Люблю

      «Люблю так, что аж уши в трубочку сворачиваются», — думал он, пока шёл по длинной, теплеющей от первых весенних порывов набережной. Уже около пары месяцев в его голове творилась какая-то каша. Каждая мысль о лучшем друге казалась какой-то сложной, запутанной, непонятной. Каждый его взгляд заставлял вздрогнуть, а каждое слово вновь задуматься, любая ли дружба сопровождается такими чувствами. На очередные съёмки он шёл пешком, и плевать ему хотелось на то, сколько это занимает времени. Так было легче. Наушники давно выпали из ушей, но парня это не тревожило. Как не тревожило и то, что по-прежнему зимний холод проморозил его ноги в тонких, почти летних ботинках до состояния кирпича. Сейчас он находился в каком-то астрале, в какой-то параллельной вселенной и размышлял. По пути он пару раз наткнулся на женщин с колясками, после его еле объехал последний весенний лыжник. В задумчивости он разгонялся до огромных скоростей и совершенно не замечал действительной реальности вокруг. Хотя кому, как не ему, человеку, который может заблудиться даже в трёх соснах, нужно было знать местность, подмечать детали и запоминать, чтобы хоть как-то ориентироваться в такой огромной и такой жестокой Москве. Находясь где-то в своих чертогах, он вновь натолкнулся на какую-то коляску. «Простите, извините, я случайно» — пробормотал он, как обычно приложив руку к груди, слегка поклонившись и тем же быстрым шагом удалившись куда-то по давно вытоптанной им дороге, по которой он мог пройти уже с закрытыми глазами, интуитивно, настолько его выдрессировал лучший друг. С губ доброй и понимающей матери соскользнуло мягкое «Ох, эта первая серьёзная любовь, эта невнимательность. Как бы мне хотелось вернуть тот момент, когда думаешь только о нём». Но в отличие от женщины в желаниях парня не было записано повторять это, повторять и повторять. Чувства были для него самым настоящим наказанием, самой настоящей мукой. Они каждый раз, каждую встречу ставили его перед выбором, сложнейшим выбором, который во многом предопределял его будущее. И каждый раз он пасовал. Неожиданно для самого себя юноша заметил, что уже дёргает за подъездную ручку. Вот ведь магия, он даже не понял, как позвонил в домофон и сказал что-то стандартное другу. Когда парень поднимался по лестнице, его вновь одолели параноидальные мысли о том, что же он сказал близкому человеку; не вывалил ли на него свои эмоции, что нескончаемым потоком неслись по его голове в тот момент; не перерезал ли и без того висящую на грани обрыва нить их взаимоотношений. Сейчас, когда он и сам не разобрался в своих чувствах, было совсем не время рассказывать о них другим.       Они встретились взглядами. Даниил смотрел на своего вновь пришедшего, раскрасневшегося от морозов друга с яркой, весёлой улыбкой. Взяв его пальто, он опять отчитывал парня за тонкую, совсем не греющую тело ткань; за почти летние ботинки; за то, что он вновь шёл пешком, вместо того, чтобы сесть и доехать. За это Мефисто и любил его. Жгуче, до боли, пугающе, но любил. Надеясь, что всё же как друга, но любил. И давал себе в этом полный отчёт. Лазаренков был для него, словно мамочка, которая готова была поддержать в любой момент, помочь в чём-то. Отношения с ним были тёплыми и уютными. Во многом потому, что Даниил был идеальным другом для Мефисто, пусть слегка и эксцентричным, но чутким, понимающим, готовым в любой момент броситься сопереживать или что-то отпраздновать с близким человеком, но в то же время всегда любителем насмехнуться, кольнуть острой фразой. Все речи Даниила обладатель образа Дьявола в тот момент пропустил мимо ушей, наблюдая лишь за мимикой. Вроде всё хорошо. Ничего необычного в друге не замечалось, это значило только одно: в трубку домофона парень не сказал ничего компрометирующего про себя. -… Грёбанный Мефисто, — выдал Даниил навеселе свою привычную фразу, которая, казалось бы, уже давно вошла в его лексикон, как старый и изрядно поржавевший фразеологизм. Он мягко, но резко пнул идущего впереди друга и, когда тот обернулся, прижал голову к шее, чтобы образовалось три лишних подбородка, кинематографично улыбнулся и помахал ручкой.       Работа со сценарием всё никак не шла. Чего-то будто бы не хватало в тексте. Чего-то важного, потому что на предварительных чтениях оба очень сильно сбивались, и оба были безмерно злы: как на себя, так и друг на друга. Вскоре подошла Аня, которая в некоторых местах очень верно подметила пропуски и недочёты, свежим взглядом увидела сюжетные дыры. Даниил принёс очередные кружки горячего чая, чтобы голоса находящихся в квартире людей не сели. Ставя их на стол, тот как-то невзначай посмотрел на Мефисто. Лазаренков, довольный наконец начавшей продвигаться работой, улыбнулся. Подобие Дьявола тем временем оцепенел и не мог даже выразить никаких эмоций, не то, чтобы шевельнуться. Слишком близко были их лица. Парень, в общем то, не любил нарушений личного пространства не зависимо от того, кто был перед ним, но тут совсем обмяк. Ситуация не просто вводила в ступор, она заставляла дышать чаще, глубже, чтобы не задохнуться от нахлынувших эмоций. Параноидальные мысли вновь лезли в голову, тут же их покрывали другие, внутренний конфликт разрастался, в голове горел какой-то адский костёр из чувств, мыслей, желаний, позывов и здравого смысла, а щёки парня тем временем, вроде как, начали розоветь. Или не начали? Знали это лишь те, кто видят его, и это удручало. Хотелось выйти, продышаться, успокоиться, разбить пару тарелок и снова отдышаться, а пока мозг лишь строил жуткие теории о том, какие теории строит мозг Даниила, если бы вдруг подозрительное жжение в районе щёк оказалось действительно тем, что к коже по правде вдруг резко прилила кровь.       Его приближающееся лицо было словно наркотик. Было так же больно, мерзко, противно. Всё кружилось и тряслось, мысли путались во что-то непонятное, а сам Мефисто душой надолго улетал куда-то в другое измерение. Хотелось ещё. Да, парень не выдержал. Да, он сбежал в ванную комнату при первой же попавшейся возможности, когда Аня как-то чересчур показушно и наигранно вдруг резко перестала справляться с ролью. Аня вообще была девушкой очень приятной, всегда понимала ситуацию и будто бы спасала Мефисто от неловких моментов своими действиями. И, кажется, догадывалась… Наскоро умывшись, отдышавшись и вытеревшись полотенцем, уже более спокойный юноша вышел из ванной комнаты. В очереди стояла Аня. Она поправила перекошенную набок футболку парня и охрипшим от долгих чтений вслух, грустным голосом сказала: — Перестань так бояться близкого контакта с людьми. Особенно с друзьями. Это нормально, когда люди приближаются друг к другу, понимаешь? Это признак доверия. Не будь, пожалуйста, как девственник-подросток, который боится прикасаться к людям, потому что это вызывает у него спермотоксикозные мечты. Ты взрослый мужчина, как мне кажется. Пойми — твоё личное пространство на друзей не распространяется, потому что ты — их. Ты наш. И мы тебя безмерно любим и ценим. Мы не причиним тебе зла, господи, почему я разъясняю тебе это, как пятилетнему ребёнку? — Не знаю. — Ответил Мефисто серьёзно, строго посмотрев на девушку. — Думаю, не тебе учить меня, что мне должно быть приятно, а что неприятно. Ведь ты ни разу не пыталась сделать мне приятно, красавица. — Отпустил он свою пошлую шутку и как можно более вульгарно улыбнулся. Ему стало противно от того, что он говорит, но выбора больше не было. Нужно было захлопнуть эту тему любыми способами, чтобы приступ сбитого дыхания вновь не захватил его. Аня высокомерно хмыкнула в ответ, сделав одновременно вид, что ей немного весело, закрыла дверь и села на пол. Больно. Очень больно ей было слышать такие глупые подкаты-отмазки от своего друга. Ещё больнее было осознавать, что любит он далеко не её и за пеленой своей безграничной любви к такому далёкому, такому запретному Даниилу, игнорирует все её стремления помочь, выручить, сделать добро. Из глаз девушки потекли горькие слёзы.       Пришедши в зал, Мефисто театрально улыбнулся и потянулся. Безумные мысли охватили его сознание. Он был подозрительно счастлив и ходил по комнате взад-вперёд, как умалишённый. — Ну чего? Снимать будем или остановимся на этом этапе? — Спросил он у Даниила. — Господи, ты чего там накушался, довольный мой? — Спросил Лазаренков, средним пальцем поправив очки и сложив стопку бумаг в специально отведённое место. — Думаю, что на сегодня хватит. Сейчас Никита уже должен придти. Посидим, выпьем слегка, поболтаем. Давно так не сидели. — Даниил уставше потянулся, прижался спиной к спинке дивана и закрыл глаза. Слева от него сел Мефисто и, повернув голову направо, улыбнулся во все имеющиеся 2 ряда зубов. Лазаренков сонно открыл правый глаз и, испуганно отшатнувшись, крикнул своё коронное: «Грёбанный Мефисто». После чего вновь сел в привычное положение. — Какие таблетки ты принимаешь, чтобы так резко менять настроение с обычного на гиперактивно-весёлое? Я тоже такие хочу. Ты как умотаешься и сдыхать от усталости начнёшь, так у тебя сразу какое-то шило в жопе появляется. Магия, ей Богу. — Сказал Даниил спокойно. Мефисто придвинул своё лицо к лицу друга ближе. Им одолевал азарт. Пытливым взглядом он сверлил щеку друга. Поняв, что его не замечают, Мефисто громко и радостно выпалил: — КАК ДЕЛА? — Господи, как же ты меня уже ЗАЕ… — сказал Даниил, почему-то не дополняя свою фразу. Он сонно посмотрел на друга. — Дурак, ей Богу, дурак. — Лица теперь их были на расстоянии чуть меньше двух сантиметров. В голову Мефисто бил какой-то нестерпимый адреналин. Повторный приём так называемого наркотика доставлял удовольствие. Хотелось ещё. Хотелось больше. Хотелось сильнее. Но он держался. Даниил же вёл себя странно. Он будто впал в оцепенение. Широкими, испуганными глазами парень смотрел на Мефисто и, кажется, сильнее сжал в руке край диванной обивки. Неловко, безумно неловко. Но отсюда Даниилу теперь не вырваться. Он пленник этой игры в гляделки до тех пор, пока друг не решится убрать лицо. Мефисто чувствовал его сдавленное дыхание. Мефисто начал понимать, что всё это не просто так, но всё ещё не позволял себе лишнего. — Ути пуся мой! — Выкрикнул он довольно, потрепал друга за щёки и, словно ошпаренный гиперактивный ребёнок, вскочил с дивана.       Все друзья были в сборе. На столе вместо чая стояли более горячительные и кружащие голову напитки. От просмотра фильмов повидавшие много разного дерьма обзорщики открестились, сетуя на то, что не любят, когда их профессия, хоть и любимая, лезет им в жизнь. Посему изрядно опьяневшими головами было решено, что друзья будут играть в фанты. Каждый из присутствующих лично написал на бумажке кучу разных глупых посланий. Веселье усиливалось и вечер, подходя к концу, оказался невероятно душевным, приятным. Бумажек с желаниями оставалось совсем мало, а друзья, признаться, уже хотели расходиться. Смеясь от которого кукареканья подряд, со счастливой улыбкой Мефисто потянулся за следующей бумажкой. Синей ручкой на белом фоне было аккуратно, нежным и завитым почерком выведено: «Засосать человека справа». Мефисто посмотрел налево, где сидела Аня и направо, где, сияя яркой улыбкой, сидел Даниил. — Засосать человека справа. — Сказал Мефисто другу и, отдав ему бумажку в руки, залился смехом. — Нет, ну это дичь какая-то. — Сказал он, посмотрев на всех присутствующих со взглядом слепой надежды. — Спасибо! — Сказал Никита куда-то вверх, сложив руки, как при молитве. После он театрально улыбнулся, повернулся к друзьям и дополнил. — Смотрю, наблюдаю, подмечаю для будущих подколов, компрометирую. — Ну шо, изверги, вызов принят. — Сказал Мефисто. Колени его предательски дрожали. — Иди ко мне, лапа! — Вскрикнул он, притягивая друга за шею к себе и показушно выставил губы вперёд, чмокая воздух. Не успев понять, что происходит, он почувствовал, как в ответ его накрыл мягкий и тёплый поцелуй. Такой приятный, такой желанный и терпкий. Сейчас, в эту минуту, как никогда хотелось углубиться в него; сделать страстнее; прижать друга к себе сильнее; ощутить, как он слегка подрагивает. Но этот поцелуй прервался так же быстро, как и начался. — Ура, товарищи извращенцы! — Сказал Даниил и отпил из своего бокала немного вина. Никита залился краской так же быстро, как и смехом. Аня обескураженно наблюдала за происходящим. На этой самой минуте Мефисто понял, что всё обречено. Он понял, что никогда не признается другу, как и друг ему, в своих настоящих чувствах, потому что стесняются, боятся, не знают, что из этого может выйти. Они заперты в клетке обстоятельств и, имея ключ к свободе, всё же продолжают сидеть взаперти, потому что боятся, что убежав из западни, больше никогда не встретятся. Они боятся, что это будет короткий, безумно короткий роман, если он вообще будет. Они боятся потерять друг друга. И как же сейчас Мефисто хотелось отвести друга в другую комнату, прижать к стенке и всё рассказать, после чего заняться жарким сексом, как с той фанаткой-блондинкой, жадно добивающейся его внимания. Как же хотелось в порыве страсти схватить его за волосы под самый конец, как её тогда, и… Но Мефисто прекрасно понимал, что этого не будет. Он будто предвидел будущее. Сейчас он, уходя, извинится перед Аней и, долго смеясь и общаясь на улице, они поедут к ней, где он, схватив за волосы её, насладится её телом до последней молекулы, что станет отправной точкой их долгих отношений, свадьбы. А после он уйдёт в озвучку и будет только изредка встречаться со своим сорокалетним уже полуседым другом-холостяком, который станет каким-то талантливым ноунейм-режиссёром без средств к банальному существованию. Со временем они постараются подавить чувства друг к другу и будут вспоминать эту ситуацию, безбожно смеясь, чтобы не выдать, что всё ещё влюблены друг в друга, и их сердца всё ещё болят.       Стараясь сделать эту ситуацию более комичной, ходя по собственным ранам, Мефисто насмешливо спросил: — А если бы там было написано «Трахнуть человека справа»? — Так уж и быть, — сказал Даниил не менее ироничным тоном, — я разрешил бы тебе сделать обзор на моё творчество.       «Люблю. Боже, как сильно люблю, но как сильно боюсь сказать; как сильно боюсь потерять. Люблю. Люблю. Люблю…» — истерил тем временем голос в голове у обоих.