Любовь на кончиках пальцев

— Да это тянет, как минимум, на четыре бутылки вина! — восклицает Мина. Девочки поддерживают её громким хохотом, а Момо неодобрительно качает головой, но Мидория замечает улыбку в уголках её тонких губ, — я жажду услышать, как это вообще произошло! — Ну уж нет, сначала бокал вина, а потом любые откровения, — хмыкает Джиро и забавно встряхивает головой, — если думаете, что об этом можно говорить на трезвую голову, то сто процентов вы ещё не нашли своего соулмейта. — Эй, я бы на твоём месте так не хвасталась, — у Мины голос радостный и задорный, а улыбка настолько яркая, что освещает, кажется, всё помещение, — Денки Каминари, серьёзно, подруга? Это даже как-то грустно, — они слишком хорошие друзья, чтобы хоть кто-то принял эти слова за оскорбление. Но Джиро всё равно краснеет и в Мину летит подушка. Девушка даже не пытается увернуться, хватает мягкую ткань, прижимает к себе, смеется громко, заливисто и до неприличия радостно. — Завидуй молча, розовласка. Мидории душно в этой светлой просторной комнате, где веселье и смех растворяются в воздухе вместе с девичьими голосами. Думать о чужом счастье почти больно, но улыбаться так привычно легко, что девушка уверена — умирать она тоже будет с этой улыбкой. Беззаботной и фальшиво-счастливой. Бутылки на столе появляются не иначе, как по мановению волшебной палочки. А пластиковый стакан в руках Мидории — это уже точно магия. Девушка делает первый глоток: на пробу. Деку слишком правильная для дурного хмеля, но сегодня можно, по крайней мере, ей точно не будет стыдно, потому что алкоголь уже ударил в голову, а улыбка медленно тает на губах. — Итак… — у Урараки ямочки на щеках и глаза сияют лихорадочным нетерпением, — надеюсь, это будет самая романтичная история, которую я услышу. — Наивная, — Джиро делает третий глоток, и Мидория совсем не понимает, зачем считает такую ерунду, — это только в сказках всё приторно-сладко. У нас суровая геройская реальность. В общем — у него тату на заднице. Прежде, чем совсем не по девичьи громкий хохот накрыл девушку, она с головой погрузилась в удивлённую тишину. — О, да, вот она — настоящая романтика… Мидория не может сказать, кому принадлежат эти слова в общем гомоне. Она закрывает глаза, но тут же их распахивает. Под веками огненным клеймом горит тату, которое она видеть точно не хочет. Второй глоток дается гораздо легче, потому что девушка знает: алкоголь помогает забыть. Ей даже немного противно от своих поступков. Герой должен без страха решать свои проблемы, а не прятаться за красным пластиковым стаканчиком с дешёвым белым вином. Сегодня Мидория разрешает себе не быть героиней. Потому что единственный, кто нуждается в спасении, — это она сама. А на такие подвиги Деку не способна. — Мы всё ещё ждём подробностей, — Урарака красная, смешная и немножко пьяная. Мидория смотрит на весёлую подругу и ей становится чуточку легче. — Ну, задница Денки она такая… белая и… круглая, — дразнится Джиро. Тсую фыркает насмешливо, а Урарака и Момо, кажется, краснеют ещё сильнее, Мина зарывается лицом в подушку и глядит на всех чёрными искрящимися глазами, — хотя, конечно, Бакугоу он фору не даст. — Не увиливай, тебя вообще-то не о заднице спрашивают, извращенка, — Мидория не слышит, кто произносит эти слова. Знакомое имя оглушает. Она не может скрыться от него в собственных мыслях, а теперь и в чужих словах ей трудно найти спасение. Бакугоу. Бакугоу. Имя-проклятие. Выжженное алыми буквами на её теле. — Да всё просто, зашла к нему занести колонку, а этот дурак стоит голый перед зеркалом и изображает Всемогущего, — хихикает Джиро, — парни такие парни. Я уже собираюсь отвернуться,.. — девушка делает торжественную паузу, хотя дальнейшее очевидно всем присутствующим, — как увидела своё имя у него на заднице. У Мидории кружится голова, а перед глазами пылает аккуратная зелёная вязь тонких букв: «Изуку Мидория». В комнате тесно и душно, кружится голова, а голоса сливаются в один протяжный надоедливый гул. Дышать тяжело, сердце бешено бьётся в груди и мысли мутные, как стекло пустой бутылки, закатившиеся куда-то под кровать, и пахнет от них также — алкоголем. Мидория встаёт с пушистого ковра, бормочет что-то невнятное. Ручку двери нащупывает почти наугад: ещё немного и её возможно бы остановили, ведь, о, боже, кажется, она пьяна. Ночной воздух хрустально чистый, ледяной. Перила на балконе приятно холодят руки. Девушка облокачивается на них, наклоняется вперёд. И эту позу не назвал бы безопасной даже безумец. Но Мидории всё равно: пред ней в неоновом пламени сгорает чёрный город, и отблески этого пожара мягко скользят по её веснушчатым щекам. Есть только город и она. И на мгновение кажется — ещё немножко и все будет в порядке. Но город всё продолжает гореть, а сердце это пламя совсем не греет. Холодный ветерок мурашками пробегает по коже. Мидория уже дрожит, но уходить всё ещё не собирается. Есть в ночном одиночестве какая-то притягательная магия, возможно, даже большая, чем у алкоголя. Эта магия также пьянит, срывая завесу с болезненных мыслей. Бакугоу. Кто он? Враг, друг... соулмейт? — Соулмейт, — повторяет Мидория вслух. Слово тает во рту, оставляя горькое послевкусие. Взгляд неосознанно падает на ладони, укутанные в белую ткань бинтов. Сложно поверить, что скрывают они не только страшные шрамы. Распустить бинты оказывается неожиданно сложно: плотная ткань не сразу поддается напору пьяной девушки. Наверное Мидория мазохистка, потому что зачем иначе она делает то, что делать точно не хочет? Кончики пальцев горят. На них размашистым почерком выведены незнакомые символы. Несколько дней назад незнакомые. Сейчас девушка точно знает их значение. Бакугоу. Бакугоу Катсуки. Имя колючее, опасное, но Мидория медленно перекатывает его по языку как сладкий леденец. Каччан. — Какого хера ты нарушаешь комендантский час, Деку? — девушка вздрагивает. Её ведёт то ли от алкоголя, то ли от испуга; перила вдруг совсем перестают держать, а земля как-то незаметно начинает приближаться. — Ты что совсем ебнулась?! — Каччан абсолютно не следит за словами. Впрочем как и всегда, — прыгай, когда меня рядом не будет, дура, — его ладонь большая и тёплая, а прикосновение болезненно горячее. Он сжимает руку рядом со сгибом локтя совсем не сдерживая силу. Мидория думает, что останутся синяки, зато она не погибнет самой нелепой для героя смертью — свалившись по пьяни с балкона. — Каччан, ты же сам нарушаешь комендантский час, — подмечает девушка, восстановив равновесие. — Я сегодня дежурный, Деку, — ухмыляется парень, и руку всё не отпускает, — моя работа ловить таких нарушителей как ты. Алкоголь течёт по венам, но взгляд алых глаз пьянит сильнее. Мидория тонет в тумане собственных страхов и сомнений. Потому что это можно сделать сейчас. Показать правую ладонь. Пусть он видит, пусть переживает как она, пусть даже его лицо исказится в отвращении. Пусть. Она не будет нести этот груз одна. Но Мидория только отдёргивает руку, пряча её за спиной, отводит взгляд. — Ну, тогда поздравляю — ты поймал нарушителя, — девушка настраивается на ссору, оскорбления или драку. Это будет так привычно, что возможно мутные мысли высвободят её горло из своих тисков. Хотя, о, боже, у него на спине написано её имя. Ухмылка Каччана перерастает в знакомый оскал. Он наклоняется вперёд к её лицу, явно собираясь сказать что-то топорно-грубое, но вдруг замирает на месте. Почему взгляд глаза в глаза не запрещают на законодательном уровне как смертельно опасное оружие? — Ты что... бухая? — Я не-нет, — слова с усилиями приходится выталкивать из глотки. — Да нихуя, от тебя алкоголем несёт, — взгляд Каччана становится таким удивлённо нелепым, что Деку хихикает. Удивлённый Каччан — это мило, — блять, и что мне с тобой делать? — А что, ты хотел сделать до этого, Каччан? Отвести меня к Айзаве-сэнсею? — Мидория почти захлебывается во внезапно накатившей эйфории, мир вокруг становится маленьким и совсем неважным. У неё всё будет хорошо, потому что она герой, а герои всегда побеждают. Даже свои страхи. — Ага, отлично. Ты дура? Что я ему скажу? «Вот смотрите — бухая неудачница. Правда круто, Айзава-сэнсей?» — Ну, тогда ты можешь меня спасти, Каччан. Как настоящий герой, — предлагает Мидория даже не задумываясь над словами. — Не помню, чтобы настоящие герои спасали бухих неудачниц, — фыркает парень. — Нет, нет. Я уверена — настоящие герои точно спасают немножко пьяненьких героинь, — начинает доказывать Деку, хотя сама совсем не уверена, что настоящие герои этим занимаются. Но ей отчего-то очень хочется быть спасённой. — Ладно, убогим надо помогать, — соглашается Каччан. Она не может оторвать взгляд от его лица, но слова пропускает мимо ушей, — давай руку, а то свалишься по дороге. Мидория околдована, зачарована. Вот она, настоящая магия — в каждой знакомой чёрточке его лица, в каждом уверенном движении сильного тела, в каждом пылающем взгляде ярких глаз. Она пьяна, так сильно, что хочется прикоснуться к тонким губам кривящимся в привычной яростной ухмылке. Что это — алкоголь или магия? — Ну, шевелись, я ведь могу и передумать. «Магия» — решает Мидория, цепляясь тонкими пальцами за его руку. Они должны начать идти, но почему-то замирают на месте. Девушка кидает удивлённый взгляд на Каччана. В её глазах медленно умирает мир, пока взгляд Бакугоу лениво скользит по ладони покрытой шрамами. Коллапс. Большой взрыв. Апокалипсис. Его глаза расширяются в удивлении, но на этот раз Мидории совсем не смешно. Сердце бьётся так сильно, что, кажется, вот-вот пробьёт рёбра. Мир сузился до одного мгновения и одного человека. Бакугоу поднимает взгляд. Ошарашенный, смятенный, удивлённый взгляд. Не испуганный, не раздражённый, не злой. Мидория понимает, что совсем не дышала все это время и с шумом втягивает воздух. Всё в порядке, правда ведь? — Знаешь, хоть ты и мой соулмейт, Деку ты быть не перестанешь.