Arctic Monkeys — Baby I'm Yours
Хосок вваливается в комнату Чонгука через окно, дико пугая младшего, с бешено горящими глазами, растрепанными волосами и в заляпанной чем-то помятой одежде. Чонгук поднимает взгляд от учебников и тяжело вздыхает, когда брат подлетает к двери и захлопывает ее, мечется от шкафа к кровати, на ходу стаскивая с себя одежду и забрасывая ее под ноги Чонгуку. Чонгук пихает ее под стол, и Хосок только успевает натянуть на себя футболку и спрятаться под одеялом, как раздается негромкий стук в дверь. — Чонгукки, можно? — раздается приглушенный голос мамы. Чонгук в последний раз обводит глазами комнату и, убедившись, что ничего не вызывает подозрений, отвечает, что она может войти. Дверь приоткрывается, и женщина входит внутрь, вид у нее раздраженный и обеспокоенный одновременно. — Ты брата своего не видел? Клянусь, я ему голову откручу… — Мам, — шепотом одергивает ее Чонгук, округляя глаза. — Хосок-хен спит, вот же он. Пришел ко мне где-то час назад, сказал, ему скучно одному. Она резко замолкает, переводя взгляд на кровать и замечая торчащую из-под вороха одеял розово-серебристую макушку, обладателя которой сложно спутать с кем-нибудь другим. Женщина стыдливо прикусывает губу, а потом резко выпускает воздух, подходя к спящему сыну и наклоняясь, чтобы поцеловать его в затылок. — А ведь я бы прибила его, если бы увидела утром, — виновато бормочет она, приглаживая его мягкие волосы. — Чонгукки, а ты долго еще будешь сидеть? Завтра в школу. Чонгук смотрит на часы и моргает пару раз, чтобы убедиться, что ему не мерещится, и время действительно уже перевалило за полвторого ночи. Он устало вздыхает и только сейчас ощущает, как ноет спина от долгого сидения за столом, как неприятно пульсирует боль в висках, как печет глаза, размывается картинка перед ними. Мама подходит к нему и мягко, но настойчиво закрывает учебники, аккуратно складывая их в стопку, забирает тетради, отодвигая их в сторону, и ласково целует сына в лоб. — Засиделся, — обреченно признает он, и мама тепло улыбается. — Ты у меня такой умный мальчик, Чонгукки, — шепчет она, гладя темную гладкую макушку, и ненавязчивая ласка матери помогает расслабиться, заставляет прикрыть глаза. — Не нужно себя перетруждать. Ляжешь в комнате брата? Чонгук кивает неосознанно, забывая, что Хосок не спит и сможет сейчас пойти к себе. — Тогда не будем его будить, — тихо продолжает женщина. — Я уже ложусь, ты не задерживайся, хорошо? Спокойной ночи. — Спокойной ночи, мам, — отвечает Чонгук и, дождавшись, когда дверь за ней закроется, достает из-под стола грязную одежду Хосока — запах алкоголя и сигарет мгновенно бьет в нос — и швыряет ее в сторону брата. — Спасибо, мелкий, выручил, — Хосок на лету ловит одежду и спускает голые ноги с кровати. — Мать пообещала вышвырнуть меня из дома, если я еще хоть раз вернусь позже десяти. — И ты, конечно, продолжаешь ее слушаться, — хмыкает Чонгук, поднимаясь и складывая учебники в рюкзак. Он уже сходил в душ, и мягкая пижамка приятно греет, и он просто не может дождаться, когда ляжет в постель, закроет глаза и просто исчезнет из мира на целых шесть часов. — Хен, давай уже, иди к себе, я устал и хочу спать. — Да погоди, слышишь, мать еще по коридору ходит, — понижает голос Хосок, но с кровати встает, уступая младшему место, а сам плюхается на компьютерный стул, делая несколько оборотов, а потом затормозив. — Нет, блять, тошнит. — Если вырвет, — начинает Чонгук, широко зевая и кутаясь в одеяло, — вытирать сам будешь. — Ты такой добрый, Гук, — смеется Хосок, но Чонгук уже начинает засыпать, голос старшего доносится словно сквозь вату. — Возьму тебя в следующий раз с собой на выступление. Заслужил. Он резко распахивает глаза, тут же садясь на кровати, и Хосок ухмыляется в ответ на бурную реакцию. Щеки Чонгука чуть розовеют от смущения, и он опускает взгляд, перебирая в пальцах краешек одеяла. — Правда возьмешь? — с надеждой уточняет он. Только бы брат не обманул, только бы действительно взял… — Конечно, — кивает Хосок, и Чонгук закусывает губу, чтобы не взвизгнуть от радости. Первое время, года три назад, когда группа Хосока только начинала существование, он часто таскал Чонгука с собой на репетиции, но потом о группе узнали родители, был настоящий скандал, они грозились едва ли не выгнать Хосока из дома. Все, конечно, закончилось мирно, они же все-таки любят своего сына, разрешение на то, чтобы заниматься музыкой было получено, но зато ему запретили втягивать в это Чонгука, и с тех пор Хосок очень редко решается брать с собой брата. А Чонгуку очень хочется. — Выступление в пятницу ночью, — говорит Хосок, прежде чем выйти из комнаты. — Можешь начинать придумывать отмазки для мамы. Чонгук не может уснуть всю ночь.***
— Как только матушка тебя отпустила, — ржет Хосок, сжимая пальцы на плече Чонгука и подталкивая его вперед по узкому коридору, освещенному тусклым голубоватым светом. Тэхен идет чуть впереди, и Чонгук старается не спускать с него глаз, потому что достаточно моргнуть, чтобы потерять Тэхена даже в месте, где все на ладони. Чонгук чуть краснеет и вздергивает подбородок. — Я сказал ей, что остаюсь ночевать у Тэхена, — ледяным тоном отвечает он, и Хосок ржет сильнее. — Поэтому и спрашиваю, как отпустила. На этих словах Тэхен оборачивается, показывая брату Чонгука язык, и Хосок цокает. В этот момент они подходят к нужной двери, на которой висит чуть покосившаяся табличка с названием их группы, и сердце Чонгука замирает в приятном предвкушении. Сейчас дверь распахнется, а за ней — совершенно другой мир, который завораживает Чонгука. И в этом мире… — Ты долго, — недовольно говорит Сокджин, когда Хосок с двумя детьми входит внутрь. — О, Чонгукки, привет! Рад тебя видеть. Ты очень подрос. — Да где? — ворчит Хосок, кидая в сторону Сокджина бутылку с прохладной водой. Тот ловит, быстро открывает ее и припадает к горлышку. — Как был гномом, так и остался. Пьет на завтрак исключительно банановое молоко и плачет, если его нет. Чонгук чувствует себя униженным и готов расплакаться уже сейчас, как слышит тот самый голос. Самый красивый на свете голос. — О, заткнись, Хосок, напомнить тебе, как ты наматывал сопли на кулак, когда узнал, что хомяки живут всего два года? — Юнги поднимается со своего стула и подходит к Чонгуку, кладя руку ему на плечо. Чонгук может поклясться, что все вокруг засияло в этот момент. Сердце подскакивает к горлу, и всего на мгновение ему становится страшно, что он сейчас задохнется от переполняющих его чувств. От Юнги пахнет очень вкусно — дорогой туалетной водой, мятной жвачкой и чем-то свежим, щекочущим нос. Чонгук только сейчас понимает, насколько сильно он скучал. — Чонгук, ты и вправду очень вырос за эти… сколько мы не виделись? Полгода? — Семь месяцев три недели и пять дней, — выпаливает Чонгук быстрее, чем успевает подумать, и тут же краснеет так, что начинает печь лицо, под изумленными взглядами пяти человек. Рука Юнги соскальзывает с его плеча, и ему вдруг становится холодно, хочется взять хена и закричать «только не отходи от меня!», но он и так уже все испортил. Чонгук от отчаяния уже готов сморозить еще какую-нибудь чушь, чтобы оправдаться, но ситуацию, как ни странно, спасает Тэхен. — Чимин, у тебя новый цвет волос! — он через всю комнату летит к Чимину, обнимая его за плечи с такой силой, что на его руках вены вздуваются. Явно слышен хруст, и Чимин страдальчески стонет, упираясь Тэхену в грудь обеими ладошками. Тот отстраняется, и его глаза горят от восхищения. — Ты такой красивый, Чимин! — Для тебя — Чимин-ши, — ворчит он, разворачиваясь к зеркалу, чтобы поправить прическу. Нежно-розовые волосы действительно очень ему идут, делают его похожим на милого персонажа аниме, но стоит ему рот открыть — как образ тут же рушится. Но Тэхен бы не был преданным фанбоем, если бы так просто сдавался. Он снова начинает громко воспевать Чимина, Сокджин продолжает наносить себе макияж, Хосок утыкается в свой телефон, и Чонгук едва заметно переводит дух, мелкими шажками отходя в угол и надеясь слиться со светло-бежевой стеной. На нем как раз пушистый бежевый свитер — может, его никто не заметит. До конца его жизни. Это же надо — только открыть рот и сразу выдать точный срок их с Юнги разлуки. Не то чтобы он считал, ага. Не то чтобы это его волновало. — Эй, Гук. Чонгук аж подскакивает, резко разворачиваясь и вновь краснея. Юнги улыбается, но во взгляде нет насмешки. Чонгук хватается пальцами за подол свитера, принимаясь перебирать его, чтобы отвлечься от смущения. Ему вдруг кажется, что весь мир слышит, как колотится его сердце. Почему же Юнги так смотрит? Пусть перестанет, пожалуйста, господи! — Я очень рад, что ты пришел, — тихо говорит Юнги, садясь на стул, и кивком головы указывает на соседний, приглашая сесть и его. Чонгук сглатывает и гадает, послышалось ли ему, или Юнги действительно только что сказал, что рад его присутствию? Он садится на самый краешек стула, неестественно выпрямив спину, и кладет ладони на коленки. Юнги смеется чему-то своему, но Чонгук не решается посмотреть на него. Кончики ушей у него пылают. Ну да, вырос мальчик. Как тогда не мог ни слова в присутствии Юнги вымолвить, так и сейчас. — Что у тебя нового? — не сдается Юнги. Чонгук судорожно пытается вспомнить, что нового и интересного произошло у него за эти долгие месяцы, но на ум совершенно ничего не приходит. — Я перешел в старшую школу, — нерешительно говорит он, а потом мысленно прописывает себе удар по лбу. Отлично, Чон Чонгук. Именно это ему и было интересно. Юнги вдруг подается вперед, упираясь локтем в колено, а подбородком — в подставленную ладонь, и с интересом заглядывает в смущенное лицо Чонгука. Тот отводит взгляд, бегло облизывая губы. Ну почему он такой стеснительный? Как бы он хотел сейчас смотреть на Юнги, когда он так близко, так очаровательно улыбается, когда в его глазах столько тепла. — Делаешь успехи в учебе? — Д-да, — отвечает он спустя мгновение, а потом спохватывается, бросая быстрый взгляд на Юнги («красивый», — зачарованно думает он). — То есть, я не хвастаюсь, хен, у меня иногда успехи, я просто стараюсь и… — Все в порядке, — смеется Юнги, прерывая его сумбурную речь, и Чонгук завороженно смотрит на его широкую улыбку, обнажающую десны, и забывает даже о своем стеснении. — Ты молодец, Гук. Так держать. Чонгук открывает рот, чтобы ответить, чтобы сказать хоть что-нибудь («спасибо, хен», «я очень счастлив это услышать, хен», «я чертовски влюблен в тебя, хен»), но в этот момент дверь гримерки открывается, и в нее заглядывает девушка с синими короткими волосами. — Ребята, пятиминутная готовность, — громко произносит она, а потом скользит взглядом по Тэхену и Чонгуку и ухмыляется. — Вы двое, за мной, будете смотреть концерт из зала. — Спасибо, Хваса, — благодарит Хосок, а потом поворачивается к замершим младшим. — Выметайтесь, мелкота, от Хвасы ни на шаг не отходите. — Чимин, я буду в первом ряду! — обещает Тэхен, прежде чем выйти, и Чимин в ответ закатывает глаза, хотя его щеки немного розовеют. Чонгук поднимается тоже, но Юнги дергает его за рукав, заставляя обернуться. — Становись левее, там обзор лучше, — советует он, а потом, лукаво улыбнувшись, добавляет: — На меня. Чонгук выходит из гримерки как в трансе.***
Чонгук, на самом деле, немного устал. Ладно, возможно, он просто пиздецки устал, а Хосок надрался, как последняя свинка, и домой везти их с Тэхеном явно не в состоянии. Чонгук даже не уверен, что Тэхен хочет домой, потому что он выглядит абсолютно бодрым, танцует с Чимином, пьет с ним же, с ним же потом… Черт возьми, Тэхен и вправду сосется с Чимином. Интересно, Чимин настолько пьян, чтобы позволить ему, или Тэхен настолько пьян, чтобы не обращать внимания на протесты? Чонгук вздыхает, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. Не хватало еще вырубиться на этом диване, чтобы кто-нибудь утащил его в укромный угол. Конечно, старшие вряд ли дадут Чонгука в обиду, но они ведь не его няньки, в конце концов, никто не обязан с ним возиться. Кроме Хосока. Который сейчас бухой вкрай. Он потягивает через трубочку апельсиновый сок, следя за расслабленным Юнги, который о чем-то переговаривается с Сокджином, но его не слышно из-за музыки. Чонгук отводит взгляд, чувствуя какую-то тяжесть на душе. Он влюблен в Юнги уже много лет, и очень сложно придумать более безнадежную влюбленность. Юнги очень классный и популярный, и он старше Чонгука на целых четыре года и в нем видит милого братика своего друга. Не то чтобы Чонгук жалуется. Он никогда ни на что особенно не надеялся, и говорить-то об этом боялся, но все равно осознание того, что Юнги от него всегда будет отделен, тяготило. Чонгук понимает, что когда-то его милая влюбленность либо превратится во что-то тяжелое и болезненное, либо исчезнет, и он не знает, что пугает его сильнее. Он вдруг чувствует, как диванчик прогибается под чужим весом, и резко оборачивается, чуть не утыкаясь носом Юнги в щеку. Он мгновенно отшатывается, и Юнги поддерживает его за локоть, чтобы он не упал. — О чем задумался, Гук? — спрашивает он, оказываясь настолько близко, что почти касается губами его уха. Чонгук чувствует, как по телу прокатывается волна жара. — Д-домой хочу, — тихо отвечает он, но Юнги каким-то образом его слышит, чуть хмурится и скользит взглядом по танцующей толпе, пытаясь выцепить из нее Хосока. Тот объявляется сам — пошатываясь, наваливается на стол и что-то громко кричит. Чонгук обреченно вздыхает. Юнги поднимает ногу, пихая парня в бок, и брезгливо морщится, а потом поднимается и обходит стол, склоняясь к Сокджину, что-то шепчет ему на ухо. Чонгук изумленно следит за тем, как тот подхватывает Хосока подмышки, кидая на диван рядом с Сокджином, затем подходит к увлеченным друг другом Чимину и Тэхену и отдирает их друг от друга, что-то настойчиво втолковывая сначала одному, потом другому. И возвращается к Чонгуку, протягивая ему руку. Чонгук интуитивно хватается за нее — у хена теплая, мозолистая ладонь, очень приятная и надежная ладонь — и поднимается. Юнги уводит его из клуба через задний вход, и Чонгук даже не думает сопротивляться. Они выходят к стоянке, и Юнги достает из кармана сигареты, бросая на Чонгука быстрый взгляд. — Ты не против? Чонгук качает головой, и ему стыдно за то восхищение, которое он испытывает, когда смотрит на то, как Юнги обхватывает пухлыми губами сигарету, глубоко затягивается и, запрокинув голову, выдыхает серый дым в темное небо. — Если тебе холодно, можешь сесть в машину, — спохватывается старший, указывая рукой на стоящий неподалеку автомобиль. Секунду спустя щелкает блокировка — двери открыты. — Нет, я постою, — Чонгук переминается с ноги на ногу, засунув руки глубоко в карманы джинсов, и смотрит на асфальт, чтобы не пялиться на хена так откровенно. Он с наслаждением вдыхает прохладный уличный воздух, и ему нравится даже дым сигарет, которые курит Юнги. Иногда он задумывается, есть ли предел его влюбленности. Почти целый год он видел Юнги только мельком из окна дома, когда тот заезжал за Хосоком, но этого было достаточно, чтобы сохранить теплый огонек робкого чувства. — Куда тебя отвезти? — спрашивает он, докурив и наступив носком кроссовка на тлеющий бычок. И вот тут Чонгук впадает в ступор. Он замирает, широко распахнув глаза. — Тэхен… — осторожно произносит он, и Юнги склоняет голову набок. — Тэхен останется с Чимом до конца, — отвечает старший. — Он почти трезвый, на самом деле, и сказал, что проследит за ним. Сокджин заберет Хосока. — Но я сказал родителям, что останусь у него, — растерянно произносит он, и ему почти не стыдно за плаксивые нотки в голосе, потому что, если он заявится домой в три утра, ему конкретно попадет. Юнги задумчиво поджимает губы, оглядывая его с головы до ног. — Поедешь ко мне? — наконец произносит он, и Чонгук вздрагивает от неожиданности. Он замирает, и его сердце замирает тоже. У него ведь нет выхода, да? Домой он пойти не может, Тэхен его лицемерно предал. У него просто нет другого выбора. Он соглашается только поэтому, а не потому что до ужаса хочет увидеть квартиру Юнги и побыть с ним вдвоем до самого утра. Он робко кивает, и Юнги улыбается, открывая для него дверь машины. — Только обещай не приставать ко мне, — предупреждает он, садясь и заводя мотор, и громко смеется, когда Чонгук густо краснеет.***
— У меня всего одна комната, — предупреждает Юнги, когда они входят в квартиру. Юнги щелкает выключателем, и небольшой коридор освещается теплым желтым светом. Чонгук уже в абсолютном восторге. В квартире Юнги сквозняк, но пахнет чем-то свежим и вкусным — лавандой, мятой, какими-то цветами. Честно говоря, это немного неожиданно, но, черт, как же Чонгуку нравится. Юнги помогает ему раздеться и вешает его куртку на крючки у двери. Чонгук разувается, проходя вслед за старшим внутрь, и со сдерживаемым любопытством оглядывается по сторонам. Ему хочется все исследовать, ко всему прикоснуться — вот чашка, из которой Юнги пьет кофе, вот ванная, в которой Юнги моется, вот диван, на котором Юнги спит… Один диван. Последнее он произносит вслух, и Юнги пожимает плечами. — Я лягу на полу. Чонгук хочет возразить, но не успевает. Юнги кидает ему полотенце и сменную одежду. — Иди в душ первым, я пока постелю тебе. Чонгук моется быстро и в прохладной воде, потому что ему определенно нужно прийти в себя. Стоит закрыть глаза, как в голове появляется образ сидящего за барабанами Юнги. То, как он легко управляет палочками, словно чувствует их каждым нервом, то как наслаждается атмосферой, то, как выглядит его лицо в обманчивом свете клубных ламп. Невероятный Юнги, очень-очень красивый. Чонгуку все выступление хотелось завизжать, как маленькой девочке, когда Юнги прокручивал палочки между пальцев, когда быстро отбивал ритм, когда подпевал в припевах в микрофон. Конечно, и на других Чонгук обращал внимание — его брат и Сокджин играли на гитарах, скакали по сцене, разогревая толпу, Чимин пел своим ангельским голосом грубые песни, заставляя Тэхена вымученно стонать, но никто из них не мог сравниться с его Юнги. Чонгуку определенно стало стыдно, когда в тот момент он почувствовал возбуждение, но один взгляд на Тэхена, у которого глаза блестели так же возбужденно от вида и голоса Чимина, успокоил его. Вот только Тэхен все-таки нашел в себе смелость поцеловать свою любовь, а Чонгук так не сможет. Даже несмотря на то, что сам сейчас находится в квартире Юнги. Он выходит из ванной, суша влажные волосы полотенцем. Одежда Юнги ему великовата, но она пахнет хеном, поэтому Чонгук даже не думает жаловаться. В гостиной уже расстелен диван, а рядом с ним, на полу, лежит матрас. — Хен, давай я лягу на пол? — предлагает он громко. — Зачем? — голос Юнги раздается из-за спины и непозволительно близко, Чонгук подскакивает и отшатывается, запинаясь о матрас и падая вниз. Юнги пытается схватить его, но сам не удерживает равновесие, наваливаясь на младшего и успевая только в последний момент подставить руки, чтобы не раздавить его. Чонгук жмурится, на автомате вцепляясь в футболку Юнги, и его сердце колотится, словно сумасшедшее, запах пота, клуба и улицы, запах Юнги окутывает его. — Вау, Гук, — шепчет Юнги, и его дыхание волнами ложится на щеку Чонгука, и Чонгук боится открыть глаза и проверить, действительно ли он так близко. — Ты и вправду очень вырос. Больше всего в этот момент Чонгуку хочется набраться смелости и податься вперед, поцеловать Юнги, даже если ничего хорошего из этого не выйдет, даже если Юнги его оттолкнет и никогда больше к себе не подпустит, даже если сердце Чонгука разобьется. Он дрожит, ощущая на себе вес тела Юнги, и он не понимает, почему старший не встает, но отчаянно не хочет, чтобы он это делал. — Открой глаза, Гук, — просит Юнги, и Чонгук чувствует его шершавые пальцы на щеке, и распахивает глаза, и задерживает дыхание, и Юнги действительно очень близко, и он очень серьезный, пугающе серьезный. Чонгук вдруг ощущает эту разницу между ними — ему всего шестнадцать, а хену двадцать. И пусть Чонгука всегда называли развитым не по годам, прямо сейчас он чувствует себя таким маленьким, но это ему так нравится. — Если я тебя сейчас поцелую, ты закричишь? Чонгук гулко сглатывает, пальцы начинают неметь от того, с какой силой он вцепляется в Юнги. — Нет, но Хосок-хен тебя потом убьет, — выпаливает Чонгук, облизывая губы снова и снова. Взгляд Юнги опускается ниже, и он криво улыбается. — А мы ему не скажем. И подается вперед. Это первый поцелуй Чонгука, и Юнги об этом не знает, но наверняка догадывается. Чонгуку неловко, но так хорошо, когда горячий язык Юнги скользит в его рот, мягко ласкает его губы, его язык. Чонгук отвечает неумело, но пылко, и в животе все закручивается в тугой узел, он сжимает пальцы на боках Юнги, и старший обнимает его за плечи, прижимая крепче к себе. Юнги ведь не пьян, определенно не пьян, он бы не подверг Чонгука угрозе, сев за руль в нетрезвом состоянии, но как тогда объяснить то, что он сейчас делает? Поцелуй становится нежнее, глубже, и Чонгук тихонько стонет, подаваясь бедрами вверх, и в этот момент Юнги отрывается от него с таким чпоком, что по всей коже расходятся мурашки. Чонгук тяжело дышит, ошеломленно глядя на Юнги, и тот большим пальцем стирает влагу с его нижней губы. — Дальше мы точно заходить не будем, — усмехается Юнги, и его голос с такой хрипотцой, которая теплом скользит по коже Чонгука. — Ложись спать, Гук. Юнги поднимается и идет в душ, а Чонгук перебирается на диван, пытаясь унять ураган чувств внутри. Губы приятно горят, и он то и дело касается их пальцами, чтобы удостовериться, что это произошло в реальности. Он очень хочет спать, но усилием воли держит глаза открытыми, пока Юнги не возвращается из душа. Старший вырубает свет и укладывается на матрас, когда Чонгук решается его робко попросить: — Хен, не ляжешь со мной? Юнги молчит некоторое время, и Чонгук со страхом ожидает его ответа. Он даже жмурится, отворачивается к спинке и сжимается в комочек, когда чувствует, как диван прогибается, и Юнги обнимает его одной рукой поперек живота, прижимая ближе к себе. — Ты мне нравишься, Гук, — вдруг тихо говорит он. — И раньше нравился тоже, но сейчас… Чонгук обхватывает ладонь Юнги и робко целует подушечки пальцев, закрывая глаза. — У тебя сердце колотится, как бешеное, — смеется Юнги, касаясь другой рукой его груди. Но Чонгук уже не слышит — засыпает.***
Все случается через месяц. Теперь Чонгук видится с Юнги чаще, хоть и не ходит на их выступления. Чаще всего они гуляют где-нибудь или сидят у Юнги в квартире. Они много целуются, но Юнги не дает им заходить дальше — заботится о Чонгуке. Чонгук не решается настаивать, потому что и сам не особо готов. Но он счастлив. Он абсолютно, безумно, бесконечно счастлив. Юнги заботливый и чуткий, он отчитывает Чонгука, когда тот забывает дома шапку, а потом говорит, что Чонгук красивый до дрожи — и Чонгук умирает от нежности, в которую его окутывают. Никто не знает о них, кроме Тэхена. Юнги не боится рассказать, зато боится Чонгук, и старший его понимает, а потому относится к этому спокойно. Тэхен-то узнает случайно — сам день и ночь болтает о своем Чимине, а Чонгук просто пробалтывается. Так и выходит, что они каким-то образом начинают встречаться с двумя участниками самой популярной в их городе рок-группы. Но счастье ведь не может длиться долго, да? Чонгук, наверное, чувствовал подвох. В тот день, когда подвох дает о себе знать, Хосок опять нарушает комендантский час. Он по привычке вваливается в комнату Чонгука через окно, пьяный и растрепанный, и уже почти стягивает с себя футболку, как дверь распахивается, и на пороге, сложив руки на груди, стоит мама. Ее взгляд полон такой ярости, что Чонгуку становится страшно. Он огромными от испуга глазами смотрит на то, как мама в два шага преодолевает расстояние между дверью и замершим от неожиданности Хосоком и влепляет ему такую мощную пощечину, что звон еще долго стоит у Чонгука в ушах. Хосок делает два шага назад, прижимая ладонь к мгновенно вспыхнувшей щеке, и смотрит на мать стеклянными глазами. — Ты ублюдок! — кричит мать. Чонгук чувствует, как его глаза наполняются слезами, но не может заставить себя двинуться. — Ты думаешь, мы с отцом идиоты? Проваливай из дома, сволочь! Сколько это может продолжаться, черт возьми? Какой пример ты подаешь Чонгуку? — Мам… — испуганно зовет младший, но женщина не обращает на него внимания, размахиваясь, чтобы снова ударить сына. Хосок хватает ее за запястье, и в его глазах полыхает злость. Он сжимает челюсть так, что под кожей желваки ходят, чтобы не сказать ничего лишнего. В этот момент в комнату влетает разъяренный отец, и Чонгук прижимает ладони ко рту, сдерживая крик, когда мужчина без размаха бьет Хосока. Тот теряет равновесие, падает, и Чонгук подскакивает к нему, придерживая за плечи и с ужасом замечая кровь на его лице. Слезы уже бесконтрольно текут по щекам, когда Хосок цепляется за его ладонь, чтобы сесть. — Мы смирились с твоей музыкой, — он не повышает голос, но в нем слышен такой лед, что мурашки идут по коже. — Но твои пьянки, твой постоянный бунт… Ты думаешь о своем брате? Какой пример ты подаешь Чонгуку? — повторяет он слова жены, и Хосок вдруг отталкивает Чонгука от себя, заставляя его подавиться обидой. — У Чонгука есть своя голова на плечах. Чонгук отползает в сторону, чувствуя, как колотится испуганно сердце, когда Хосок поднимается, и родители вновь начинают кричать, и Хосок кричит тоже. Ему становится так страшно, потому что он любит брата, и маму любит, и папу, и ему физически больно смотреть на то, как они ругаются друг с другом. Никогда раньше такого не было, никогда раньше отец не поднимал на них руку, никогда Хосок не отталкивал Чонгука от себя. Он чувствует, как голова начинает кружиться, и ладошки потеют, и ледяной ветер пробирает до костей, когда он вылетает из дома в одной футболке, судорожно сжимая в руках телефон и на ходу набирая Юнги. Старший отвечает спустя бесконечно долгие секунды, пока Чонгук несется по улицам, его колотит от подступающей к горлу истерики. Вдруг родители там убьют Хосока? Вдруг Хосок перестанет общаться с ними? Вдруг… вдруг… — Чонгук! — очевидно не первый раз зовет его Юнги, и Чонгук останавливается посреди темной улицы, судорожно рыдая и не в силах вымолвить ни слова. Голос Юнги становится напряженным, обеспокоенным. — Чонгук, ответь! Где ты? Скажи, где ты, я приеду! — Возле, — Чонгук втягивает воздух, — возле детского сада на соседней улице. — Я буду через десять минут, никуда не уходи, слышишь? — выпаливает Юнги, и Чонгук слышит на фоне хлопок двери и быстрые шаги. — Чонгук, ты меня слы- Но Чонгук уже отключается, садясь на асфальт и притягивая колени к груди. Он же совсем маленький, зачем родители так? Почему они так ранят его своими ссорами? Они же знают, как Чонгук их всех любит, как переживает за них. Чонгук хороший, но Хосок хороший тоже, он всегда рядом с Чонгуком, не нужно его ругать, Чонгук никогда не хотел, чтобы Хосока ругали из-за него. Он плачет и плачет, кажется, целую вечность, размазывая сопли и слезы по лицу, и уже почти не может дышать, и его колотит от холода, когда ему на плечо опускается теплая кофта, и горячие руки подхватывают его, тянут вверх. Юнги поднимает его на руки, и Чонгук утыкается мокрым носом ему в шею и засыпает почти сразу, как тот кладет его в машину.***
— Не говори ему, где я, — испуганно шепчет Чонгук. Он проспал всего пару часов, а потом проснулся и снова начал плакать, и ему было стыдно, но он ничего не мог поделать. Юнги обнимал его, укачивал в своих объятиях, сцеловывая слезы с его щек, гладил по голове, выслушивал, успокаивал. Сейчас ему уже полегче, но перед глазами все равно стоит картина, как его отец избивает Хосока. И сейчас Хосок звонит Юнги. Ну конечно. — Я не знаю, — наконец отвечает Юнги в телефон, напряженно глядя на Чонгука. — Да, расскажу. Хорошо. До встречи. Он отключается, и Чонгук выдыхает. Юнги подходит ближе, позволяя Чонгуку уткнуться лбом ему в живот и запуская пальцы в растрепанные темные волосы. — Нужно ему сказать, — нарушает тишину Юнги, и Чонгук отчаянно мотает головой, обнимая Юнги крепче. — Не хочу, — упрямится Чонгук. — Мне больно. — Я понимаю, но они ведь волнуются… — Ну и пусть! — вскидывается Чонгук, и вдруг его лицо снова становится грустным, нижняя губа начинает дрожать, и Юнги уже мысленно готовится к новой истерике, но Чонгук прикусывает ее, не давая себе вновь раскиснуть. — Я побуду у тебя? Ты же не выгонишь меня, хен? Юнги вздыхает, оглаживая пальцами нежную щеку, и улыбается. — Конечно, не выгоню. — Поцелуй меня тогда, — капризно требует Чонгук, надувая губы, но глаза у него все равно грустные, и только поэтому Юнги прощает ему его детские выкидоны, подаваясь вперед и мягко целуя пухлые солоноватые от слез губы. Чонгук обнимает его за шею, не давая выпрямиться, и чувствует, как немного расслабляется, успокаивается. Конечно, он не сможет долго прятаться у Юнги, но возвращаться домой он сейчас просто не в силах. Он не хочет снова слышать, как его самые близкие люди лаются друг с другом, как разъяренные собаки. И именно поэтому он тянет Юнги на диван, забирается к нему на колени, зацеловывая белую шею. Юнги пробирается ладонями ему под футболку, поглаживая кончиками пальцев выпирающие позвонки. Чонгук прикусывает тонкую кожу, потом зализывает ее, потом снова тычется в губы, млея под горячими поцелуями, горячими прикосновениями. — Не думай, что вот сейчас мы с тобой переспим, — хрипит Юнги, отстраняясь и упираясь лбом в лоб Чонгука. Чонгук стонет, ерзая на его коленях, но Юнги кладет ладони ему на бедра, удерживая его на месте. — Я же просил — не приставай ко мне. — Ты меня не хочешь, хен, да? — ноет Чонгук, и Юнги раздраженно цокает, хватая Чонгука за руку и кладя его ладонь на свой стояк. Младший испуганно распахивает глаза, округляет рот, и такая трогательная растерянность написана на его лице, что Юнги не выдерживает и смеется. — А ты говоришь — переспать, — говорит он, чмокая его в надутые губы. — Ребенок. Чонгук закатывает глаза, но с его колен не слезает, сворачиваясь в комочек и утыкаясь носом в его шею. И снова засыпает. И ему снится что-то плохое — мамины слезы, кровь Хосока, крики папы. И он зовет Юнги, но никто не приходит на помощь.***
Чонгук складывает руки на груди, упрямо глядя в сторону. — Чонгук, — в очередной раз вздыхает Юнги. — Ну нельзя так. Ты всю неделю прожил у меня, и твои родители уже нервы себе истрепали. — Не разговаривай со мной, — отрезает Чонгук обиженно. — Ты предатель. Такой же, как они. — Так, все, мне надоел этот детский сад, — раздражается Юнги, вылезает из машины, с силой захлопывая дверцу, и обходит ее, подходя с чонгуковой стороны. Тот испуганно хлопает ресницами, потому что злить хена в его планы не входило. Он открывает дверь, перегибается через Чонгука, отщелкивая ремень безопасности, и хватает младшего за руку, без труда вытаскивая его из машины. — Ты сейчас идешь домой и миришься с родителями, — не терпящим возражения тоном произносит он, а потом вдруг смягчается, берет его за руку, гладя большим пальцем костяшки. — И я буду рядом с тобой, понятно? Я всегда буду рядом с тобой. Чонгук глубоко вдыхает и кивает. Пока Юнги рядом — ему не страшно. К тому же, как бы он ни упрямился, он все равно скучал и по Хосоку, и по родителям. Он переживал, корил себя за то, что так глупо сбежал, но потом вспоминал страх и боль, которые чувствовал из-за них, и его совесть притихала. К тому же, с Юнги было так хорошо, что все проблемы теряли значимость, отходили на второй план. Жить с ним было совсем не тяжело, Чонгук только влюблялся больше с каждым днем, и, что гораздо важнее, видел, как влюбляются в него. Он начинает дрожать, когда они подходят к квартире, и не решается нажать на кнопку звонка. Это делает за него Юнги. Он отпускает его руку, но вместо этого кладет ладонь между лопаток, успокаивающе поглаживая, давая понять, что он рядом. Дверь открывается, и Чонгук даже слова вымолвить не успевает, как оказывается в крепких объятьях мамы. — Господи, сынок, Чонгукки, — бормочет она, и Чонгук неуверенно обнимает ее в ответ, глядя из-за ее плеча на отца и Хосока. Оба улыбаются — виновато, но счастливо, с облегчением. Когда мама отстраняется, у нее глаза на мокром месте, и Чонгук невольно чувствует укол совести. Подходит отец, крепко, но коротко обнимает его, и потом Чонгук смотрит на Хосока исподлобья, покусывая нижнюю губу. Хосок делает шаг навстречу первым, прижимает брата к себе и шепчет ему на ухо: — Прости меня, мелкий, боже, прости, пожалуйста, — его голос торопливый и надломленный, и Чонгук обнимает его в ответ, тыкаясь носом в щеку. — Я не злюсь, Хосоки-хен. — Мы так переживали за тебя, Чонгук, нам очень жаль, что мы так тебя напугали, — говорит мама, утирая слезы. — Я не злюсь, — громче повторяет Чонгук, а потом шмыгает носом. — Но обещайте больше никогда-никогда не ругаться. И позвольте хену жить своей жизнью. — Мы уже поговорили об этом, Чонгукки, — говорит отец, кладя руку Хосоку на плечо. — Твой брат поступит заочно в университет, а в остальном мы не станем его ограничивать. Чонгук широко улыбается, оборачиваясь к Юнги, как бы говоря «все так хорошо!». И тот смотрит на него в ответ с такой бесконечной нежностью в глазах, что у Чонгука сладко замирает сердце. — Познакомишь нас со своим другом, Гукки? — спрашивает мама, и Чонгук вздрагивает, переводя взгляд на нее. — Вообще-то, он мой друг, — хмурится Хосок. — И ему еще предстоит объясниться, почему Чонгук сбежал именно к нему. — Ладно, — Чонгук сглатывает и чувствует внезапный прилив храбрости. Он делает шаг назад, становясь рядом с Юнги, и берет его за руку, крепко переплетая пальцы. — Ты что делаешь? — шипит Юнги ему на ухо, но тот качает головой. — Я вам все объясню, — его взгляд скользит с мамы на отца, с отца на Хосока, и у каждого в глазах — любопытство, но ни капли напряжения или чего-то плохого. Он крепче сжимает ладонь Юнги, чувствуя, как потеет его собственная ладошка. Чонгукки смелый мальчик. Ему бы все равно пришлось рассказать, потому что он планирует быть с Юнги ближайшую вечность. — Мам, пап, Хосоки-хен. Я гей. Воцаряется тишина, и Чонгук слышит только, как колотится его сердце от дикого страха. Смелость как ветром сдувает. Он уже готовится к самому худшему, как мама вдруг начинает смеяться. — Слава богу, что не музыкант. Чонгук моргает пару раз, а потом сам смеется под громкие возмущения Хосока. Смеющаяся мама, улыбающийся отец и надутый Хосок вдруг кажутся такими правильными. И сладкая-сладкая любовь Тэхена и Чимина, свидетелем расцвета которой стал Чонгук, кажется такой правильной. И то, что он так сильно любит Юнги, и то, как Юнги любит его в ответ… Словно его жизнь наконец начинает биться в правильном ритме.