«Оно» и бутылка «Джека»

      Миша сидит в мягком кресле в своей квартире и проверят, что нового в соцсетях. Экран смартфона подсвечивает синим усталое бородатое лицо. Капли дождя ритмично барабанят по стеклу, создавая уютную атмосферу просто из-за того, что ты находишься дома в тепле, а не мокнешь снаружи. Несмотря на середину дня, комната окутана полумраком. Но Кшиштовскому слишком лень вставать и включать свет, тем более, что на коленях разлегся пушистый кот.       Миша открывает новую историю в инстаграме Поперечного. На экране появляется столь же усталое и бородатое лицо, как у самого Кшиштовского. Данила жалуется на авиалинии и аэропорты, как бы между делом сообщая своим зрителям, что он находится в Москве.       – Просто чудесно, инстастори он запилил, а мне о его приезде знать необязательно.       За годы жизни в одиночестве Михаил Кшиштовский привык разговаривать с самим собой. Он сбрасывает кота с колен и встаёт, не в силах усидеть на месте. Мужчину раздирают злость и детская обида. Меряя комнату шагами, он подавляет в себе желание позвонить Дане и наговорить гадостей. В конце концов Поперечный не его собственность и не обязан отчитываться перед ним за каждый свой шаг. Злоба немного утихает, но обида расцветает в груди только ярче, а в горле собирается горький ком.       Понимая, что теперь остаток дня он будет ждать звонка, Миша решает позвонить первым и предложить встретиться. Даниле не обязательно знать, как сильно его задевает это молчание. Спустя несколько гудков Кшиштовский слышит запыхавшийся голос Дани.       – Миш, привет, мне щас немного неудобно говорить.       – Ты там трахаешься что ли, петухан? – бросает Кшиштовский.       Данила сдавлено смеется и продолжает говорить почти что шепотом:       – Нет, бегал от каких-то малолетних долбаёбов. Сначала они меня типа узнали, начали махать руками, а потом достали телефон и стали снимать. Я смотрю, на одном из них футболка «Батя в здании». Ну и понял, что не хочу общаться с такими дегенератами, начал быстрым шагом от них съебывать. Они за мной пошли. А, ну это всё в торговом центре происходило, я щас заныкался среди толпы. Кстати, я ж в Москве сейчас.       – Я знаю.       – Ты следишь за всем, что я делаю? – усмехается Даня, и тут же добавляет серьёзным тоном. – Надеюсь, вечером ты свободен.       – Вообще-то вечером я собирался похикковать всласть, но у меня появилась идея получше. Мы пойдём на «Оно». На ночной сеанс.       – Бля, чувак, ты же знаешь, что я охренеть как боюсь клоунов.       – В этом и смысл хорроров, представляешь? Они, блин, должны пугать, – не удерживается от издевки Кшиштовский.       – Ладно, Миш, я правда, больше не могу говорить. Перезвоню позже.       – До встречи, мразь.       Подъезжая на такси к кинотеатру, Кшиштовский с недовольством оглядывает мокрые дороги, по краям которых стекают грязные ручейки. На асфальте отражается свет фонарей, автомобильных фар, светофоров и витрин магазинов. Все огни ночного города, помноженные на два, слишком навязчивы, бросаются в лицо, бьют прямо по глазам, оставляя странное чувство растерянности. По радио играет слащавый брит-поп. Дождь, кажется, и не думает прекращаться.       Выходя из машины, Миша замечает знакомую фигуру. Он узнаёт Даню сразу, хотя тот накинул на голову капюшон ничем не примечательной серой толстовки. Казалось бы, мало ли идиотов, которые не берут с собой зонт, когда весь день льёт как из ведра, и даже не удосуживаются накинуть куртку. Ранняя осень обманчива и богата на природные капризы. Но своего идиота Миша узнаёт без труда.       – Ты бы хоть куртку надел, – вместо приветствия говорит Кшиштовский.       Вместо ответа Данила улыбается в духе «да, я дурачок, но меня всё равно все любят». Не сговариваясь, парни идут закупиться попкорном и сладкой газировкой. Поперечный говорит о какой-то повседневной ерунде, пока Миша разглядывает такой знакомый профиль. В последнее время Кшиштовский так часто видит его на своём мониторе, что ощущение нереальности происходящего никак не покидает его. То, что Даня здесь, совсем рядом, а не за семьсот с лишним километров от него не укладывается в голове. Слишком уж давно они не виделись.       Кино быстро затягивает, погружает в особую атмосферу, раскрывает персонажей. Мише нравится, что в нём есть свои якорьки-символы, упоминание которых не позволяет спутать этот фильм с другими. Красные воздушные шары, бумажный кораблик, маленький мальчик в желтом дождевике и, конечно, жуткий клоун. То, ради чего несколько десятков людей набились сегодня в небольшой кинозал.       Когда клоун открывает огромную пасть, чтобы откусить руку малышу Джорджи, Данила тихо матерится и вцепляется в кресло. Мише жаль упускать такие сочные моменты, отвлекаясь на Даню. Внутренний киноман Кшиштовского прямо сейчас ненавидит Поперечного за то, что тот априори интереснее происходящего на экране. Но фильм можно пересмотреть дома, а реакцию Дани он увидит только сейчас.       Поперечный смеется над шутками о мамке, закидывая голову назад. Одновременно в зале слышатся смешки других зрителей. Миша тоже не в силах сдержать улыбку. Киноману нравится, что мальчишки с экрана разговаривают совсем как мальчишки в жизни, не пытаясь угодить капризной цензуре.       Танцующий клоун Пеннивайз снова появляется на экране, а Даня вцепляется пальцами в Мишину руку. Он делает это неосознанно, в порыве страха, но даже когда жуткий момент заканчивается, Данила не спешит отпускать чужую руку, а только чуть ослабляет хватку. Проклиная про себя мешающий подлокотник, Кшиштовский поглаживает большим пальцем Данину ладонь, а затем переплетает их пальцы. Поперечный закусывает губу, не отрывая взгляд от экрана, хотя ничего особо увлекательного там сейчас не происходит.       Какое-то время они сидят, почти не дыша, и делают вид, что это обычное дело: просто два друга держатся за руки в тёмном кинозале. Ничего особенного. Мише кажется, что, если он после сеанса предложит Дане поехать к нему выпить со всеми вытекающими последствиями, тот не откажется. Как миленький ухватится за такой удобный повод, чтобы утром всё списать на алкоголь. Вот только Кшиштовский этого, конечно, не сделает.       – Это как-то по-пидорски, – шепчет Данила ему на ухо и убирает руку.       Кшиштовский лишь усмехается. Как он мог забыть, что упрямства в этом рыжем недоразумении не меньше, чем в нём самом. Мише хочется съязвить: «А стонать под другим мужиком не по-пидорски?» Но он молчит, потому что на такое Даня может обидеться всерьёз. Говорить о том, что между ними было – табу.       Нет, Поперечный не согласится поехать к нему. А вот напиться непонятно где в одиночку, без предупреждения вломиться в Мишину квартиру, самому полезть к нему с поцелуями, а наутро обвинять Кшиштовского в том, что тот воспользовался его состоянием – это другое дело. Ах да, ещё великодушно простить Мишу спустя какое-то время. Нет уж, больше Кшиштовский такого не допустит. К тому же он слишком ревностно относится к своим квадратным метрам. Ему не нравится звать к себе даже самых близких друзей. Дом на то и дом, что это только его пространство, где он может отдохнуть ото всех. Но несмотря на это, у него на кухне припасена бутылка «Джека», на случай если Поперечный снова вломится к нему и каким-то чудом будет при этом трезвым.       Когда они выходят из кинотеатра, дождя уже нет, но их поджидает холод. С горящими глазами Даня делится впечатлениями о фильме, пока из его рта вырываются облачка пара.       – Бля, а ещё очень страшный момент был, когда клоун оторванной рукой махал. И та тёлка с картины прям очень криповая. Я тут подумал, было бы смешно, если бы после того, как эти дети порезали себе руки куском стекла, который они где-то, блять, на помойке нашли, нам тупо показали, как все они по очереди умирают от СПИДа. Ну и всё, типа конец.       – И не надо снимать вторую часть, – добавляет Кшиштовский уставшим голосом.       – Блин, Миш, что с тобой? Тебе не понравился фильм?       – Нет, мне понравилось. Я просто… давай выпьем?       – Сорян, но у меня денег с собой только на такси.       Кшиштовский помнит о «Джеке», дожидающемся своего часа на кухне, но решает, что это уж совсем на крайний случай.       – Ничего, я заплачу. Ты, кстати, где остановился?       – У друга Антохи, но ты его не знаешь, – отмахивается Даня.       Напоминание о том, что у них есть не только общие друзья, заставляет Мишу горько усмехнуться. Сам того не зная, Поперечный подливает масла в огонь, отпуская шутку о том, что Антон принимает «перепихон» как плату за проживание. Миша чувствует укол ревности, хотя и понимает, что это неправда. Все Данины шутки – одна большая ложь. Может быть, поэтому он больше не шутит о сексе с Кшиштовским.       Миша пытается затащить Даню в один из круглосуточных московских баров, но того явно тянет на приключения.       – Пошли, я знаю один магаз, где продают бухло в любое время.       – Ты же замёрзнешь, – выдаёт Кшиштовский свой последний аргумент в пользу уютного теплого помещения.       – А ты меня разве не согреешь?       Миша не удивляется тому, что живущий в Питере Данила знает в Белокаменной такие места, о которых ему, коренному москвичу, неизвестно. Его скорее удивляет, как умело тот использует чисто женские приёмчики, чтобы добиться своего. Сказывается, что паренёк рос без отца. Мише остаётся лишь вздохнуть, стянуть свою куртку и накинуть на подрагивающие Данины плечи.       – Будем по очереди греться.       Поперечный ведёт его через угрюмые и пустые ночные дворы к виднеющемуся вдалеке белому прямоугольнику с вывеской «Продукты». Под магазином торчат какие-то мужики в спортивных костюмах, но по виду их сложно назвать спортсменами хотя бы из-за выпирающих пивных животов и сигарет в зубах.       Мужики стоят немного в стороне от окошка, через которое отпускают товар по ночам. Пересчитывают мелочь и переругиваются, то и дело сплевывая на асфальт. Набычившись, они смотрят охмелевшим взглядом, пока Данила заводит беседу со знакомой ему продавщицей. Он покупает пиво, попутно рассказывая какую-то чушь о том, как крестил сегодня племянника. Однако Поперечный явно знает, что делает, потому что взгляды гопников сразу теплеют.       – Хорошего вечера, мужики, – Даня салютует им бутылкой на прощание, получая в ответ теплые пожелания здоровья племяшу и всей родне, и добавляет, обращаясь уже к Мише. – Эх, Воронеж вспомнился.       Кшиштовский усмехается, а в следующую секунду натыкается на хитрый взгляд Поперечного, который не сулит ничего хорошего.       – Готовься бежать.       Прежде чем Миша успевает сообразить, Даня приближается к нему и целует прямо в губы. Где-то за спиной оживляются гопники. В следующее мгновение Даня срывается с места и несётся куда-то во дворы, Кшиштовский старается не отставать, но боится, что его дыхалка не выдержит. К счастью, у их преследователей с бегом отношения ещё хуже.       Поперечный петляет, как заяц, и Миша даже начинает сомневаться, найдут ли они потом дорогу, или он будет вынужден умереть от переохлаждения, пожертвовав собой.       Наконец, они могут остановиться и отдышаться, вот только Даня не даёт это сделать, выбивая последний воздух из лёгких Миши крепкими объятиями.       – Согрелся? – спрашивает Данила, прижимаясь к Мише всем телом.       – Какой же ты…       Поперечный не даёт ему договорить, зацензуривает поцелуем. Отрываясь от чужих губ, он сдавленно смеется и утыкается носом куда-то в Мишины ключицы. Кшиштовский смеется вместе с ним, чувствуя, как легко становится на душе. И понимает, что именно этого момента так долго ждал «Джек» на его кухне.