Игра в шахматы

*** — Вот, что я нашёл сегодня в комнате на столе, — говорит д’Артаньян, протягивая Атосу письмо с большой красной сургучной печатью. — Как оно туда попало, чёрт его знает. Арамис и Портос обмениваются настороженными взглядами. — «Господин д’Артаньян, королевской гвардии роты Дезэссара, приглашается сегодня к восьми часам во дворец кардинала», — читает Атос. — А я бы не ходил, — Арамис изящно наклоняет завитую голову. — Кардинал — не дама, разговор пойдёт не о любви. — Я согласен с Арамисом, — громко хмыкает Портос. — Это свидание будет поопаснее любой дуэли, — без всякого выражения говорит Атос. — Будь что будет, но я пойду, — гордо вскидывается д’Артаньян. — В таком случае вынужден вас предупредить, — произносит Атос, и в его голосе звучит искреннее беспокойство за друга, — если кардинал предложит вам играть в шахматы, под любым предлогом попытайтесь отказаться от подобной чести. — Я бы предложил вам заколоться собственной шпагой, но — увы! — оружие у вас отберут при входе во дворец, — с убийственной серьёзностью добавляет Арамис. — Кардинал так не любит проигрывать? — д’Артаньян пытается перевести всё в шутку. — Все намного хуже: он слишком любит играть, — слегка покраснев, говорит Атос, выразительно глядя на Портоса и Арамиса. — Ходят слухи, что де Жюссак, командир гвардейцев, на следующее утро после партии с кардиналом три раза пытался сбежать в монастырь, — вставляет Портос. — А господин де Рошфор, фаворит его высокопреосвященства, после игры каждый месяц лечился на водах в Форже, — с очаровательной улыбкой молвит Арамис, полируя кружевным платком ногти на левой руке. — И по слухам, потратил немалое состояние, чтобы выпросить у докторов документ, позволяющий ему избежать шахматных партий по причине исключительно слабого здоровья. Д’Артаньян чувствует, как холодная струйка пота течёт между лопаток. Надеясь на то, что друзья подшучивают над ним, он смотрит на Атоса. — Что всё это значит, чёрт возьми? — Только то, что господин кардинал, радея о судьбе государства, иногда позволяет себе расслабиться, — произносит Атос. — И лучшего способа, чем игра в шахматы, он не придумал. — В шахматы? — Да. — В обычные шахматы, с ладьёй, ферзём, конями и пешками? — Я бы сказал, что скорее всего они напоминают испанские шашки, — ни к кому не обращаясь, снова вставляет Арамис. — Разве что объёмы побольше, — поддакивает Портос. — Тысяча чертей! Испанские шашки! Мне не нравится это название. Оно как-то уж больно смахивает на испанский сапог! — д’Артаньян изо всей силы ударяет кулаком по столу. — Вы верно подметили, дорогой друг, — Атос успокаивающе кладёт ему руку на плечо. — Некоторые имели несчастье сравнить их с этим орудием пытки. — Откуда вы всё это знаете? — Поверьте, при дворе не осталось дворянина, который за последние пять лет не удостаивался чести сыграть с кардиналом. Однако если фривольные песенки о его нежной дружбе с госпожой д’Эгильон становятся достоянием общественности, то подробности об игре в шахматы ни один дворянин не спешит обнародовать. — Под угрозой заточения в Бастилию? — Первые три дня в Бастилии показались бы вам райскими садами. По крайней мере там темно, — Атос умолкает, всем видом показывая, что больше ничего не скажет. — И прохладно, — с неизменной улыбкой говорит Арамис. — И тихо! — Портос жадно вгрызается в копчёный окорок. — Подумаешь, Бастилия! — восклицает немного успокоенный д’Артаньян. — Вы же вытащите меня оттуда? *** Оставив верных друзей прогуливаться в нескольких кварталах от кардинальского дворца, молодой гасконец входит под каменные своды. В приёмной тихий человек в невзрачной одежде обычного буржуа вежливо просит его оставить оружие у входа. — Шпага вам не понадобится, шевалье. Покусывая кончик уса, д’Артаньян отстегивает с пояса ножны и входит внутрь. Его шаги гулко разносятся по пустому залу. — Сударь, это вы — д’Артаньян из Беарна? — доносится откуда-то сбоку глубокий грудной голос. — Да, ваша светлость, — гасконец низко склоняется перед высокой фигурой в красной сутане. — Прошу, — говорит кардинал, указывая рукой на широкую витую лестницу, ведущую наверх. Д’Артаньян пропускает его вперёд. За десять ступенек Ришелье успевает задать гасконцу несколько уточняющих вопросов. Д’Артаньян опять чувствует струйку пота между лопатками: так полно о его жизни может быть известно только друзьям — или умному, проницательному врагу, возглавляющему самую крупную шпионскую сеть во Франции. — Вы прекрасно осведомлены, ваше высокопреосвященство, — отвечает он. — Я к вашим услугам. — Не спешите. Вы ещё не знаете, что я вам предложу. «Только не шахматы!» — мелькает в голове д’Артаньяна испуганная мысль. — Да простит меня ваша милость, но я уверен, что кардинал Франции не предложит мне ничего плохого или недостойного, — говорит он вслух, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал. Ему кажется, что на лице кардинала мелькает дьявольская усмешка. — Это верно. Я предлагаю вам… партию в шахматы. «Бастилия! Заколоться шпагой! Воды Форжа!» — Простите… — запинаясь начинает д’Артаньян. — А если я… не играю… в шахматы? — То я вас научу. Прошу! В молчании д’Артаньян поднимается по лестнице, чувствуя, как дрожат колени. Кардинал идёт сзади, словно перекрывая все пути к отступлению. Тяжёлая дверь с грохотом закрывается за их спинами. — Прошу, — повторяет кардинал, указывая рукой на небольшой столик у камина. Только самый искушённый игрок опознал бы шахматные фигуры в том, что стоит на доске. Д’Артаньян видит лишь высокие непрозрачные сосуды, до краёв наполненные какой-то жидкостью. — Вино? — с надеждой спрашивает он. — Анжуйское и бордо, испанское и итальянское. А также старый добрый коньяк, нормандский кальвадос и малоизвестная полынно-анисовая настойка из небольшого швейцарского городка Куве, — тоном гостеприимного хозяина говорит кардинал. — Но её лучше всего оставить для второй партии. Один из советов д’Артаньяна-отца гласил: «Ни в коем случае не смешивай и не понижай градус». Д’Артаньян-сын, окидывая внимательным взглядом количество шахмат на доске, понимает, что следовать отцовским наставлениям ему в ближайшем будущем не придётся. — Скажите, сударь... исключительно для того, чтобы предугадать возможное развитие событий, — в голосе кардинала проскальзывают бархатные ноты, — каково ваше отношение к женщинам? — Всегда! — ляпает застигнутый врасплох д’Артаньян, чувствуя, как предательски алеют уши. В разочаровании, которое чудится ему в кардинальской позе, он внезапно видит счастливое избавление от судьбы де Жюссака, так упорно стремившегося в монастырь. — Начнём, — говорит Ришелье, усаживаясь за стол. — Вы играете белыми. — Это что-то значит? — д’Артаньян пытается уловить подвох. — Только то, что вы — гость, и вам предоставляется возможность осушить первый кубок. Каждая сбитая фигура — это тост. «Один за всех!» — думает гасконец, осторожно (чтобы не расплескать!) двигая тяжелую пешку с е2 на е4. *** То, что было потом, д’Артаньян не повторял никогда, даже будучи лейтенантом мушкетёров. Кардинал виртуозно проигрывал, и после пятой фигуры сознание гасконца слегка поплыло, покачиваясь на зыбких волнах ударившего в голову хмеля. Кажется, они пели дуэтом. Вначале — уличные песенки: «У нас в стране на каждый лье по сто шпионов Ришелье», «Кардинал ел бульон с госпожой д’Эгильон». Потом (когда изрядно захмелевший д’Артаньян начал «зевать» свои фигуры налево и направо) — старинный французский романс «Мне ваше имя небесная манна», причём гасконец уверенно вёл женскую партию, а кардинал подыгрывал на мандолине. Дальше в памяти у д’Артаньяна начинались провалы. После первого — его, кажется, тошнило в большую напольную вазу, а узкая холёная рука с сияющим аметистом в золотой оправе бережно поддерживала ему волосы. После второго — они вовсю братались с кардиналом и, обнявшись, спускались по лестнице «набить морду этим канальям гвардейцам!»… причём слова «канальи!», «тысяча чертей!» получались у Ришелье с внезапным гасконским акцентом. За третьим провалом следовала совершенно невозможная сцена, когда д’Артаньян тащил кардинала наверх, «в номера» (видимо, гвардейцев они так и не нашли, зато, кажется, разорили кардинальский винный погреб), а там их зловеще ждала недоигранная вторая партия. Потом, его, кажется, куда-то несли, вещая бесстрастным голосом Атоса, сквозь зубы ругаясь голосом Портоса и читая лекцию «о грехе пития» голосом Арамиса. Больше д’Артаньян не помнил ничего. Даже, когда очнулся у себя на квартире под сочувствующим взглядом Атоса. Голова немилосердно трещала, глаза болели от яркого вечернего света, сорванный голос отказывался повиноваться, выходя из горла еле слышным хрипом. Залпом выхлебав несколько стаканов бочкового рассола, принесённого почтительным господином Бонансье (который отчего-то стыдливо прикрывал багровеющий на скуле синяк), д’Артаньян упал лицом в подушку, истово молясь о Бастилии или скорейшей смерти. — Разучилась пить молодежь, — вполголоса сказал Атос, глядя на него с сожалением, — а ведь этот еще из лучших! У него были свои воспоминания о шахматах с кардиналом.