Моё (твоё) решение

Еду по коридору, в глаза бросаются яркие отметины настенных надписей. «Не все, кто блуждает, потеряны». «Жди, я еще не закончил». «Асимметрия сознания — признак эволюции разума». Читаю, пытаясь уловить хоть тонкий намек на смысл, однако терплю фиаско. Сам не замечаю, как подъезжаю к учительскому туалету. Вздыхаю, понимая, что лучшего места для размышлений во всем Доме не найти. А поразмыслить мне есть над чем. Заезжаю внутрь, краем глаза замечаю убегающего таракана, обитателя этого места. Раздражает звук падающих капель, вызывая непреодолимое желание заткнуть чем-нибудь кран левой раковины. Достаю из кармана платок с вышитым гербом — подарок Лорда — недовольно засовываю обратно, потому что не могу испортить такую вещь. Подъезжаю к окну, закуриваю, смотрю на серый дым, поднимающийся к потолку. На душе смутно, в голове вяло ворочаются мысли липкие и неприятные, как загустевший клейстер. Свет лампочки бросает блики на кафельные стены. Закрываю глаза. В образовавшейся темноте пронзительно вспыхивают где-то виденные и где-то слышанные обрывки фраз. «Только лицам в нестандартной обуви». «Дело было вовсе не в них. Дело было в тебе». «Ухожу тропой койотов». «Всех, кто знал и любил»…«Четвертая»… «Могу вас поздравить! Циммерман»… После общедомовского собрания, на котором Акула объявил имена прошедших тестирование, у меня появилась возможность покинуть это место. Но хочу ли я этого? — Конечно, хочешь. Ты здесь никто. Чужак. Долбаный Фазан, — голос неприятный, с заметной хрипотцой. Я знаю, кому он принадлежит. Делаю вид, что не замечаю говорящего. — Белая ворона. Изгой. Наружник, — последнее оскорбление голос ядовито шипит. Не выдерживаю и разворачиваю коляску… к зеркалу. Там отражаюсь я, но в то же время не я. Это даже не тот жалкий подлец и стукач, которого я видел, когда разговаривал со Сфинксом. Это правильный мальчик Эрик Циммерман. Он одет в белую рубашку, черные брюки, аккуратно причесан, как и положено настоящему Фазану. В руке тлеющая сигарета — единственный яркий огонек на этой блёклой картинке. В целом выглядит неприятно. — Что ты морщишься? Правда глаза режет? — отраженный я мерзко ухмыляется и снисходительно смотрит сквозь зеркало. — Это неправда! — огрызаюсь, смотря ему прямо в глаза. Он прищуривается. — Да неужто? — издевательски кривит тонкие губы, разводит руками. — Неужто ты будешь рассказывать мне, как тебе хорошо в четвертой, как ты привязан к своим друзьям оттуда? Как тебя там любят и ценят? Не смеши меня! — он начинает фальшиво смеяться, запрокидывая назад голову и хлопая себя по колену. Я молча жду, когда спадет волна этого наигранного веселья. Подумав, достаю из пачки новую сигарету и закуриваю. Отвратительный, режущий уши смех постепенно стихает. Мой двойник порывисто выдыхает и разводит руками, словно прося прощения за столь неуместную вспышку. — Теперь давай серьезно, — говорит он, изучающее глядя на моё лицо. — Тебе здесь нечего делать. Нам здесь нечего делать. Вспомни Помпея. Терпкий запах крови, судорожно вздрагивающее тело, курлыканье пробитого горла. Представь, как вытекала его кровь из артерии. Резкими толчками, ярко-ярко алая. Кровь еще живого человека. А ведь это был даже не финал Игры. Забавной, детской игры… — Заткнись! — из трясущихся рук на пол падает сигарета, тут же потухшая на влажном кафеле. — Ты ничего об этом не знаешь. Ты не знаешь ни их, ни этого мира — ничего. — А ты знаешь? — он смотрит с нескрываемой иронией. — Я пытаюсь узнать! Пробую понять это место. Пусть понемногу, по крупинкам, но у меня получится. Я стану частью Дома, их частью. — Конечно, у тебя все получится, — голос его становится приторным и тихим. — Разумеется, ты станешь частью Дома. Частью фундамента, например, Наружный ты мой. Я молчу, мрачно смотря на него. Отражение опять меняет тон. Теперь мой двойник говорит терпеливо, словно уговаривая неразумного капризного ребенка. Морщусь от неприязни. — Уйдя сейчас, ты никого не потеряешь. Кого ты, вообще, можешь потерять? Черного, разве что. Но он точно выйдет в Наружность. Если только с ним не случится то же, что с прошлым вожаком Шестой, — паскудно ухмыляется, словно предвкушая сладкие, милые его сердцу сплетни. Старуха под лицом мальчика, под моим лицом. Кажется, меня сейчас стошнит. — Только что ты подсказал мне чудесный аргумент за то, чтобы остаться. — И что ты можешь сделать, Фазаненок? Будешь защищать его, не жалея коляски своей? — Не твое дело. Что надо, то и буду делать. — Ой-ой-ой, как страшно! — всплескивает руками и презрительно растягивает гласные. — Это не страшно… Просто непонятно, — голос немного сбивается, пытаюсь успокоиться, чтобы он зазвучал уверенно. — Но я еще сумею понять. — Ты не смог это сделать за год пребывания здесь. Нет, даже не так. Мы не смогли. Последние несколько недель уже ничего не изменят. Пойми же уже. Мы не Курильщик. Мы Эрик, смирись, — отражение кажется разочарованным чем-то, то ли нашей неспособностью войти в сказку, то ли моей тупоголовостью, то ли и тем и другим вместе. — Ты забыл кое о чем, — пожимаю плечами и достаю из-под майки небольшой замшевый мешочек. Тот самый, с чешуей василиска. — Он приносит удачу. — Это ты забыл, — двойник заливается кудахтающим смехом, захлебываясь им. — Ты же отдал его Лорду, когда его увозили. — Амулеты так просто не отдаются. Можешь считать, что это всего лишь воспоминание об амулете. Но я знаю, что это метка Черного Леса. И я безупречен в своих желаниях. Я хочу остаться здесь, в Доме, до выпуска. — Я тоже безупречен в своем желании свалить отсюда. Сомневаюсь, что ты хоть на йоту лучше меня. В конце концов, мы одно и то же. Поэтому твое желание ничего не решает. Совсем, — он откидывается назад и устало вздыхает. — Решает, — упрямо бормочу себе под нос, почему-то я знаю, что делать нужно именно это. Отражение снова смеется, громко и лающе. Вдруг смех резко прерывается. Всматриваюсь в двойника и вижу, что он не на шутку испуган. Глаза округлились, руки дрожат, и самого его пробирает дрожь. Он поднимает руку и указывает мне на что-то у меня за спиной. В зеркале за спиной у меня ничего нет, поэтому разворачиваю коляску и вижу. На стене, на белом кафеле чья-то рука вывела фломастером кривые синие буквы. «Время еще есть». Ниже приписка темно-зеленой краской. «Пока не проросли сосны». Оборачиваюсь к Эрику. Тот пораженно молчит и лишь разевает рот, словно рыба, выброшенная на берег. — Мне кажется, наш спор решен, — спокойно выдыхаю и достаю еще одну сигарету. Щелкаю зажигалкой, несколько мгновений любуюсь огоньком, а когда поднимаю взгляд, надписей на стене уже нет. — Я хотел, как лучше, для нас обоих. Но если уж так решила судьба, я смирюсь, — не смотрю назад. Голос у двойника утомленный и сломленный. Даже жаль его становится. — И не думай меня жалеть. Я еще вернусь. Мы снова станем Эриком Циммерманом… Мир затихает. Слышно лишь противное капанье воды. Докуриваю и выезжаю из туалета. В голове туман, кажется, я немного придремал, задумавшись, и мне приснился разговор с самим собой. Смешно, право слово. В районе второй мимо меня пронесся, топоча копытами, кто-то из Логов. — Конь, можно тебя на пять секунд? — Что такое, Курильщик? — Ты не знаешь, можно отсюда как-нибудь связаться с родителями? — На третьем этаже есть телефон, а тебе зачем? — Нужно. Сможешь меня туда провести?