости, от которых Филлип срывался почти на скулеж. Все эти звуки только подчеркивала тишина, давившая на уши — и этот постыдный шепот, и влажные шлепки, стоны, дыхание, поцелуи, слова… — Сейчас, Финеас, сейчас, да, да, пожалуйста, вот так хорошо, да, господи, двигайся, Финеас… Мужчина почувствовал, как сжимается Филлип вокруг него, отчаянно выстанывая его имя, и толкнулся особенно резко — раз, затем другой, еще немного, вот сейчас, давай, мальчик мой, ты же хочешь этого, ну же!.. Филлип резко дернулся и закричал, выплескиваясь, подаваясь бедрами назад, крепче и ближе, отчего у Финеаса побелело все перед глазами. Он двинулся еще раз, целуя напряженную спину, и кончил, тяжело дыша. Он упал сверху, прикладывая все оставшиеся усилия, чтобы не придавить Карлайла и лечь рядом, а не на него. Он привлек Филлипа к себе, заставляя опереться головой о грудь, и Филлип приник к нему ближе, почти неосознанно. — Все в порядке? — спросил Финеас ласково, оставляя короткий поцелуй на губах Карлайла. — Черт, Финеас… — с трудом прошептал Филлип. — Кажется, я сорвал горло. — Ничего, это пройдет, — успокаивающе улыбнулся Финеас, легко касаясь губами темных волос. — А если серьезно, все хорошо? — Восхитительно, — совершенно искренне ответил парень, устало утыкаясь носом куда-то в район шеи Финеаса и обвивая его руками. — Но я хочу спать. И, не поверишь, я тебя люблю. — Это взаимно, — негромко засмеялся Барнум. — Спи. Завтра ранний подъём, нам еще номер репетировать. — Это будет точно не завтра. Я буду просто физически не способен танцевать, — бурчит парень. Барнум что-то отвечает, но он уже не слышит. Филлип проваливается в сон под мерный спокойный голос Финеаса и ловит себя на мысли, что счастлив. Кажется, он только что окончательно свихнулся.***
— Финеас, просыпайся, — яркий свет ударил в глаза, отчего Барнум перевернулся на спину и поморщился, прикрывая глаза рукой. Никогда не замечал за Филлипом желания вставать рано. Ах, да. Они же не спали вместе до этого момента. Филлип хмыкнул. — Давай, вставай, выступление через четыре часа, а у нас общий номер не отрепетирован, а еще я хочу есть, а у Мари выходной… — Если ты замолчишь на секунду и дашь мне вставить хоть слово… — попытался вклиниться Барнум, но Филлип продолжал. — … А я хочу есть, но у нас ничего нет на кухне, и некому приготовить, нет же в доме нормальной кухарки… — Филлип, — мужчина понял, что поспать еще законных часа два ему не удастся. — В такие дни я начинаю понимать, почему ты так легко оторвался от семьи и отделался лишь проклятием отца. Твои родные сами были рады отдать тебя куда-нибудь, но детский дом, к сожалению, не подходил тебе по возрасту… — хмыкнул Финеас, набрасывая на плечи белую рубашку. Филлип возмущенно сжал губы. — Я, пожалуй, пойду, — сказал он чуть резче, чем намеревался, и Финеас спрятал улыбку в уголках губ — обиделся. — Филлип, не будь девчонкой, — улыбнулся мужчина и пересек комнату. Он прижался сзади, положил руки чуть ниже плеч, сжал, провел кончиком носа по гладкой коже шеи, которая мгновенно покрылась мурашками. Оставил легкий поцелуй за ухом. Филлип стоял напряженно и молчал, но под умелыми спокойными руками расслабился, шумно выдохнул и податливо наклонил голову, позволяя целовать. — Все хорошо? — спросил Финеас тревожно. Филлип тихонько угукнул, почти мурча от ощущения мягких губ и теплого языка. — Я боялся, что ты будешь строить из себя обиженного, — поделился Барнум. Филлип хмыкнул, откидывая голову на плечо. — Финеас, ты идиот, честное слово, — произнес он, пытаясь прижаться ближе, хотя вроде это было уже невозможно. — Ты разве не понял, что мне вчера было с тобой хорошо? И не обязательно выглядеть таким самодовольным, кстати, — пробурчал Филлип. Барнум закатил глаза. — Это я как раз таки понял, мальчишка, — он щелкнул Филлипа по носу, и тот ойкнул от неожиданности. — Такую реакцию не подделать, друг мой. Просто вчера ты был… не совсем в здравом уме, поэтому сегодня тебе могли прийти в голову такие мысли, а-ля «как я мог это допустить, я не такой» и прочие муки совести, которые мне никогда не понять, — улыбнулся Барнум, снова становясь собой. Ослепительный, уверенный, спокойный и чертовски яркий. Величайший. — Я же не был пьян, — непонимающе хмурится Филлип, на что Финеас откровенно хохочет, откидывая голову. — Дело не в алкоголе, господи, Филлип. Ты хоть с кем-нибудь спал до этого? — весело приподнимает бровь Финеас. — Да, один раз… — бурчит стремительно краснеющий Филлип и борется с желанием спрятать лицо в ладонях. — Она была очень милой, и я решил, что, может быть, это мне поможет… Что я смогу быть нормальным, понимаешь? — Ну вот. Гормоны играют, сказывается молодость, юность, отсутствие связей, поэтому твое сознание немного поплывшее, и контролировать ты себя слабо способен, — пожал Финеас плечами, будто объясняя очевидное. — Да господи! — не выдержал Филлип, все-таки утыкаясь лицом в плечо Барнуму. — Перестань говорить об этом!.. — О чем? — дернул уголком губ Финеас, но это была не прежняя ласковая улыбка. Глаза потемнели, дыхание потяжелело. — Сейчас тебе стыдно? А вчера, кажется, ты совсем не замечал, как себя вел. Барнум чуть наклонился к уху и прошептал томно и нежно: — Ты был такой красивый вчера, я думал, это невозможно. Ты бы видел себя, Филлип. Такой жадный, такой распаленный… Я больше никогда не смогу смотреть на тебя так, как прежде. — Прекрати, — сдавленно попросил Филлип, с ужасом понимая, что снова возбуждается. — Тебе же нравится, — произнес Финеас, и Карлайл услышал по голосу, что он улыбается. — Пошел к черту, — глухо выдохнул Филлип куда-то в район его груди. — Нам в цирк через четыре часа, Финеас, что ты… ахх, боже мой… — Мы быстро, — ухмыльнулся Барнум, опускаясь на колени.***
К началу репетиции они безбожно опоздали. Пока ехали в кэбе, Финеас никак не мог насмотреться на Филлипа. Это первый раз, когда его взяли прямо с утра, и он еще явно не отошел — движения ленивые, взгляд осоловелый и томный. Они приходят вместе и, честное слово, на них смотрят так, будто все уже знают. — Как вчера вечер прошел? — задорно интересуется Летти. — Прекрасно, спасибо, — с легким недоумением отвечает Финеас. — А почему у вас воротники рубашек подняты? — без тени смущения спрашивает брат Энн. Филлип теряет дар речи, зато Финеас понимающе хмыкает. — И кто нас сдал? — он снимает сюртук, разминает затекшую шею. — Никто, — Филлипа резко хлопают по плечу, от чего он едва не подпрыгивает. — Вам надо тщательнее выбирать места откровенных разговоров. Энн выходит из-за спины Карлайла, улыбается радостно и немного смущенно. — Ты все слышала, да? — понимающе кивает Финеас. — И видела, к сожалению, — на лице Энн написано желание поскорее забыть все это. — Я соболезную, — искренне жалеет ее Барнум и улыбается труппе. Совершенно как прежде, без тени смущения, ослепительно и многообещающе. — Ну что, репетируем? И репетировали они до поздней ночи, потому что Финеас совершенно не хотел отступаться от своей идеи и гонял Филлипа, нисколько не давая поблажек. А еще они целовались. Много. И каждый раз у Филлипа останавливалось дыхание, и сердце замирало, пропуская удар. Он никак не мог привыкнуть, что теперь не нужно стыдиться себя, и все желания, которые он так долго хоронил в себе, больше можно не прятать. — Я все хотел спросить, может быть, не к месту… А что насчет Черити? — спросил Филлип в перерыве, когда они сели перекусить. Барнум крепко сжал губы, но в глазах его плескалась нежность цвета виски. — Какой же ты дурак, — покачал он головой. — Это совершенно разные вещи — ты и Черити. Это то же самое, если я спрошу тебя насчет Энн. Филлип задумался. Энн. Милая, светлая и такая яркая девушка. Но нет же, нет даже никакого сравнения с Финеасом — Финеас это… это солнце, это вся жизнь, а Энн всего лишь Энн, хотя и очень хорошая, любимая, самая лучшая. Как же объяснить? — Черити, Энн… Все они. Я люблю свою жену, Филлип. Но Черити… Черити может уйти, а ты будешь всегда. Ты не на замене, Филлип — ты на первом месте. Я всегда буду выбирать тебя. Они молчат, и Финеасу кажется, что он держит в свои огрубевших руках не просто сильные длинные пальцы Филлипа. Ему кажется, что он держит в своих руках весь мир. В танце Финеас ведет. Он всегда ведет. А Филлип всегда подчиняется, всегда прогибается. Осознанно. Они танцуют в паре — такт в такт, движения совершенно синхронные, и они чувствуют друг друга так хорошо, так чутко. Они постоянно ругаются между делом, и чаще всего виной этому требовательность и заносчивость Филлипа. То он ругает Финеаса, что тот неправильно движется — хотя это в принципе невозможно, потому что танец поставлен самим Барнумом, то обижается на неловко сказанное слово. И Финеас позволял ему это, будто знал, что Филлипу нужно как-то компенсировать свою слабость и ведомость ночью, ведь Филлип все еще аристократ в душе, хоть и бывший. Но едва Барнум чувствовал, что Филлип переходит черту, то одергивал — взглядом, словом, прикосновением, и Карлайл успокаивался, лишь немного побурчав для проформы. Вся труппа дружно улыбалась, глядя на них, и Филлип понял, что их действительно приняли. Какая ирония — его семья, родные, по сути, люди, не смогли свыкнуться с тем, каков Филлип на самом деле, а чужаки приняли. Больше того — полюбили. Финеас улыбнулся радостно и открыто, точно зная, о чем думает Филлип, и поцеловал его так, что закружилась голова. Отрываясь от губ, Финеас прошептал спокойно и ласково: — Добро пожаловать домой, Филлип.