...и ведет, наверное, прямо в небо. Видишь, сверху звезды, небесный путь? Я там не был. Я никогда там не был. Мы увидимся там. Н~когда-нибудь. (с) Арчет
- ...Это и есть то, что ты хотел мне показать? – Манабу хмурится, привычно складывает на груди руки, с тоской оглядывая кажущийся бескрайним холм. В высокой траве под ногами громко поют цикады, предвещая завтра хорошую погоду. Ночь тихая, безветренная, идеально подходящая для того, чтобы сидеть на открытом балконе и, с наслаждением вдыхая ароматный дым крепких любимых сигарет, сочинять новую мелодию... Дернуло же лидера именно в такой вечер набрать номер Бу и предложить эту сомнительную поездку. Дернуло же Манабу согласиться... - Ну да, - как ни в чем не бывало отвечает Казуки, глядя на друга открыто и тепло. Мана вздыхает. Ему хочется сказать, что он думает по этому поводу, но приходящие в голову мысли все как одна обидные и ругательные. Потому, чтобы не задеть друга, Манабу молчит и невольно слушает тресканье насекомых, совсем не похожее на музыку SCREW. Тем временем Казу подходит ближе и мягко обнимает за плечи. Бу хотя и не любит, когда нарушают его личное пространство, не удивляется и не пытается сбросить сильную ладонь: он уже привык, что общительный лидер постоянно до кого-то дотрагивается. Ищет тактильного контакта, поддержки... черт знает чего. - Для меня это место особенное, - как всегда уверенно произносит Казуки. – Здесь будто бы ближе к звездам... - К звездам? – последняя брошенная фраза выдергивает Манабу из хмурых рассуждений о том, почему мозг лидера временами рождает настолько глупые идеи (а глупым Бу считал все бесполезное). Он переводит заинтересованный взгляд на Казу, замечая, как тот чуть заметно смущается и даже вздрагивает. «Замерз, наверно», - решает Мана, думая, что тонкая куртка вряд ли годится для ночных прогулок: все-таки уже конец августа. - Да, к звездам, - кивает Казуки, с трудом справляясь с предательской дрожью в голосе – видит небо, всеобщему любимцу и баловню судьбы сейчас непросто произносить настолько личные слова. Он никому никогда не говорил их. – Я наткнулся на этот холм случайно, очень давно, раньше, чем стал в группе играть... Сто лет назад, - наигранно рассмеялся. - Дай угадаю: байкерская сходка? – прищурился Бу. - Что-то вроде того, - Казу улыбается, треплет друга по плечу и, на мгновение задумавшись, точно вспоминая, делает шаг вперед, потащив за собой Манабу. - Эй! – недовольно вскрикивает тот, едва не споткнувшись о корень какого-то кустика. - Пойдем! – беззаботно отзывается лидер, наконец отпуская коллегу и направившись к склону холма, где глазам путников открывается красивая панорама. Остановившись, Казуки тут же усаживается прямо на траву, а затем, глубоко вдохнув прохладный, пряный от диких растений воздух, медленно ложится. Младший гитарист подходит ближе и, с неодобрением глядя на друга, резонно замечает: - Спину простудишь. Казуки отмахивается. - Давай, Бу-кун, ложись рядом, - видя, что тот не разделяет энтузиазма, хитро напоминает: - В этом вся соль путешествия. Какое-то время Мана проводит в сомнениях, переводя взгляд с темной травы на свои стильные джинсы и обратно. Надо, наверно, подстелить куртку – но тогда вымажется она, хрен потом отстираешь... В конце концов, понимая, что просто стоять и мяться глупо, гитарист вздыхает и осторожно присаживается рядом с товарищем. «Ложиться не буду», - обещает себе, но в ту же секунду сильная рука хватает его и тянет вниз, заставляя опрокинуться на спину, по пути кляня всех чертей, ходящих в дружках у Казу. - Ложись! – весело добавляет не в меру беспечный лидер. – Да не бурчи ты! – смеется, замечая недовольный бубнеж Бу. – Смотри. И Мана невольно смотрит, сам толком не замечая, когда сердитость выскальзывает из сердца наподобие шелковой скатерти... Перед взглядом раскинулось темное ночное небо – бесконечное, как океан, глубокое, как бездна, от края до края утыканное миллиардами звезд: больших и маленьких, ярких и едва заметных, неподвижных и подрагивающих – разных. Таких близких, как никогда. - Красота-то какая... – только и может вымолвить Манабу, не веря в реальность висящей над ним картины. - Вот-вот, - по голосу понятно, что лидер улыбается: совсем незаметно, даже устало... Зато с облегчением. – Здесь звезды всегда ближе и ярче, чем еще где-то – не знаю, почему. Я приезжаю сюда нечасто, но тут всегда тихо, можно подумать о своем, побыть одному... - Разве тебе нравится быть одному? – вопрос сам собою срывается с губ Манабу, получается грубоватым, но Казуки не обижается, зная, что искренность всегда лучше, чем вежливое лицемерие. И он рад, что его друг искренен с ним. Хотя бы немного, чуть-чуть. - Нравится, - произносит лидер, пытаясь на ощупь нашарить справа тонкую ладонь товарища. Безрезультатно: Бу давно заложил ее под голову. – Хотя ты и не поверишь, но иногда даже мне надоедает присутствие людей. Лидер умолкает, а Манабу думает о том, что он ни разу не замечал, чтобы Казуки не получал удовольствия от общения – пусть даже с совсем незнакомым человеком, случайно возникшим на пути, поинтересовавшись который час или попросив сигарету. О том, как временами гитарист, предоставленный сам себе, откровенно скучает. О тысяче и одной истории из насыщенной жизни лидера, собрав которые, можно было бы уже, наверное, издавать роман тома на три. И не замечает, что Казуки, повернувшись на бок, с улыбкой изучает его идеальный профиль, прослеживая, как младший товарищ моргает, как методично вздымается его грудь. Секунда за секундой срывается с черных ресниц Манабу и невидимым шариком скатывается в траву – совсем скоро станет холодно и практичный товарищ скажет, что пора в обратный путь. И они снова уедут в Токио, где искусственный свет заглушает звезды... Новый шанс высказать то, что давно должно быть сказано, подвернется ох как нескоро – Казуки знает это и мечтает, чтобы время замерло, чтобы успеть сегодня, сейчас. - Здесь здорово, - произносит Манабу. – Кажется, я вижу Млечный Путь. - Где? – лидер вздрагивает и переводит взгляд на небо. - Вон там, - вынув руку из-за головы, Мана прорисовывает в воздухе неровную линию. - Точно, - подтверждает Казу, заметив тонкую неземную вуаль. – Знаешь, Манабу-кун... – улыбка касается его губ. – Когда я смотрю на звезды, мне всегда становится немного грустно, - лидер смаргивает, но пара горячих слезинок не удерживается и скатывается, неприятно холодя кожу. – Потому что они прекрасны, но так далеки... как люди... как самые важные для тебя люди... вроде рядом, а вроде... – вздох. Отправляет к чертям идиотские сантименты. – Ты веришь, что предназначенные друг другу иногда встречаются? - Верю, но вероятность этому слишком мала, - вполголоса отвечает Бу, не глядя на Казуки. Услышанное сжимает сердце Маны стальной хваткой, но, разумом понимая тщетность своих «а может», парень решительно произносит саркастичное: – Сравнима с падением звезд ровно в ту секунду, когда пожелаешь. - Наверное, - соглашается лидер, хотя внутри он совсем-совсем не согласен. «Они встречаются, но не хотят замечать, что созданы один для другого. Тупо не хотят», - крутится в голове, правда, гитарист не озвучивает своих мыслей: не хочет бесплодного диспута, ведущего в тупик – Бу ведь никогда с ним не согласится. Хотя и соврет, чтобы не спорить: споры так утомляют... За долгие годы дружбы Казуки хорошо изучил Манабу. Пару минут они оба молчат, и время, стрекоча в траве цикадами, поспешно ссыпается с пологого холма. Что-то в этой жизни точно идет не так, знать бы только, что именно... - Манабу-кун, - наконец, набрав в легкие побольше ночи, лидер решается произнести то, что никогда не говорил никому на свете – всякое говорил, но не то. Потому что не так, потому что не от души... Мы все носим маски, скрывая истинные лица за удобной ролью, вот и Казуки, привыкший относиться ко всему легко, даже непринужденно, смотрящий на мир позитивно и раздаривающий тепло, никому не вручал себя настоящего. А теперь шелковые ленты развязаны, маска решительно сброшена в траву – ради главного поступка, ради главного человека. – Манабу-кун, - повторяет Казуки, все-таки поймав аристократически хрупкую ладонь до того, как она опять нырнет под голову, закопавшись в копну разбросанных по плечам волос. – Я знаю, это до зарезу глупо, но... Понимаешь, я... – стоп. Пробел. Пауза. Голос гитариста обрывается, мысли путаются, провалившись в черноту внимательных остановившихся глаз. Бу смотрит. Смотрит на Казу, просверливая в нем зияющую дыру – в таком взгляде можно прочесть всю Книгу Бытия и не понять при этом ни слова. Лидер давится невысказанной фразой: впервые в жизни ему так страшно. Мана читает. Как с флешки, скачивает потаенные измышления друга, лихорадочно стараясь предугадать, что именно тот скажет спустя секунду. И прочитанное не нравится гитаристу, потому что оно играет на тех потаенных струнах души, которые натирают хуже, чем самый тугой ошейник. «Ты не моя звезда, Казуки, - болезненные мысли обретают осмысленную форму. Наконец-то. – Ты не мой человек». Манабу думает. О том, что они всегда были, есть и будут слишком разными: по темпераменту, образу жизни, взглядам. Такие люди не должны сближаться, иначе они принесут друг другу только боль и ничего кроме. Небо и земля. Черное и белое. День и ночь. И не надо тут петь про слияние противоположностей: параллельные прямые не пересекаются – это аксиома. Утверждение, не требующее доказательств. Факт. Тихо-тихо поднимается ветер, колышет травы и путает черно-каштановые пряди. Манабу думает, что Казуки непостоянный и необязательный, каждый день ищущий приключений, а он, Мана, слишком скучный. Лидер романтик, а он – законченный реалист: даже сейчас, когда Казу восхищается красотой звезд, Бу признает, что почки завтра как пить дать разболятся... Да и – чего греха таить? – младший гитарист никогда не согласится на вторую роль, никогда не станет для друга фоном: он привык побеждать, меняя мир с 1986-го... Лидер молчит, теряя драгоценное время, словно загипнотизированный нечитаемым взглядом товарища. А тот думает о том, что ему, Манабу, нужна хорошая женщина, что полюбит его и родит ему детей. Двоих. Троих. Лучше четверых. О том, что игра в любовь надоест лидеру совсем скоро, об обреченности подобных начал, о бесчисленных романах Казуки, о сердцах, им разбитых... И о прочих вещах, не имеющих никакого отношения к реальности. - Холодает, - роняет Манабу, смаргивая и отводя взгляд. Эта констатация факта, настолько же аксиоматичного, как учение о параллельных прямых, встряхивает Казу получше разорвавшейся в шаге бомбы. - Да, не позагораешь, - лидер зачем-то озвучивает пришедшую в голову мысль, смеется, чувствуя, как атмосфера стремительно разряжается, точно молния наконец ударила в землю. Черные глаза больше не прожигают, все разом закончилось, вырвалось на свободу, растворилось в пустоте – словно Казуки высказался... И кажется, все это уже было много-много лет назад, а кусок с признанием просто кто-то вырезал, склеив затем пленку при монтаже. Странное чувство. «Я по ходу перенервничал, - успокаивает себя лидер. – Я ведь еще ничего не сказал, верно?.. А жаль, - грустно вздыхает. – Ладно, - с облегчением улыбается, – у меня еще полно времени». Внезапно в темном небе стремительно проносится шальной огонек вошедшего в атмосферу метеора – вспыхивает и исчезает во мраке. - Звезда упала! – радостно объявляет Казу. – Ты желание загадал? - Не успел, - с улыбкой признается товарищ, еще раз убеждаясь, насколько же сентиментален их лидер, если до сих пор верит в подобные глупости. - А я успел! – гордо хвалится Казу. – Классное желание. «Чтобы в следующий раз я наконец-то признался тебе, и ты согласился», - если сформировать текст, выйдет нечто из этой области. Из области сердца. Манабу соглашается. «Не всем желаниям суждено сбыться, Казуки», - не озвучивает печальную мысль. - Нам пора, - наконец произносит Бу, поднимаясь на ноги и тщательно отряхиваясь, не забыв по пути с недовольством отметить, что в такой кромешной тьме и не разберешь толком, вымазался он или нет. - Ты прав, належались, - Казу послушно покидает травяной ковер и разминает затекшую спину. Теперь – он знает – они неспешно спустятся с холма и, не держась за руки, направятся к припаркованной машине лидера, чтобы вернуться в столицу, где искусственный свет заглушает звезды. И да, нужно не забыть подобрать маску. - Так о чем ты хотел сказать? – неожиданно вопрошает Мана, брезгливо вынимая из своей шевелюры прицепившуюся травинку. - А? – Казуки замирает, чувствуя, как сердце больно сжимается, а по телу пробегают мурашки. Говорить? Не говорить?.. – Да так, ни о чем. Забыл уже. Бу кивает. И они действительно уходят вместе, но каждый сам по себе – две параллельные прямые, созданные друг для друга. Останавливаются у мирно спящей машины, Казуки будит ее снятием с сигнализации и уже собирается сесть за руль, когда Мана берет его за запястье, напоминая: - Назад веду я. Как договаривались. Лидер, вспомнив обещание, спохватывается и, улыбнувшись, вручает ключи товарищу. Тонкие прохладные пальцы отпускают руку Казу, оставляя по себе лишь фантомную память от царапнувшего кольца, исчезающую спустя пару тягучих секунд. Как мало. Как много. Тихо вздрогнув, автомобиль разворачивается на свободной дороге и, подняв тучу пыли, устремляется к городу. Пара поворотов, выезд на главное шоссе, оживленное, шумное... оно уже виднеется на горизонте, разрезая ночь чередой искусственных манящих огней. Манабу не любит разговаривать во время движения, не терпит радио, не включает музыку – в нем так много глаголов с «не», – а часы уже отсчитывают начало первого. Неудивительно, что уставшего за день Казуки совсем укачало. Если лидер не сидел за рулем, он обыкновением засыпал – и этот раз не стал исключением, так что, склонившись вправо, гитарист удобно устроился на плече Манабу и мирно задремал. С улыбкой посмотрев на спящего, Мана решил его не будить. Лишь, скользнув внимательным взглядом по лицу Казу, невольно отметил, как светлы и правильны расслабленные черты: тонкие чуть приоткрытые губы, закрытые выразительные глаза, ямочка на щеке. Неровные прядки скрывают изгиб шеи – так и тянет ласково потрепать друга по взлохмаченной макушке, коснуться ладонью мягких волос, на которых сегодня, в день без выступлений и фотосессий, нет ни грамма тяжелого лака. Сейчас Казуки такой естественный, такой свой... Бу улыбается: он лучше всех знает, что только в минуты сна мы сбрасываем маски, и ему невероятно лестно понимать, что друг доверяет ему стеречь свой покой. «Как жаль, что ты не мой...» - шальная мысль приходит в голову и заставляет сердце предательски заныть: ну зачем, зачем он снова вспомнил?! Кому нужны эти мучения, эти сложности, непонятки?.. Кому?.. Где-то слева за лобовым стеклом срывается очередная звезда: в августе они плохо держатся на небосводе, - и Манабу бессознательно загадывает желание, скрывая от самого себя свою нелепую глупую сентиментальность. «Пускай Казуки встретит другого человека, подходящего ему, и пусть они будут счастливы», - вербально это выглядит как-то так. Секундой позже кто-то подрезает Манабу, заставляя последнего грубо выругаться и с укором напомнить себе: «Следи за дорогой, чертов гитарист!» Мана осторожно перестраивается в более безопасный ряд, слегка сбрасывает скорость, тихо радуясь, что Казу все так же мирно посапывает на его левом плече. «Интересно, кто ему снится?» А где-то в небе погасший огонек, не оставляя даже самых тонких следов, записывает в книгу судеб еще одно искреннее желание. Правда, не всем желаниям суждено сбыться.The end
Написано и отредактировано: 13–14.03.2013 г.