Отпусти

Противный тусклый свет лампы резал вязкую темноту комнаты. В углу пискнули настольные часы, вырывая Алексея из раздумий. Мужчина отложил ручку и устало откинулся на спинку стула. Ручка покатилась по листам бумаги, исписанным мелким почерком музыканта, и со стеклянным звоном упала на пол. Резкий звук ударил по вискам, заставляя болезненно сощурить усталые глаза. Под веками защипало. Сколько он так просидел? Час, два, три? «Нет пора спать.» - решил он. Лёша встал, рукой опираясь о край письменного стола. Ему казалось, что ноги из ватных превратились в свинцовые. Он успел сделать лишь шаг, как вдруг колени подкосились, а в груди полоснуло острой бритвой, потом тупая боль свела всё тело так, что нельзя было вздохнуть, воздух оставался в горле, не проходя в лёгкие. Алексей схватился за сердце. «Нет, только не сейчас!» - осколком мысли мелькнуло в голове. Конечно, нельзя быть магом и ничего не чувствовать. Как только немного отпустило, Лёша часто глотая воздух, унял боль в горящих лёгких, резко встал, схватил ключи от машины и буквально выбежал из дома. Ночные улицы встретили тяжёлым смогом, как камнем тянувший к земле. Фонари яркими лучами исполосовали асфальт. Всё вокруг отбрасывало тени, как в дешёвом фильме ужасов. Деревья, редко встречавшиеся в каменных джунглях, шуршали листвой. Тихий шелест раздражал, заставляя беспричинно злиться на всех и вся. Он знал. Такое с ним бывало с детства, но с каждым разом страх не отступал, а наоборот только безжалостнее сжимал тиски, застревая комом в горле. Впервые он почувствовал это в далёком беззаботном детстве. Резкая боль, черные пятна в глазах и непреодолимое желание бежать к брату. В голове пульсировала лишь одна мысль: «Миха в беде. Спасай.» Горшенёв-младший безусловно любил Аллу, был благодарен ей за поддержку, ласку, нежность, но маг может иметь такую связь только с одним человеком за всю жизнь. Многие его так и не находят, а Лёша своего Истинного нашёл давно. Он чувствовал всё что происходит со старшим братом, слышал его голос, когда тот за много километров звал его. Лёша любил тихо, без драм, а Миша также спокойно отвечал взаимностью. Никто не подумает на двух братьев, и каждый останется с этим, давно въевшимся в мышечную ткань сердца, трепещущим чувством при виде друг друга. Они так жили, так оно будет всегда. С каждым мгновением боль была всё сильнее. Костяшки пальцев побелели от того, как сильно Алексей сжимал руль, от волнения плечи мелко дрожали и противно сводило низ живота. «Завязал ведь! Завязал ведь, Мишка» - шептал он. Свет в доме не горел. Дверь не заперта. Сердце билось от волнения быстрее с каждой секундой. Одна комната – нет, кухня – нет… Войдя в спальню Алексей сразу увидел его. Свет был выключен и здесь, но он видел, как кошка в темноте. Миша лежал на полу, спиной к выходу. Сердце младшего остановилось и, сделав пару редких ударов, оставило лишь далёкое эхо своего биения. Ягода в два шага оказался рядом и упал на колени. Тёмные пряди спали на его бледное лицо. Раньше у братьев были длинные шевелюры, только старший космы расходовал в смелые причёски, в то время как более спокойный младший оставил волосы в первозданном виде. Сейчас короткие волосы Михи нелепо растрепались, и Лёша почти машинально пригладил их, а потом опустил руку на шею. Она была холодная и влажная. Мужчину бил озноб, но он был жив. Михаил встретил брата измученной полуулыбкой, не открыв глаза, даже когда чужие пальцы коснулись щеки. Алексей взял его руки в свои ладони, и болезненно бледные веки Горшка дрогнули. Младший увидел такие же как у него самого карие глаза, только в них было столько боли и страдания сколько сам Лёша не пережил за все эти годы. -Пришёл. – сил улыбаться у Миши больше не было, но Ягоде было достаточно его благодарного взгляда. -Ты звал, я и пришёл. – серьезно ответил он, садясь рядом на пол. -Лёх, слушай. Я серьёзно скажу. – Михаил лёг на спину и замолчал, пережидая приступ боли. Младший понял: брат сорвался. Только не знал почему. Миша только недавно полюбил жизнь. Он не мог без дочки Саши, он жил ради новых идей. -Отпусти меня… Я знаю ты можешь. Алексей недоумённо и испуганно глянул на брата. «Отпустить от себя? Больше не любить? Оставить в покое?» - музыканту было стыдно за свой эгоизм, но о не мог ничего с собой поделать. Стало вдруг, как в детстве обидно, а в глазах предательски защипало. Михаил увидел покрасневшие глаза брата. Сначала он сощурился, начиная понимать, что Лёха подумал не о том, а когда брат отпустил его руку и начал вставать, схватил ослабшей рукой за ворот рубашки и притянул младшего к себе так, что Лёша навис над ним. Миша целовал пошло, прикусывая губы, чуть ли не до крови. -Ты кретин, Лёха! Ты чо блядь решил, что я тебя не люблю!? Ты идиот! - Горшок закашлялся и снова опустился на пол. Лёша виновато глянул на старшего и хотел было спросить о чём тогда он говорил, но одна адская догадка влезла в затуманенное сознание. С каждым хриплым вздохом Миши, Ягода убеждался в правдивости своей ужасающей догадки. - Отпусти, Лёш… - хрипло прошептал, лежащий на полу человек. Тот чья энергия всегда хлестала через край и била по головам всех окружающих, сейчас нуждался в этой самой энергии. Алексей лёг рядом. Пол показался ему таким тёплым, чуть ли не мягким на ощупь. Он аккуратно обнял брата, головой прижался к его груди, так что стало слышно биение сердца и гул в прокуренных лёгких. Пусть маг может немного, но всё же помочь Михе он был в состоянии. Всё вокруг замерло так что остался лишь комок Мишиной боли, мерное биение сердец и что-то невесомое, недоступное глазу обычного человека, окутавшее братьев с ног до головы. Леша сосредоточился на своём желании помочь брату. Внезапно старший почувствовал, как боль сдала свои позиции и просто улетучилась. Страшно было вздохнуть и пошевелиться от того, что затишье кончится. Перебирая в голове все эти мысли, он не заметил, как младшего брата стало мелко знобить и как крепко он стиснул зубы. - Лёш, ты чего? Ответа не последовало. Нельзя нарушать равновесие. Если в одном месте что-то уходит, то оно появляется в другом. Так и боль: у одного проходит, начинает мучить другого. Страдая телесно, в душе Ягода был спокоен. -Лёшка, ты зачем это? Не надо… Отпусти меня. Эт всё ненадолго, всё равно подохну… Младший молчал, упорно терпя чужую боль. Как он сможет отпустить любимого брата? Убить часть себя? Он этого себе никогда не простит. -Чёрт, Лёшка! – Михаил схватил младшего за плечи. – Ты ж у меня щас кони двинешь! Волнение растекалось по телу, стало покалывать кончики пальцев, которыми Горшок отчаянно сжимал плечи брата. Устал панк вовсе не от ломящей боли во всем теле. Нет! С ней он свыкся давно, она его стала неотъемлемой частью. Он устал от всего этого лживого мира, с каждым днём убеждаясь, что ему  уходить нужно молодым. Зачем он врал себе? Врал всем вокруг? Люди с такой душевной организацией всегда внешне сильные, дерзкие, иногда самоуверенные, лишь по тому, что они как фильтр пропускают через себя весь поток происходящего, стараясь хоть на толику очистить этот мир от пороков, но наступает момент, когда накапливается слишком много осадка и то в чём человек выражал свой протест несправедливости приобретет горький привкус. Противный более всего автору. Немногим удавалось очистить свой внутренний мир и жить дальше и почти никто не творил после этого вновь. Вот и Миша исчерпал все свои ресурсы, ему осточертели тупые фанаты, адская действительность, везде он видел теперь ложь и предательство. Что Лёша? Единственное чистое чувство в загнивающей душе, оно бы могло бы перевесить всю грязь и муть, вот только… Горшку было жаль брата. Его светлого и чистого братишку-колдуна. Он каждый раз вытаскивал его из дерьма, выгребал из канальи, а в замен мог получить лишь взаимность. Миша видел как тяжело младшему, как он не находит себе места, как страдает. Один Горшок точно знал о чём песни Кукрыниксов, в чём истинный смысл текстов. Лёшины силы не бесконечны, ему нужен отдых, а лучше покой. И тогда Михаил твёрдо решил уйти, несмотря ни на что. Только оставить в неведении брата он не мог. -Лёшка, мне не больно… Я устал. – прямо сказал панк, прижимаясь своей холодной, влажной от пота щекой, к щеке любимого. От него веяло жаром. -Я знаю, ты блин всё понимаешь. Не могу больше тут. Отпусти. Ягода, стиснув зубы сильнее, глухо замычал, от нахлынувшего бессилия. Кругом прав Миша. Отпустить, значит навсегда потерять себя, а не отпустишь сам уйдёт. В этом случае брат будет медленно умирать у него на руках. Алексей поднял глаза. Настала тишина, как на студии перед записью вокала. Непослушные пальцы, словно после анестезии, неловко переплелись с чужими. Сухими, от общего жара, губами Алексей накрыл мишины холодные. А потом пустота. Тело брата обмякло. Лёша глухо застонал. На сердце стало легко. Это чувство пугало, одновременно принося облегчение. Так странно Горшенёв себя ещё не ощущал. Он осознанно встал с пола, аккуратно разъединяя переплетённые пальцы, достал из валявшегося на кресле рюкзака новый шприц, набрал в него оставшуюся в ложке жидкость и положил рядом с телом. Конечно, он не помнил как ушёл оттуда. Внутри была пустота, никаких чувств, эмоций. Зияющая дыра. Он жил по привычке. Только на похоронах подойдя к гробу и увидев родное лицо Алексей почувствовал волну спокойствия, резко накрывшую с головой. Всё правильно. Так надо. Миша остался со мной.