Как дядю Степу в партию принимали

В час, когда осеннее солнце начинало клониться к закату, в Таганский райком партии зашел очень высокий человек. — Вы к кому, товарищ? — строго спросила его машинистка Бэлла Гершелевна, попыхивая папиросой. — Мне бы товарища Орлова, гражданочка, — промямлил посетитель, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. — Прием окончен! — отрезала машинистка. — Завтра приходите. — Так мне это... Сегодня назначено-то... Степанов фамилия моя. — Степанов? Так сразу бы и сказал, — проворчала машинистка. — Обождите, доложу. Она постучала в обитую дермантином массивную дверь и зашла в кабинет, а Степанов остался в приемной. Пройдясь туда-сюда под присмотром неусыпного ока Генерального секретаря товарища Сталина, который внимательно взирал на посетителей с портрета, Степанов решился присесть на краешек стула, но не тут-то было — тотчас выглянула машинистка и поманила рукой: — Входите, товарищ. Пригнувшись, чтоб не врезаться головой в притолоку, двухметровый Степанов перешагнул через порог и наконец-то оказался в просторном кабинете первого секретаря райкома. — Да пройдите вы, товарищ Степанов, пройдите, что вы все возле двери топчетесь! — голос у хозяина кабинета был веселый, молодой, да и внешность под стать — лицо свежее, бритое, улыбчивое, сам худой, ростом невысокий. Говорили про таких в Степином дворе: «Маленькая собачка — до старости щенок». И то верно — на юнца не тянет, но и мужиком еще не назовешь, хотя уж тридцатник-то точно есть. — Так, что у нас тут... — товарищ Орлов тем временем извлек из недр рабочего стола куцую папочку с надписью «Дело». — Степанов Степан Степанович... Что, хотите в партию? — Хочу! — выпалил Степанов, вытянувшись по стойке «смирно». — Это запросто, очень даже запросто! О достоинствах ваших я наслышан. Гражданин вы видный, комсомолец, спортсмен и просто красавец, — подмигнул вдруг товарищ Орлов покрасневшему до ушей Степанову. — Характеристика у вас отличная, но... Надо бы кое-что лично проверить. — Это что же? — робко спросил Степанов. — А давай-ка, Степа, на диван сядем, там оно сподручнее объяснять будет, — зачем-то фамильярно подмигнул опять товарищ Орлов, извлекая из недр тумбочки бутылку водки, пару стаканов и початую банку с солеными огурцами. — А вот и «беленькая»... Он сноровисто разлил водку и протянул стакан. — Ну, как говорится, за знакомство! Выпили, Степанов поморщился, захрустел огурцом и вдруг чуть не подавился: ладонь товарища Орлова неожиданно оказалась прямо на ширинке, ловкие пальцы принялись расстегивать пуговицы, а потом скользнули внутрь, под одежду. — Товарищ Орлов... Зачем это вы?.. — дернулся Степанов, красный, как вареный рак. — Много ты, Степа, вопросов задаешь, — усмехнулся тот. — Штаны-то снимай. — И кальсоны? — зачем-то уточнил Степанов и, получив утвердительный ответ, стянул и то, и другое, так что все добро вывалилось на обозрение. — Однако же! — изумленно прицокнул товарищ Орлов и сделал то, на что даже разбитная Шурка-наладчица ни в жизнь не соглашалась, — взял в рот. От такого дела встало у Степанова сразу во всю мощь, яйца окаменели, а уж когда товарищ Орлов залупу стал лизать, будто леденец какой, так и вовсе еще немного, и обкончался бы. Но у товарища Орлова планы были другие. Выудив откуда-то банку с вазелином, он всучил ее обескураженному Степанову, а сам торопливо разделся и встал на карачки. — Порву ж тебя, товарищ секретарь, — обеспокоенно заметил Степа, вглядываясь в цель. Сколько раз бывало — бабы, налюбовавшись на Степин инструмент, в койку ложиться отказывались, страшно, мол, с этаким-то; одна Шурка, на передок слабая, соглашалась, да и то пеняла потом — дескать, полдня враскоряку после елды такой ходит. А вот товарища Орлова, похоже, крупным калибром было не испугать. — Эх, вы, молодежь... Учись, Степа, — обеими руками он щедро размазал вазелин по набухшей багровой залупе и твердому, хоть шляпу вешай, стволу, потом еще мазнул пальцами, один за другим засунул в себя целых три и принялся двигать туда-сюда, постанывая. Тут уж от зрелища такого Степе стало не до шуток, до того вставить захотелось, аж яйца свело и дыхание перехватило. Стал он прилаживаться к товарищу Орлову, а тот масла в огонь подливает: — Давай, выеби, Степка, чтоб искры из глаз! Поначалу-то не получалось, никак Степанов с непривычки попасть не мог, потом пристроил залупу, стал протискивать, а там теснота, будто тисками сжало, да и товарищу секретарю несладко — вскрикнул, дернулся, в подлокотник диванный вцепился что есть силы. Дальше полегче стало, попривыкли оба, стал Степа сначала на полшишки вгонять, но ненадолго его выдержки хватило, разошелся, ткнулся глубже — а товарищу Орлову того и надо, стонет в голос, задом подмахивает. И пошло-поехало у них, начал ему Степанов засаживать на всю длину, все быстрее и быстрее, так что диван под ними ходуном заходил, а товарищ Орлов совсем самообладания лишился. — Выеби меня, — кричит, — выеби, как последнюю блядь! А глаза у самого шальные, как в тумане. Тут и у Степы уже подступать начало, ухватил он его за ляжки — и давай насаживать по самые яйца. Товарища Орлова чуть ли не в дугу выгнуло, затрясло, забился он, как птица на вертеле, захлебнулся стоном, а следом и Степу накрыло, да так, что он едва-едва на товарища Орлова не рухнул. Вытянулись они, обессиленные, на промятом диване, полежали, потом товарищ Орлов выбрался, стал натягивать подштанники. Заставил себя и Степан подняться. Глядь — и чуть ноги не подкосились от ужаса: по портрету Генерального секретаря Иосифа Виссарионовича Сталина, что смотрел с рабочего стола, стекала малофья. — Там... Там... — только и сумел вымолвить несчастный Степа. Товарищ Орлов молча подобрал с пола Степин носок и тщательно протер портрет великого вождя, потом подал Степе тонкую красную книжицу и пожал руку: — Сегодняшний вечер засчитываю вам вместо кандидатского стажа, авансом, так сказать, и надеюсь, что и впредь будете оправдывать мои ожидания. Ну, поздравляю со вступлением в славные ряды Всесоюзной коммунистической партии большевиков, товарищ Степанов. Все, свободны на сегодня. Я вас вызову. На ватных ногах Степа вышел из кабинета. В одном кармане его пиджака лежал заветный партбилет, в другом — заляпанный липкой жижей носок.