Flor de Muerto

Мексиканцы праздновали шумно. Распевали песни прямо на улице, обнимались, угощали выпивкой соседей и случайных прохожих. Все вокруг было усеяно цветами — пышными оранжевыми бархатцами, символами праздника. — Flor de Muerto (1)! —крикнул рядом Матео, Гарри отшатнулся и со смехом стряхнул с пальцев перцовый ром (2). — Амиго, нужно подарить Цветок мертвых Катрине! Обычай! — Si (3), хорошо, — кивнул плохо стоящему на ногах приятелю Гарри, пытаясь расслышать хоть что-то в окружающем гвалте. — Матео, я скоро оглохну от этого шума. — Нет, Катрине подарю я, ты дари другим мертвым. Есть мертвые, придут? — мексиканец, похоже, его не слышал, поэтому Гарри просто кивнул. — Ночь длинная, все придут. Нужно подарить каждому, — Матео говорил что-то ещё на жуткой смеси языков, но Гарри было не до того — он едва успевал крутить головой, чтобы рассмотреть все праздничные украшения, цветочные гирлянды и одетых в карнавальные костюмы мексиканцев. Приземистый и довольно пухлый Матео был тем не менее ловок как сам дьявол. Он схватил Гарри за руку и потащил дальше по улице, сноровисто лавируя в толпе и успевая что-то выкрикивать знакомым. Гарри снова порадовался, что снял жилье именно у него — Матео хоть и был своеобразным и слишком шумным, но совершенно бескорыстно развлекал Гарри, не давая ему потеряться в незнакомом городе. На улице веселье било фонтаном — люди пели и танцевали, зажигали свечи, пили сдобренный красным перцем ром и звали в гости ушедших в иной мир. Всюду лежали бархатцы, цветы мертвых, из которых плели ожерелья, вешали на стены и просто раздавали прохожим. Их одуряющий, тяжелый аромат кружил голову и въедался, казалось, даже в кожу. Матео сунул Гарри в руку охапку, объяснив, что этим он порадует загробных жителей. Лавируя среди толпы нарядных, весело кричащих и пьяных мексиканцев, Матео, вцепившись Гарри в локоть, тащил его от дома к дому, от бара к бару, и везде, куда бы они ни попадали, одуряюще пахло раздавленными бархатцами вперемешку с горькой ноткой перечного рома. — Амиго, смотри, такого не будет еще год! — кричал ему Матео в ухо. — Ночь мертвых — особенная ночь, так, как у нас, ее нигде не празднуют! Гарри кивал, разглядывая улицы, охваченные огнем — сотни и сотни свечей были расставлены в каждом закутке, на каждом камне и просто на земле. — Мы указываем мертвым путь, и они приходят. Эти огни — как маяк, ведут их к дому, — внезапно Матео остановил Гарри посреди улицы и воскликнул: — Смотри, это символы праздника — Катрина и Барон Самди! Гарри действительно увидел переодетых девушку и юношу с лицами, раскрашенными на манер черепов. Они неспешно шли по улице под крики прохожих и раскидывали цветочные лепестки. Катрина придерживала рукой подол длинного, украшенного цветами платья, а Самди, в черном смокинге и цилиндре, выстукивал по мостовой тростью с навершием в виде черепа. — Я тоже когда-то был Бароном, — мечтательно вздохнул Матео и похлопал себя по большому животу. — Мне было семнадцать, я был тонкий, как веточка, а моя Катрина была прекрасна, как цветок. Та ночь была особенной... А у тебя есть невеста? Гарри в ответ только покачал головой и побрел дальше. Он мог бы сказать мексиканцу, что одинок совсем не потому, что не хотел семью, а просто из-за того, что не успел бы ее завести, но решил не портить атмосферу праздника. Матео догнал его через пару шагов и, снова цепко ухватив за локоть, потащил дальше. Через два часа Гарри совершенно потерялся в буйстве красок. То ли местная выпивка так на него повлияла, то ли усталость давала о себе знать, но почувствовав, что скоро упадет посреди улицы, Гарри попросил Матео отвести его домой. Тот был прилично пьян, мешал в ужасающий коктейль английские и испанские слова, но уверенно находил дорогу в переплетении узких переулков, поэтому совсем скоро они вышли к небольшому дому. В одной половине жил сам Матео, вторая же пустовала до тех пор, пока Гарри там не поселился. Здесь, на окраине, были слышны лишь отголоски праздника — чьи-то особо громкие песни доносило ветром, да шары фейерверков взрывали ночное небо вдалеке. У соседнего дома тихо плакала гитара — старый Себастьян в одиночестве ждал свою жену, которая умерла совсем недавно. Жизнерадостный Матео пытался вытащить на праздник и его, но Гарри сразу, как только взглянул в пустые глаза мужчины, понял, что тот никуда не пойдет. Попрощавшись с хозяином дома, Гарри, который чувствовал себя намного лучше, присел на скамейку в саду, поднял глаза к темному небу и усмехнулся. Он вспомнил, как они с Роном спорили, на что похожи лунные пятна. Рон упрямо видел то бегущего зайца, то человека с зонтом, а Гарри чудился белый слон, неспешно бредущий по поверхности луны. Услышав за спиной странный сыпучий шорох, Гарри вскочил со скамейки, вглядываясь в темный газон, — Матео предупреждал, что в округе много гремучих змей, — но никого не заметил. Он еще долго гулял по саду, вглядываясь в затихающий город, а потом зашел в дом. Сыпучий шорох, так похожий на звук маракасов(4), напомнил ему о главном духе праздника — Бароне Самди. Матео много рассказывал ему о мексиканских обычаях и поверьях, но Гарри так и не смог понять, как они могут поклоняться такой противоречивой фигуре. Барон Самди, “хозяин кладбищ” и одновременно тот, кто всегда помогает больным детям. Тот, кто забирает души умерших, но иногда может передумать, и человек останется жить. Любитель крепких сигар, рома и плотских утех, и одновременно покровитель плодородия и зачатия. Легкий стук в дверь прервал его мысли, и Гарри встал, не чувствуя прежнего опьянения. Под ногами поскрипывали половицы, накрытые сверху цветастыми ковриками, ночной ветер слегка покачивал тюль на окне, а свет от единственной керосиновой лампы, висевшей на крюке, плясал по стенам — залетевший в окно мотылек пытался пробиться к огню. Открыв дверь, он выглянул, силясь рассмотреть, кто в такой час мог забрести к нему под окна, но сад был пуст. Гарри пожал плечами и отошел вглубь комнаты, к столу, на котором одиноко стояли пепельница и бутылка рома, и собрался было закурить, когда звук повторился. Гарри мог бы поклясться, что ему не почудилось — тихий, но отчетливый стук, будто ветка дерева ударилась о дверь. Правда, возле его порога ничего не росло. Гарри попятился, хватаясь рукой за стену, пока не уперся в край стола. Он подумал про себя, что завтра сам будет смеяться над тем, что ему почудилось спьяну, но в этот момент тишину разорвал резкий скрип — засов сам собой выдвинулся, а после дверь медленно открылась. На пороге стояла высокая худая фигура — Гарри сразу узнал черный фрак и цилиндр, и трость с навершием в виде черепа, и раскрашенное под маску смерти лицо. Только в отличие от карнавального образа, который он видел прежде, этот Барон Самди казался… нет, был настоящим. Гарри не мог сказать, откуда в нем такая уверенность, он просто знал это, понял в первый же момент. Внутри что-то болезненно, истерически дернулось и тут же оборвалось, успокаиваясь. От этого гостя не было смысла бежать. — Простите, я не говорю по-испански… — Гарри оперся о стол дрожащей рукой, пытаясь выдавить из себя какие-то слова, но все, что ему приходило в голову, было до отвращения нелепым, глупым… ненужным. Что можно сказать Смерти, когда она постучалась в твою дверь? У Самди было молодое красивое лицо Риддла, и Гарри горько усмехнулся, принимая насмешку судьбы. Барон стоял неподвижно, чуть склонив голову набок, и внимательно разглядывал Гарри. Он никуда не торопился, ничего не говорил, а легко узнаваемые холодные голубые глаза излучали не ту ярость, что помнил Гарри, а спокойствие и долю насмешки. — Ночь еще не кончилась, Барон. У меня есть время до рассвета, — тихо сказал Гарри, ощущая внутри небывалую пустоту и легкость, будто только что родился. Или наоборот. — Я слышал, вы любите ром. Рад буду вас угостить. Самди еле заметно усмехнулся и медленно кивнул. — Тогда будьте моим гостем, — Гарри неуверенно улыбнулся в ответ и приглашающе махнул рукой. Его охватил неуместный задор. Оказывается, когда нет выбора и пути назад отрезаны, смотреть на мир гораздо проще. Самди на приглашение усмехнулся и растворился в воздухе призрачным маревом, чтобы тут же соткаться вновь — в широком кресле у стола, которое было застелено очередным цветастым покрывалом. Он снял цилиндр, пригладил рукой темные волосы и прислонил трость к стене. Гарри про себя подумал, как странно смотрится его гость в полутемной, скудно обставленной комнате, по которой пляшут отсветы от керосиновой лампы. Он опустился на простой, колченогий стул, разлил по бокалам перцовый ром и вгляделся в спокойное лицо. Маска черепа не казалась нарисованной на бледной коже — она будто просвечивала сквозь нее белым сиянием, отчего в изменчивом лунном свете Самди казался то обычным человеком, то ожившим скелетом. — Ничего не скажете? Самди покачал головой и тронул пальцами оранжевые бархатцы, воткнутые в петлицу. — Не можете? Тогда мне придется говорить за двоих, а я не очень люблю болтать, — усмехнулся Гарри и отпил перченый напиток. Барон на это только показательно развел руками и улыбнулся чуть шире. Гарри невольно засмотрелся — ему было очень странно видеть лицо бывшего врага с такой улыбкой — искренней, лукавой. Она преображала лицо Риддла, делала его пугающе красивым. — Не понимаю, — Гарри налил по второй порции рома и сразу осушил половину, — почему Риддл? Вы же — не он, но вы взяли его обличье. Для чего? Если это насмешка надо мной, то это очень больно, но ведь вы, Самди, вы не жестоки. Барон одобрительно кивнул на эти слова и вытянул вперед руки ладонями вверх. На них появились небольшие шарики света, и Гарри, замерев, с удивлением увидел внутри одного из них собственные воспоминания из детства: дом Дурслей, чулан, ухмыляющееся лицо Дадли и красное — дяди Вернона… В соседнем шарике тоже появились воспоминания, и Гарри долго вглядывался в них, силясь понять, кому они принадлежат, пока не выхватил одно знакомое — комната в приюте, горящий шкаф и человек в странной, яркой одежде. Дамблдор. Это была память Риддла. Самди показательно взвесил на ладони шарик с воспоминаниями Гарри, после — так же оценил второй, а потом резко свел ладони, и сгустки света с глухим хлопком лопнули и рассыпались туманной дымкой. Гарри шумно выдохнул и опустил голову. — Все равно, мне сложно это понять. Вы считаете нас одинаковыми? Мы похожи, я это знаю, но мы всегда боролись друг с другом. Я правда ненавидел этого человека. Самди в ответ насмешливо улыбнулся, помотал головой, будто отрицая слова Гарри, и внезапно вытянул руку в его сторону. Когда теплые, вполне живые пальцы коснулись старой отметины шрама, Гарри будто обдало кипятком. Дыхание на миг сбилось, перед глазами пошли темные круги, а когда все закончилось, в теле осталась лишь звенящая пустота. Барон так и не отнял пальцев, продолжая легко водить ими по лицу, шее и волосам, и Гарри, сам не понимая зачем, тянулся за ласками, а когда Самди встал из-за стола, покорно поднялся следом. Он не успел понять, как оказался прижатым к горячему телу, как со стола полетели стаканы. Шум в ушах заглушил звон разбитого стекла, Самди рывком распахнул его рубашку и посадил на столешницу. Гарри с трудом осознавал происходящее. В его сознании в один момент образ Барона соединился с воспоминаниями о Риддле, он уже не понимал, чьи глаза видит напротив — мистического духа, или своего давнего врага. Поцелуи и укусы болезненно горели на теле, дыхание срывалось, от жесткой хватки рук невозможно было вдохнуть. Стараясь ухватиться за край ускользающего сознания, не провалиться в ту яму, куда его неудержимо затягивало, Гарри выгнулся сильнее, глубже пропуская в себя твердую плоть, и тут же сорвался в стон, когда чужие пальцы обхватили его собственный член. Гарри, почувствовав, что еще немного, и он не сможет больше сдерживаться, вцепился в плечи Барона, но ощутил под пальцами холодную ткань вместо жестких лацканов пиджака. Пересилив себя, Гарри с трудом открыл глаза и тут же пожалел об этом, когда увидел искаженное гримасой удовольствия бледное лицо с красными, горящими, как уголья в темноте, глазами. Рассвет занимался багряно-алый. Над спящим, утомленным городом из синего бархата в серый выцветало небо, перемигивались последние искры гаснущих звезд. Гарри стоял на пороге дома, который он несколько месяцев делил с Матео, и смотрел на восходящее солнце. Назад, в темноту комнаты, он боялся оглядываться — там, бессильно уронив голову на стол, лежал он сам. То, что еще вчера было им. Молодое тело, которое так жаждал когда-то уничтожить Волдеморт. Самди стоял рядом, положив теплую руку на плечо. Гарри, возможно, и хотел бы злиться на него, но злости не было — хозяин кладбищ в очередной раз оказался прав. Гарри и сам не знал, что в глубине души его мучили и грызли такие желания. Безумно, невозможно, но до боли правдиво. — Пора? — спросил Гарри, когда лучи солнца добрались до порога. — Все закончилось? — Все только начинается, — ответил рядом низкий, лукавый голос, и мир свернулся в светящийся шар. ___________________________________________________________________________ (1) Flor de Muerto — исп. "Цветы мертвых". (2) Перцовый ром — Традиционный напиток Дня Мертвых. Ром, приправленный острым красным перцем. (3) Si — исп. "Да" (4) Маракасы — (исп. maraca, мн. ч. maracas) — древнейший ударно-шумовой инструмент коренных жителей Антильских островов — индейцев таино, разновидность погремушки, издающей при потряхивании характерный шуршащий звук. В настоящее время мараки популярны на всей территории Латинской Америки и являются одним из символов латиноамериканской музыки. Как правило, музыкант, играющий на мараках, использует пару погремушек — по одной в каждой руке.