Heartbreaker

В больничной палате стойко разило спиртом, и очень заунывно. Приставучий едкий запах вбивался в ноздри и мешал нормально воспринимать происходящее. Этот медицинский, пропитанный нашатырём и хлоргексидином запах витал в воздухе и резал глаза. На мягком стуле сидела женщина с русыми волосами, собранными в неопрятную кубышку — кажется, уже лет пятнадцать они не были собраны во что-то другое, более привлекательное и нежное. Это нелепое гнездо, такое скомканное и растрёпанное, не делало её даже милой и тем более не стирало тень старости на тридцатипятилетнем лице. Она должна была быть по-прежнему молодой и красивой, но старческие складки в уголках губ и морщины на желтоватом лбу виднелись с каждым днём всё чётче. Однако недостатки своего тела, которые можно было обнаружить при взгляде на сухую пожелтевшую кожу или избыточные жировые отложения в бёдрах, она умело скрывала подходящей её фигуре одеждой. Серые глаза её были наполнены злобой, на дне которых плескалась в волнах боязнь за что-то низменное. Мужчина, откровенно седой и сплющенный, каких-то неправильных пропорций, вышел за пределы больницы по настоянию врача, чтобы спокойно покурить. В свои сорок его не волновал безобразно старческий, неухоженный вид. Одетый непримечательно и по-простому, он пытался найти в своей потрёпанной временем кожаной куртке зажигалку, но таковой по неизвестным причинам не находилось. Цокнув с недовольством, он подошёл к случайному прохожему с интересующей его просьбой, а затем удовлетворённо вздохнул, когда она была исполнена. Безразлично посмотрев сереющими голубыми глазами на окно палаты, он задумался о чём-то своём. Женщина же вскочила с места, безуспешно пытаясь скрыть своё любопытство и радость, когда в палату зашёл немолодой, но прилично выглядящий врач. Убедившись, что главы семейства на месте нет, он пошло обнял рослую даму за талию и провёл ладонью по круглым бёдрам, удовлетворив её подобным жестом настолько, что она с приторной улыбкой прижалась к нему. Темноволосый врач, демонстративно кашлянув, осторожно отстранил её от себя, а затем посмотрел в свой блокнот для записей, но неугомонная женщина осталась недовольна. — Она всё равно спит, есть ли тебе разница? — Линайна... — он обречённо выдохнул её имя и перевёл взгляд на кровать с пациентом. — Она просыпается. — Ну и замечательно, сколько уже можно изводить нам нервы своей комой. Девочка на кровати поворочалась и с ломотой во всём теле протяжно заныла, закусив губу, и попыталась медленно открыть глаза, но яркий свет ламп ослепил её, и она тут же отвернулась, уткнувшись в подушку. — С пробуждением, — поприветствовал её доктор, который тут же присел на стул рядом. Девочка нехотя обернулась, прикрывая глаза рукой в попытках привыкнуть к свету. — Как себя чувствуешь? Судя по всему, стабильно. Но она не чувствовала себя нормально. Врач спешил, тараторил и нервно поглядывал на Линайну, любопытство которой было наготове вот-вот просочиться сквозь её кожу, смешаться с потом и залить всю палату. Она ерзала, но взглядом избегала дочь. — Нет... — обессиленно вымолвила она, не предпринимая больше попыток опереться на локти или привстать. — Ладно, — врач внёс несколько корректив в блокнот и продолжил, ощущая похотливый взгляд, бегающий по его спине. — Я понимаю, что ты не в состоянии переваривать информацию сейчас, но тебе нужно выслушать меня. — Сколько я спала? — девочка проигнорировала только что услышанное, хотя абсолютно честно и добросовестно приняла информацию к сведению. Впрочем, ей даже не требовалось слышать продолжение. — Пять месяцев. Однако от услышанного срока она напряглась и распахнула глаза так, что свет ламп больше не испугал её. В поиске поддержки она посмотрела на мать и практически забыла, как выглядит эта женщина. Внутри непроизвольно образовалось непринятие, которое по каким-то причинам пациентка удалить не смогла. — Хм? — Линайна наконец-то посмотрела на дочь. — Я пришла в себя в первый же день, как и твой отец. Девочка зажала рот рукой больше от осознания того, что за эти пять месяцев отношение её матери к ней спустилось до отрицательной отметки и перешло в ненависть и животное отвращение, нежели от подступающей рвоты. Но физиологический аспект удалось унять. — Твои родители пришли к выводу, что после... провалившейся операции твои ноги необходимо ампутировать. И девочка, не выдержавшая правды, произнесённой вслух, горько зарыдала.

***

Капли пота стекали по раскрасневшемуся лицу Зена по двум причинам. Первой служила только что законченная изнурительная тренировка, а второй являлось закрытие метро. Начинающий актёр был настолько амбициозен, что репетиции до часу ночи его совершенно не волновали, впрочем, удача была на его стороне. Владелица студии танцев была близкой знакомой юноши, поэтому не волновалась за сохранность помещения, когда в ней был ответственный за своё совершенствование и безопасность места альбинос. Но Хён Рю, потерявший счёт времени, сейчас мог беспрепятственно стереть новые кроссовки в прах с такой скоростью бега. Практически скользя по старой плитке так же, как по льду, длинноволосый приближался к заветному значку метро, который казался ему сейчас едва ли не вещью жизненной необходимости. С великолепной грациозностью притормаживая у входа, чтобы не влететь с разлёта в дверь, Зен победно усмехнулся и помчался дальше. Длинные коридоры метро были ужасающе пусты и непривычно тихи, но подобная атмосфера прошедшего апокалипсиса казалась в своём роде заманчивой и по-своему притягательной. Последний поезд должен был прибыть через семь минут, поэтому юноша сбавил темп, когда стал приближаться к месту отправки. Отдышавшись и смахнув со лба липкий пот, Зен прислонился к колонне, поглядывая на часы и дожидаясь поезда. Домой хотелось с какой-то неистовой силой, желание побыстрее оказаться в ванне, отхлебнуть немного пива и просто рухнуть в полном обессилении на кровать — всё это заставляло его слегка прикрывать глаза от утомления и невыносимой жажды обнаружить себя за пределами этого злосчастного метро, в котором он — последний пассажир. Однако его уютные мысли были прерваны какими-то шумными шорохами со стороны крайней колонны из всех имеющихся здесь. Подумав, что ему показалось, он перепроверил время на часах — до приезда поезда ещё есть несколько минут. С беспокойством, которое прицепилось к нему после этого звука, похожего на падение, но такого тихого, он вобрал в себя воздух и оглянулся. Пряди светлых волос были раскиданы по полу, а из-за колонны торчали чьи-то запястья. Хён, испугавшийся такой картины, немедленно подлетел к причине своего беспокойства и обнаружил в нём бессознательную девочку, свалившуюся с инвалидного кресла. Он приподнял тощее тело за плечи, попытавшись всмотреться в лицо, но длинные рыжеватые ресницы лишь слегка вздрагивали. — Эй! Ты в порядке? Конечно, она не была в порядке. Актёр готов был ударить себя по лицу сейчас за такой нелепый вопрос, но ощущение нарастающей в груди паники, бившей по его сердцу гораздо сильнее, чем мог бы хлопок по лбу, разрасталось в геометрической прогрессии. Но как только девочку попытались посадить на кресло, её голова лишь рухнула на грудь, а блондинистые пряди завесили впалые щёки. Зен присел на корточки, обхватив руками подлокотники кресла, и попробовал вглядеться в лицо. Услышав приближающийся поезд, он хотел было вскочить с места и повезти её в больницу, но она медленно приоткрыла глаза и слабо улыбнулась, на полувыдохе пробормотав: — Вы так восхитительны... Похоже, сам Ангел проводит меня до ворот в иной мир. Заслуживаю ли я этого... Актёр, ошеломлённый таким тленным признанием, потерял дар речи и хотел было сказать, что ей ещё не время уходить, но его прервал подъехавший поезд и потерявшая сознание девочка.

***

Первым делом Зен довёз светловолосую до своего дома, затем скинул спортивный рюкзак и в панике начал соображать, что делать. Конечно, больница! Больница была выходом, в больнице ей точно помогут... Но для чего он привёз её сюда, а не сразу к специализированным врачам? Чёрт знает! — Господи... — он с ужасом выдохнул, откинув выбившиеся из хвоста волосы на спину. — А если я украл чужого ребёнка? Да нет, о чём я думаю! Ей нужна помощь! — Не... в больницу... Девочка, пребывавшая без сознания всю дорогу, внезапно откликнулась, не подняв головы. Неподвижно сидевшая в кресле, она старалась размеренно дышать, а потому держалась за сердце. Маленькие кулачки сжимали белый свитер в нежную голубую полоску, а на кремового оттенка брюках, которые должны были обтягивать стройные ноги, но вместо этого закрывали тощие бёдра и приоткрывали тончайшие щиколотки, Зен только сейчас заметил сгустки засохшей крови. — Ты в своём уме? — в красных глазах виднелось недовольство, которое девочка заметила, когда подняла голову и очень удивилась. После чего удивился и сам Зен. Бледное лицо с покрасневшими впалыми щеками, усыпленными веснушками, обрамляли блондинистые локоны, при свете ламп отливавших оранжевым блеском, и были странной длины: стрижка явно задумывалась как каре чуть ниже подбородка, но одна толстая прядь у левого уха, накрывавшая сцепленную заколкой длинную чёлку, была явно длиннее всех остальных волос и практически достигала ключиц. Светло-вишнёвые искусанные маленькие губы были приоткрыты, а из-под рыжеватых ресниц на альбиноса смотрели удивлённые ясные голубые глаза с неазиатским разрезом. — Ты же тот Ангел... — Я бы поспорил, кто из нас ангел, — Хён едва было снизошёл до флирта, но тут же опомнился. — Ты в порядке? Уверена, что не хочешь в больницу? Но девочка тут же закусила губу и всхлипнула. Удивлённый юноша тут же засуетился в непонимании: что он сделал не так? — Милая, всё хорошо? Я могу чем-нибудь помочь? Но светловолосая лишь начинала плакать сильнее, зарываясь в рукава оттянутого свитера. и закрывалась волосами. — Я очень давно не слышала этих слов. Спасибо тебе. Дав ей немного времени, чтобы выплакаться, не забывая при этом успокаивающе поглаживать её узкие, до невозможности худые плечи, Хён Рю смотрел на неё изучающе, с болезненным интересом, с ощущением какого-то странного стыда без причины, с чувством, что к ней нельзя прикасаться — вдруг надломится сильнее прежнего? Но она позволяла гладить себя, пусть и вздрагивая время от времени — вероятно, от давно забытых тёплых ласк. — Так странно. Меня очень пугают незнакомые люди, но ты... как Ангел. Самый настоящий! — она благоговела от его черт лица, волос и глаз. Она практически сходила с ума и безропотно наблюдала за каждым его содроганием бровей в беспокойстве, находя в этом что-то умопомрачительное. — Я понимаю, это может быть тяжело для тебя, но... Ты можешь сказать, что случилось? — Я... хорошо. Давай я подступлюсь с другого ракурса. Как тебя зовут, мой Ангел? Зена часто воспринимали как Ангела или даже Бога — ему было всё равно, пусть он и несколько недоумевал, как люди доходят до таких сравнений. Однако в её произношении было что-то запредельное, другое, чужое и странное. Актёра распирали чувства изнутри, потроша его внутренности, но не подсказывая, как к этому относиться. — Хён Рю. Что насчёт тебя, юная леди? Она изменилась в лице, слегка опечалившись, что тут же было замечено Хёном. — Что-то не так? — Н-нет... Я Каролина Хизерлэй. Зен моментально понял, что она явно не азиатка: это читалось в её лице, а имя только укрепляло решимость в теории, но девочка точно наперёд знала все вопросы в голове альбиноса, поэтому нерешительно улыбнулась и продолжила. — Здесь... была моя вторая операция на ноги после одного несчастного случая, но она окончилась неудачей. Хён посмотрел на неё с жалостью, наверное, потому что иначе на неё смотреть было невозможно. Её ранимый, хрупкий образ наталкивал на странные мысли, но центральной была одна — ей нужно помочь. — Ты... не должен помогать мне. Я справлюсь, — решительно заявила она и прокрутила колёса кресла так, чтобы отъехать в сторону выхода, но Зен, не менее уверенно схватившись за ручки, развернул её к себе. — Не очень убедительно? — Каролина, тебя нельзя оставлять в таком состоянии одну. И вообще, где твои родители? — Мне уже восемнадцать, — внезапно выдала она. — Я могу сама о себе позаботиться, ведь так? Мне не нужны родители. Ровно так же, как и они не нуждаются во мне. Ошарашенный подобным заявлением, Зен присел на корточки и накрыл тыльную сторону маленьких ладоней своими, осуждающе посмотрел на неё. — Кто оставит свою дочь в таком состоянии?! — Мой Ангел, пожалуйста, давай не будем об этом. — Хорошо... хорошо. Что ты собираешься сейчас делать? — Я... хотела ночевать в метро. — Его закрывают на ночь. — Меня обычно не находят. Я не первую неделю ночую там. Возмущённый подобными обстоятельствами, Зен вскочил с места от негодования и был готов ударить кулаком в стену, но воздержался, попытавшись выпустить пар незаметно, и продолжил разговор. — И до каких пор ты будешь так делать? Пока не умрёшь с голоду? — Нет, у меня ещё есть немного денег на еду... — Каролина, это ненормально! — У меня нет другого выбора, мой Ангел. Её слова прозвучали максимально обречённо, с полным угнетением и отречением от внешнего мира, от себя. Она сидела перед ним, зная, что ей уже нечего терять, но по каким-то, чёрт возьми, причинам его возмущало это неистово! А она всё улыбалась так же просто и слабо. — Пока мы не придумаем, что с этим делать, ты останешься тут, Каролина. На её лице проскочило удивление, и она неуверенно сжала свитер в области груди. — З-зачем... Альбинос провёл её до переходящей из гостиной маленькой кухни, затем поставил чайник с водой нагреваться, а сам дотянулся до давно забитых на дальние края полок упаковок с чайными пакетиками. — Какой предпочитаешь? Или ты не пьёшь чай? Удивление, которое осветило миловидное лицо Каролины, было непередаваемым и искренним. Казалось, она совершенно забыла, что такое забота и понимание. Казалось, она забыла, что значило пить чай, а не воду из фонтанчика на улице. — Зелёный... После чего она, условно успокоившись, покорно улыбнулась и позволила за собой поухаживать. Впервые за несколько лет она почувствовала себя как дома.