Вандализм

десять Ухён начал портить школьные парты в возрасте девяти лет. Если ему становилось скучно на уроке, он делал вид, будто пишет что-то в тетради. Только никакой тетради у него не было − лишь учебник, да и тот потом по наследству перейдет Бухёну, а он же не хочет, чтобы у Бухёна был учебник с намалеванными каракулями и надписями? Конечно, не хочет. Обычные вождения карандашом по столу выглядели бы неправдоподобными, так что Ухён решил писать по-настоящему – на поверхности школьной парты. Он писал карандашом едва видимые слова и предложения, вроде: здесь был Ухён. учитель ужасно скучный. когда уже кончится урок? хочу курочку. Некоторые буквы были написаны с ошибками, и все же его сосед по парте вполне мог их разобрать. Соседом Ухёна был Сонгю. Сонгю обычно дрых во время занятий и во сне пускал слюни на учебник. Сонгю не нужно было волноваться по поводу грязных надписей в учебнике, поскольку тот перешел к нему по наследству от нуны. Его нуна в свое время исписала учебник полезными заметками, так что и по поводу учебного материала он также мог не волноваться. Так, по крайней мере, считал он сам. (позже он не раз будет оставаться после уроков вместе с учителем и Ухёном для дополнительных занятий. ну и для прочей школьной зубрежки, что было довольно бесполезно, поскольку на этих занятиях он точно так же будет спать). Сонгю прочитал ухёновы письмена и пририсовал рядом динозаврика, который словно съедал написанные слова. Они дружно захихикали, чем тут же привлекли внимание учителя. Ухён быстро прикрыл каракули книжкой, а Сонгю шустро отвернулся и навис над своим учебником. Открытая страница была вся обслюнявлена. Он быстро вытер слюни рукой. Учитель оглядел их обоих внимательным взглядом, после чего вернулся к изложению учебного материала. Сонгю нацарапал что-то на своей половине парты и нежно погладил написанные слова. На ней было написано всего лишь: бесконечно. Ухён, однако, не понял. Сонгю в ответ ему лишь улыбнулся. пять В шестнадцать лет Ухён все еще продолжал портить школьное имущество. Только сейчас он стал куда наглее – апгрейд от парт к стенам был налицо. Он только-только закончил выводить спреем грубый рисунок члена на стене возле входа. Директор школы закатил истерику и потребовал найти виновника. К сожалению, какой-то староста класса выдал Ухёна с потрохами. К счастью, директор школы являлся ухёновым отцом. (в качестве наказания его лишили карманных денег на два месяца). Ухён сидел в учебном кабинете и продолжал вырисовывать каракули на школьной парте. Он нарисовал воздушный шар в форме сердечка и чуть ниже человечка, который держал шар за нарисованную нить. Он толкнул локтем своего соседа по парте, коим все еще являлся Ким Сонгю. Сонгю с возрастом стал куда серьезнее. На уроках он больше не спал. Естественно, он время от времени валял дурака со своими друзьями, но знал меру и не позволял своим оценкам ухудшиться. Он глянул на ухёнову половину стола, не упуская из внимания нудные объяснения учительницы, и боже, мне же столько еще всего нужно записать, какого черта понадобилось Ухёну? Затем он увидел воздушный шар в виде сердечка и не удержался от смешка. Ухён ему ухмыльнулся. Он быстренько пририсовал фигурку себя, пускающего в сторону Сонгю поцелуйчики. Ну знаете, надутые губы и все такое. Сонгю посмотрел на него и заулыбался еще шире, после чего сжал губы в одну линию, дабы не засмеяться на весь класс. Он облизнул губы и втянул нижнюю губу в рот. (Ухён наблюдал за ним все это время и сам не мог сдержать широкой улыбки, чувствуя, как в груди что-то радостно трепещет). Сонгю перевел взгляд на доску и принялся быстро переписывать все записи в тетрадь, и радостный трепет в груди Ухёна медленно сошел на нет. Однако Сонгю снова повернулся к нему и нарисовал на его половине стола большую иглу, острый кончик которой был направлен на сердечкообразный шар. А еще пририсовал фигурку себя, закрывающегося щитом от ухёновых поцелуев. Ухён ухмыльнулся, стискивая зубы, чтобы не разразиться смехом. Глаза Сонгю сверкнули за контактными линзами, и он довольно улыбнулся Ухёну, после чего снова переключил свое внимание на преподавателя. Ухёну все еще было скучно, и Ухён все еще жаждал внимания Сонгю, так что он решил написать кое-что черным маркером прямо на своей ладони – это «кое-что» было настолько личным и особенным, что Ухён не мог написать это на простой школьной парте. Ухёну было необходимо, чтобы эти слова впитались в его кожу, чтобы он мог потом ходить и смотреть на свою руку, и хранить эти въеденные слова – желательно, до конца своих дней. Ухён снова толкнул Сонгю локтем. Тот повернулся к нему, вопросительно подняв бровь. Ухён показал ему свою левую ладонь, на которой было выведено: ты мой? потому что я − твой. На лице Сонгю медленно, но верно расцвела радостная улыбка. Он улыбался так сильно, что щеки начали ныть, а глаза и вовсе исчезли. Он прикусил нижнюю губу и, взяв у Ухёна маркер, написал что-то на своей собственной ладони. Ухёну, однако, он надпись не показал и вновь повернулся к преподавателю. Она отвернулась и принялась писать что-то на доске. Сонгю воспользовался моментом – перевернул руку Ухёна и мазнул губами по внешней стороне ладони. Первый поцелуй или что-то вроде того. Тепло и влажность губ Сонгю въелись в ухёнову руку, и он буквально чувствовал, как поцелованное место отдает вибрацией. Он и сам заходился тряской от радости – непонятной такой, необъяснимой. И все же позже он обязательно попробует дать ей выход в новой сочиненной песне или же на какой-нибудь стене посредством рисунков и надписей. Об этом хотелось и рассказать всему миру, и в то же время сохранить глубоко внутри как нечто личное. Ухён обвел класс взглядом, чтобы проверить, видел ли их кто-нибудь. Но никто не обращал на них внимание. Остальные ученики либо сидели, уткнувшись в учебник, либо смотрели незаинтересованным взглядом в пустоту, подперев подбородки ладонями или же развалившись на парте. Он повернулся к Сонгю, который записывал что-то в тетради правой рукой, оставив при этом левую ладонь совершенно открытой. На ней было написано всего лишь: я твой. Это Ухён понял. пятнадцать В возрасте двадцати двух лет Ухён все еще занимался вандализмом. Только больше никаких школьных парт и стен – он разрисовывал кожу Сонгю, когда они сидели бок о бок на диване. Они все так же являлись соседями, только теперь не по парте, а по комнате. И по-прежнему оставались партнерами. Они спали в одной комнате, в одной кровати и состояли в отношениях со времен старшей школы, когда Ухён написал те слова на своей ладони…ну и вы знаете, как там все дальше было. Ухён черным маркером писал на коже Сонгю разные словечки о любви и короткие фразы из воспоминаний, пользуясь моментом, пока старший спал, положив голову ему на плечо и пуская слюни во сне. Ухён тихо напевал себе под нос какую-то мелодию, которая убаюкивала Сонгю снова и снова, и продолжал рисовать бриллианты, звезды и сердечки на внешней стороне ладони Сонгю. Конечно, Ухён мог и свою кожу разрисовать, но у Сонгю кожа была настолько чистой и прекрасной, что было бы грехом не разрисовать ее совсем немного, правда же? Что ж, может, и нет, ибо Ухён действительно обожал чистую, ничем не запятнанную кожу Сонгю, такую мягкую и гладкую. Только Ухён все равно любил рисовать всякие каракули, любил цвета и любил заполнять пустые места. (особенно, если такое пустое место было рядом с Сонгю). Его собственная кожа – пусть и не полностью – была покрыта всякими грязными татуировками. Черно-белые рисунки на руках, китайские иероглифы в голубом цвете на грудной клетке, широкие черные полоски на лодыжке. Татуировки у него были неаккуратные и ни разу не красивые, но он и не хотел, чтобы они были слюняво-милыми. Спустя некоторое время Сонгю проснулся. Он почувствовал прикосновение влажного кончика маркера и дернул рукой, в результате чего на его коже появилась черная кривая линия. Ухён засмеялся и быстро закрыл маркер колпачком. Сонгю нахмурился. − Тебе пора заканчивать с этим, серьезно, − отругал он его. Он принялся исследовать каракули, и некоторые написанные на его коже слова даже заставили его улыбнуться. Солнце не спеша садилось на западе, и в комнате становилось все темнее и темнее. Тусклый оранжевый свет хлынул в помещение. Ухён едва видел Сонгю средь теней и блекло-оранжевых просветов. Но знал, что Сонгю улыбался, и знал, что Сонгю выглядел прекрасно. Сонгю почувствовал на себе взгляд Ухёна. Он улыбнулся и мягко его поцеловал. Почувствовал сквозь поцелуй улыбку на ухёновых губах. Почувствовал, как Ухён сжал его запястье и нежно провел пальцами по словам, с недавних пор навсегда въевшихся в его кожу на внутренней стороне руки: бесконечно я твой.