самая глубокая рана

мне было 19, когда мы познакомились. странный парень с чертовски бледной кожей и черными, как смоль, волосами. я всего лишь попросил у тебя закурить, а ты собственноручно продезинфицировал и зашил все мои душевные раны. тебе было 25, а выглядел ты от силы на 20. хотя я не дал бы тебе и этих лет. — джерард. — что, прости? — я джерард. приятно познакомиться и все такое. — а, — рассеянно протянул я. — фрэнк. у тебя были красные глаза. болезненно красные. почему я не придал этому значения? поцелуй меня. — что, прости? — ничего. мы сидим в моей комнате в доме родителей. сейчас очень туго с деньгами, так что я временно перебрался к ним. на этаже ниже уже, наверное, спит мама, а мы, как пятнадцатилетние школьники, напились в тихую паленой сангрии. — ты пьян, джи. ты бухой в хламину, — почему-то мне становится невероятно забавно от своих же слов, и я не сдерживаю хриплый смешок. — и что? я хочу, чтобы ты поцеловал меня. тишина. мы сидим на холодном полу, друг напротив друга. ты отводишь взгляд куда-то в сторону, пока я бегаю глазами по твоему красивому лицу. — ты не хочешь, да, фрэнки? я делаю резкий рывок вперед, глядя на твои сухие губы. дышу прямо в них, чувствую запах перегара. уверен, ты тоже. — хочу. холодно. холодно и пахнет дождем. — что мы тут делаем, блять? — гуляем. — что, прости? четыре утра. мы стоим на одной из улочек неподалеку от твоего дома. вообще-то, я надеялся на вкусный ужин, горячий секс и сон до обеда. а ты разбудил меня и вытащил сюда. зачем? — пошли! — что? джерард, мать твою, да что с тобой не так! — ну как? мы стоим на крыше многоэтажки. сколько под нами этажей? тринадцать? семнадцать? неважно. темно-синее небо постепенно становится алым, а я смотрю на тебя и не могу ни на секунду отвести взгляд от того, как пробивающиеся сквозь темноту лучи солнца падают на твои волосы, твое лицо. как они отражаются в твоих ореховых глазах. почему ты такой невероятный, джерард уэй? — я люблю тебя. — фрэнки, с днем рождения, сладкий! — что, прости? — у тебя сегодня день рождения… — да. то есть нет. я не об этом. как ты меня назвал? «сладкий»? — сладкий. — промолчу, пожалуй. мы встретились в парке недалеко от центра, нашем любимом, помнишь? желтовато-красные листья падают повсюду, и ты среди них еще прекраснее, чем обычно. хотя кого я обманываю, прекраснее уже некуда. — разверни подарок! — ты выглядишь таким счастливым сейчас. — прямо здесь? может, сначала прогуляемся до твоей квартиры? — до твоей. — зачем? до твоей же ближе. — а надо до твоей! ты в своем репертуаре, уэй. я, кстати, наконец съехал от родителей и работаю барменом в местном… эм, заведении. не профессия всей жизни, конечно, но на оплату съемной однокомнатной квартиры хватает. мы сидим на диване, ты смотришь на меня восторженными глазами, а я разворачиваю ту небольшую коробочку, что ты мне подарил. — что это, джи? — краски! — краски? — они флюа… флю… — ты так мило хмуришься. — светятся в темноте они, короче. а еще у тебя дома есть потолок. я смотрю на нарисованные синей краской звезды на белом потолке. разве не должно быть наоборот? — спасибо, джи. — тебе нравится? — да, очень! — а так? — ты нашариваешь рукой выключатель за своей спиной, и свет гаснет, а звезды начинают светиться приглушенным голубым светом. — красиво, правда, фрэнки? — красиво. — как и ты, сладкий. «сладкий». — будешь чай, джи? — у тебя есть велосипед? — что, прости? — ну, велосипед. с колесами такой. ты опять заставляешь меня выйти из дома рано утром. на этот раз мы едем кататься за город, находим в лесу небольшую зеленую поляну. мы лежим и целуемся посреди ебаного леса. сейчас конец осени, и довольно холодно. точнее, должно быть холодно, но это не так. ведь я рядом с тобой, а ты настолько солнечный, что можно согреть чертову вселенную, уэй! я прохожу серые дома, небольшие магазинчики с яркими вывесками, нервно затягиваясь последней сигаретой из пачки. ты не отвечаешь на мои звонки уже второй день, и я, если честно, дико переживаю. именно поэтому я направляюсь сейчас по знакомому маршруту, надеясь застать тебя в своем жилище. звоню в дверь, слышу что-то вроде «сейчас, блять». ты дома, слава богу! — фрэнк? — почему ты не отвечаешь? — я спал. — что, прости? ты спал два ебаных дня? — да, — ты отвечаешь как-то вяло, глядя как будто сквозь меня. твои глаза еще более красные, чем обычно. я замечаю твои трясущиеся руки, когда ты трешь глаза. — джи, ты в порядке? — меня тошнит. — ты хочешь, чтобы я ушел? ты поднимаешь на меня взгляд, устремленный до этого куда-то вниз. — останься. ты буквально кидаешься на меня, будто пытаешься задушить в своих объятиях. я чувствую что-то мокрое на своем плече. черт, джерард? — останься, фрэнки, пожалуйста, останься, — ты рыдаешь и трясешься все сильнее и сильнее, а я поглаживаю твою спину, отмечая про себя, как сильно выпирают позвонки. и когда ты стал таким худым? — тише, малыш, тише. ты чего? джи, конечно, я останусь. ночь. слышу, как ты сопишь на моем плече. этот звук кажется мне таким родным. ты, джи, стал мне таким родным за этот год. зачем? просто, блять, почему ты ушел? — фрэнки, мне плохо. принеси, пожалуйста, с кухни что-то от боли в животе или типа того. кухня. такое чувство, что тут не убирались последние сто…тысячу лет. но вид грязной посуды и слоев пыли на мебели не вызывает у меня отвращение. почему? потому что это твоя квартира, джерард, и я обожаю ее в любом виде. шарюсь в аптечке. от головной боли, жаропонижающие, от спазмов, от…стоп, а что это? сука. я уже не помню, как пулей метнулся к тебе в спальню, как начал орать и как слезы потекли из моих глаз. как просил объяснить, как до последнего надеялся, что этот ебучий белый порошок оказался там как-то случайно. а ты сидел и молча смотрел на меня испуганным взглядом. наступало утро, и ты было уснул, успокаивая меня. я лежал в твоих объятиях все в той же спальне, ты поглаживал меня по голове, спине, рукам. это был сложный разговор. ты сказал, что если я хочу уйти, могу сделать это прямо сейчас, а я сказал, что ты идиот. правда, чертов идиот, если думаешь, что я уйду от тебя только из-за этого дерьма. мне просто чертовски больно было осознавать, что ты травишь себя. но мы справимся с этим. правда, тогда я думал, что справимся. на твой день рождения мы ели торт и пиццу. оказывается, смешивать несмешиваемое очень даже неплохо. когда я озвучил эту мысль, ты сказал, что отныне она будет твоим девизом. все было замечательно. мы гуляли, катались на велосипедах, смотрели фильмы то у тебя, то у меня дома. мы вместе убрались на твоей кухне. ты говорил, что завязал. ты моя самая глубокая рана, джерард. — ало, фрэнк? — да, а. с кем я разговариваю? — это майки. — что, простите? — брат джерарда. он что, не рассказывал обо мне? — он упоминал. — а я о тебе наслышан. ты…блять. далее следовала долгая пауза. — джи погиб. от передоза. самая глубокая.