Дар

Сначала они держат его связанным. В конце концов это рыцарь-джедай, и хотя он просто мужчина, они его пока не выдрессировали. А еще тот факт, что он прибыл к ним на Датомир по своей воле, заставляет Мать Талзин смотреть на него с подозрением. Он слишком просто улыбается, слишком просто подчиняется, и когда наконец оказывается перед ней на коленях в окружении ее вооруженных стражниц, то, похоже, считает, что вся эта ситуация сложилась очень даже удачно. Мать Талзин начинает думать, что с головой у него что-то не так. Или что он шпион. Или что у него поистине странные вкусы. Она зажигает световой меч, как бы напоминая, что он безоружен и в серьезной опасности. Улыбка его лишь становится шире. — Я пришел с миром, — говорит он. — Уверяю, что не стану использовать против вас оружие. Все эти заверения для нее бесполезны. Мужчины дают их с легкостью, не моргнув глазом, но в том нет ни капли честности, и еще меньше — здравомыслия. Сидиус тоже во многом заверял. Губы ее кривятся. Однако джедаям, этим ханжеским моралистам, она верит даже меньше. Ей нет дела до всяких самоотверженных аскетов, которые притворяются, будто несут мир и просвещенность, а сами творят убийства и лезут в то, что им понять не дано. — Я о тебе наслышана, — говорит она. — Оби-Ван Кеноби. Переговорщик. Если подумать, тогда она и совершила ошибку. Кеноби совершенно искренен в том, что не собирается идти на Ночных сестер с мечом. Он лишь наполовину искренен в том, что не собирается причинить им вреда. И он врет, ничуть не краснея своей светлой кожей, когда внушает, будто не собирается использовать против них оружие. Следующим утром она просыпается липкой и все еще возбужденной. Но приходится подождать, потому что Кеноби себе все истер и совершенно выдохся. Однако безумный джедай продолжает свое дело, вжимаясь лицом между бедер одной из ее стражниц. Кто-то — и у нее есть ужасное подозрение, что это была сама она — высвободил его из пут. И она не может заставить себя сожалеть об этом. Потому что он вполне буквально покрыл ее доверием и состраданием. Стоит вспомнить тот оргазм с его засевшим глубоко членом… да не может такого быть, думает она. Она — опять-таки вполне буквально — узрела Свет. Стражница охает и тянет — хотя разве это возможно — его лицо ближе, бедра ее отчаянно вздрагивают. От него доносится странный глухой звук, что-то среднее между попыткой вдоха и смешком. Да ему весело. Тогда Мать Талзин совершает свою вторую ошибку. Она пытается использовать на нем Темную магию. Дабы преподать ему урок. Сделать из него пример. Подчеркнуть свое положение. Стражницы аккуратно ее разворачивают, и он очень ласково ей показывает, как можно изгнать тьму из ее разума. Она с тоской думает о днях, когда могла поджарить его изнутри, не пролив даже капли крови, но сейчас она способна лишь на какое-нибудь серенькое заклинание, и то время от времени. Ну, зато секс отличный. И она все еще сильнейшая среди Ночных сестер. И поэтому она может трахнуть его снова. На этот раз — снаружи, среди туманов, ощущая, как вся планета стонет и содрогается, когда его расчудесный член пронзает ее до самого недра. Она ездит на нем вдоволь, лишенная своих темных сил и ритуальных замашек, своего чувства индивидуальности и мести, и сейчас в ней остается лишь одна жажда — жажда обжигающе-яркого экстаза от его горячего семени, ослепляющего видением Света, блаженство которого не отпускает ее еще долгие часы. А вокруг нее сестры кричат и стонут в погоне за собственным наслаждением. В какой-то момент она замечает, как двое из них сгибают ее вперед, чтобы с жадностью приникнуть языками туда, где ее растягивает член. Еще две сестры посасывают ей грудь, а третья — целует ее, глубоко и нежно. Другие четверо занимаются им, и они погребены под грудой тел, но это все неважно. Все, что важно — это грандиозный финал, и она кричит, когда наконец-то его достигает. Когда он, наконец, уезжает, она измождена, мрачна и беременна. Но ей доставляет некоторое удовлетворение видеть, как он хромает вверх по трапу. Его дело здесь сделано. Она больше не хочет убивать и порабощать. Она не чувствует ненависти или жажды мести. Но она остается собой. — Ты столько всего для нас сделал, — мурлычет она. — Возможно, я смогу оказать ответную любезность. — Честно говоря, — признается он. — Я, кажется, вообще не чувствую своего тела ниже пояса. Еще одну любезность я вряд ли вынесу. Мать Талзин улыбается. Впервые она видит, как щурятся его глаза, а с лица сползает самоуверенная маска. — Джедайчик, — говорит она. — Я лишь имела в виду помощь в твоей борьбе за мир и справедливость в галактике! Нас, Ночных сестер, никогда не волновали всякие другие миры, но теперь я вижу, что радостью надо делиться. И я с грустью должна сказать, что знаю кое-кого, кто отчаянно нуждается… в Просветлении. Ты же наверняка слышал про Дарта Сидиуса?.. Вся его обходительность тут же испаряется, Кеноби складывает на груди руки. — Продолжай, — коротко отвечает он, и она чувствует, как ширится ее улыбка. Забавно, думает Мать Талзин, какое удовлетворение можно испытать, принося добро.