Посланник

И всю свою жизнь я искал новые поводы сказать «да».

      — Я тоже могу вести людей, Иосиф, — я говорю громко, но ты не собираешься меня слушать, может, даже и слышать. Уверен в своей власти, а нас — свою семью — отстранил, заставил контролировать жалкую часть округа. — Вера уже повержена, брат, нас осталось трое. Против одного прибывшего недавно солдатика федералов. Но, понимаешь, за ним идут, его понимают, ему верят. А ты… Ты — Отец только для своих.       Твои уверенные шаги, тихие вздохи. Вымотан моими постоянными речами. Ведь кем бы ты был, если бы не я? Новые земли, люди, воины — даю всё, что пожелаешь, но нет, этого мало. Никогда не видел мои старания, никогда.       — Иоанн, послушай, — ты складываешь руки в замок, усаживаешься в кресло, поднимая глаза на меня. Огонёк в твоих черных зрачках можно было увидеть даже сквозь зеленовато-жёлтые стёкла очков. — Господь Бог услышит твои молитвы. Ты ведёшь за собой людей, искупляющих свои грехи, наводишь их на правильный путь. Разве не этого ты хотел? Дарить людям веру, направление, по которому они будут идти?       — Брат, Иосиф, — опираюсь руками о стол, перед которым ты сидишь. Ровная спина, гордая осанка, именно это мне всегда нравилось в тебе. Всегда думаешь о многом, заглядываешь вперёд, но не настолько далеко. Ты догадывался о том, что рано или поздно кто-нибудь узнает. Вон до чего докатилась, солдатик из федералов с компашкой «Сопротивления» убивает наших солдат. — Когда всё начиналось, ты и подумать не мог о таком могуществе, которым владеешь сейчас. Но каждый твой шаг ввысь есть еще больший шанс, что ты упадёшь. Я просто хочу… Защитить тебя, Иакова, себя.       Откинувшись на спинку кресла, разворачиваешься ко мне спиной, старательно показывая, что не слышишь мой голос. Как же противно.       — Слушай, Вера столкнулась с этим солдатиком и пострадала. Он и до тебя доберётся, если мы людей больше не поставим. Я найду много солдат, только позволь мне охватить территорию больше. В долине становится мало людей. Многие примкнули к сопротивлению, — последнее слово я произношу с иронией, будто насмехаясь над тем, как они себя называют, — но и их мы готовы разбить. Иосиф. Брат. Нам нужна оборона. Иаков тренирует людей, но их становится всё меньше.       Обводишь меня взглядом, с интересом наблюдая за действиями, как обхожу тебя, провожу пальцами по твоей руке. Рисунки, узоры, раны — на тебе были все грехи людей, что молятся, преклоняют колено перед Отцом. Прикасаешься ладонью к моей щеке. Колючая борода приятно щекочет руку, чувствительные подушечки пальцев. Пальцы сами сжимаются, массируют жёсткую щетину. Кладу свою ладонь поверх твоей ладони, прижимаюсь, блаженно прикрывая глаза.       Мне всегда было приятно находиться в твоих объятиях, тёплых и нежных, хоть так не скажешь при первой встрече.       — Брат, — кладу руку на твоё колено, начиная медленно массировать коленную чашечку сквозь ткань штанов. В такое время нужно уметь расслабляться, пускай и не самым нормальным способом. Некоторые предпочитают оторваться в барах с бутылкой дешёвого алкоголя, другие, напившись, стараются забыть, что натворили в нетрезвом состоянии. Я же просто сижу и разговариваю с тобой, пытаюсь образумить. — Ты не представляешь, Иосиф… Я не хочу, чтобы всё закончилось так трагично. Он доберётся до меня, брата и, наконец, придёт очередь Отца, твоя. Ведь, за свои ошибки надо отвечать перед Господом, сам говорил.       Сажусь на колени, упираясь лбом в твои колени. Наверное, никто не видел меня в таком подавленном состоянии, никто и никогда. Лишь ты. Ты всегда видишь мои ошибки, мой гнев и гнусные желания, да и сейчас, скорее всего, представляешь, чем наша встреча может закончиться. Всё-таки ты — посланник Бога, брат мой, ты видишь его планы, но даже ты никак не мог предсказать, что коллапс начнётся так скоро. Казалось, только вчера мы строили свои планы, а сейчас… Прячемся от своей же судьбы, но нет, ты подставляешь ей свою голую грудь, позволяешь пули грешника пронзить плоть. Он знает, где ты. Где всё началось.       — Иоанн, — кладёшь руку на мой затылок, растрепав зализанные назад угольно-чёрные волосы, ухмыляешься, будто так и надо. Возможно. Да, так надо было, чтобы, собрав все свои силы, ты мог наконец искупить грехи свои родных, простить или же убить. Ох, этот выбор будет за тобой, братик, — ты получишь то, чего просишь. Люди, землю. Я не дам этому солдатику отнять дорогих мне людей. Вера. Она пострадала за благое дело, мы будем помнить её.       Поднимаю взгляд на тебя снизу вверх. Не впервой мне стоять перед тобой на коленях, так ведь? Когда ты посвящал меня, очищал от грехов, пытался избавить от гнева. Я тогда понял много, слишком много. Люди не готовы, многие из них считают тебя психом, свихнувшимся чудаком, который всё подстроил. Но это не так. Господь же ведает всё, он простит тебя, не сомневайся. Ты — его Пророк. Знаешь, что грядёт, как защититься от напасти. Даже если не выживу, а я уверен в этом, ты будешь помнить, так ведь, с чего всё началось?       Провожу ладонью по твоей щеке, пальцем задевая губы, сжимаю бороду, перебирая жёсткую щетину. Я знаю, какого это, быть главным, вести за собой отряд, пытаться сохранить жизнь другим… Крестить людей, искуплять их грехи. Иосиф. Брат. Ты сделал для меня много. Для нас. Для семьи, которую сейчас медленно разрушает какой-то солдатик из большого города. Люди считают, что он сможет победить нас. Нет! Этого не может быть! Он не убьёт тебя.       Ты нервно дёргаешься, когда я резко сжимаю ткань рубашки. Было резко, не думаешь, когда полностью погружён в мысли, взгляд будто в пустоту, сквозь все предметы, куда-то в пол. На моих глазах выступают слёзы. Я чувствую, что начинаю хныкать, как сопливый мальчик, не получивший подарок на Рождество. Так низко, позор.       — Тш-ш-ш. Ну-ну-ну, — поднимаешь меня двумя пальцами за подбородок, а я покорно привстаю, опираюсь руками о кожаные подлокотники кресла. Никогда не ожидал, что, заметив в твоих глазах огонёк азарта, который сейчас начинает медленно гаснуть, я пущу слезу. Чувствую тёплое дыхание на лице. Господь видит всё, даже самую мельчайшую погрешность, всё. Абсолютно. Прелесть жизни сейчас сложно почувствовать, но даже в самой морально и физически сложной ситуации можно создать счастье, увидеть его в мельчайших подробностях, познать всю красоту дарования божия.       — Знаешь, когда я был там, на кухне, когда впервые узрел, что отец может поднять руку на своё дитя, что боль может быть до невозможного сильной, что я смогу перетерпеть это, что моя кровь будет на отцовских руках. Тогда я понял всё, — упираюсь своим лбом о твой, смотрю в зелёные глаза. Они так прекрасны, блестят, темнеют от нахлынувших чувств. Завораживают. — Иосиф, в то время я думал, что Господ от меня отвернулся. Но… Нет. Ты указал мне праведный путь, и я познал силу слова «да».       Ты молчишь. Прикрыв глаза, улыбаешься. Проводишь ладонью по шее, останавливаясь на плечах, переминая кожу. Знаешь, это расслабляет.       Касаюсь носом твоей щеки, она такая тёплая. Может, я не получил родительской любви в детстве, не видел счастья в том, что они есть, ведь меня били, но потом… Ты изменил меня. Я смог искупить грехи, но теперь вновь их совершаю. Чудовищная похоть.       — Прости меня, Отец, — грубо и неаккуратно целую тебя. Так приятно, хоть и некомфортно. Коленки подгибаются, чувствую, как по телу пробегаются мурашки. Ты разрываешь поцелуй, жадно облизывая мокрые губы. Опускаешь взгляд. Никогда не видел тебя смущённым, а сейчас… Это просто прелестно. Я отстраняюсь, осматриваю твоё покрытое румянцем лицо. Нервно дёргаешься, ощутив на шее мою руку. — Я не хотел грешить.       Пошло облизываюсь, словив на себе твой взгляд. Ты смотришь на меня с толикой возмущения. В зелёных глазах напротив смешалось очень много чувств. Знаешь, ощутить вкус твоих губ я хотел давно, но всё никак не решался. Подвернулся момент, и просто попробовал, даже для меня это было слишком. Попытался.       Смотришь на меня волком, исподлобья, словно пожираешь безумным взглядом. Передёрнув плечами от пробежавшего холодка, я упираюсь лбом в твоё плечо. Это грех. Я согрешил.       — Господь видит всё. Все наши ошибки он позволит искупить их, брат, — касаешься губами моей шеи, жадно впиваясь зубами, оставляешь алый след, слизывая выступающие капельки крови. Дёргаюсь от ощущения резкой боли, когда зубы прокусывают тонкую кожу на ключицах. Острая и неприятная. Она заставляла гореть, загораться, потом потухнуть, осмыслив свои действия.       Знаешь, я всегда думал о том, что смогу вести людей, заставить их принять нашу веру, но ошибся. Я всегда ошибаюсь, всегда познаю грех, а потом прошу искупить его. Перед Господом, перед Отцом, перед тобой, брат. Я стараюсь быть таким, как ты. Уметь внушать людям доверие, чтобы они не поникли головой, не сломили свой характер. Но сейчас все идут за этим солдатиком из Штата, из большого города. Прилетел сюда на вертолёте со своими дружками и что в итоге? Веры нет, а на меня скорее ведёт охоту, как на какую-то дичь.       — Слушай, — перекрутив между пальцами крест, который нашёл на столе, облокачиваюсь руками о стол, положив на них голову, — если со мной что-нибудь случится, а я чувствую, что так и будет, пойми, ты должен пообещать мне, что с тобой ничего не случится. Пуля грешника не должна пронзить твою голову, иначе всё было зазря. Иначе весь наш Проект провалится. Ты готовил нас, знал многое про грядущее, но о планах Господа не знал. Не знал, что всё будет именно так, как сейчас. Иаков готов встретить смерть лицом к лицу, он будет сражаться, я тоже. Я не смогу уйти от него, но рано или поздно грешник получит своё. Ответит за каждый грех, совершённый им.       Ты лишь вздыхаешь. Подняв глаза, я смотрю, гуляю взглядом по твоему телу, рассматриваю, но выражение на лице, совершенное спокойствие, будто меня не слышишь. Действия этого солдатика невозможно предугадать, но сейчас ясно, что именно этому человеку доверяют в «Сопротивлении», на него надеятся.       — Скажи мне. Ответь! Если я отдам жизнь за тебя, за веру, за Проект, если никого из семьи не останется, ты заставишь этого грешника покаяться в собственных грехах, — и снова чувствую как на мои глаза наворачиваются слёзы, но голос уверенный, ровный, без каких-либо помех. Кладёшь руку на мои волосы, ещё больше растрепав их, улыбаешься. На этот раз не нормально, как-то более безумно, неестественно. — Иоанн. Наша сестра… Вера… Она отдала жизнь за Проект, пострадали многие, но мы справимся. Я обещаю, нашу семью грешник больше не тронет. Никогда, — эти слова… Пустое обещание, которое очень сложно исполнить, практически невозможно. Ты так уверен в том, что всё пойдёт именно так, как предсказываешь. Федералы не дремлют, они следят, но вскоре правительство замолчит, ведь мы готовы. С самого начала готовились к коллапсу.       — Ты знаешь много, видишь и ведаешь о чём говорит Господь, но этот… Провал не мог предугадать. Что всё так получится, что это изменит исход, что все наши планы пошатнутся, что вскоре никого из нас не будет и вера, которую мы дарим людям, исчезнет, — эти слова говорю с отвращением. Так не должно было быть. Нет. Бог не должен так делать. Казалось, ты знаешь все его послания, но он не предупредил об этом. Что твои близкие вскоре станут мучениками. Этот федерал обрёк их на страдания.       Мы будем бороться, всегда так делали. И сейчас сможем. Если понадобится отдать жизнь за тебя, за нашего Отца — вот увидишь, брат, грешник ещё получит, ответит перед тобой. Он познает гнев Божий, силу его и как он может навредить. Его семья, он сам — все они ответят. Каждый из «Сопротивления» поголовно. Их вздохи омрачают священную землю, а таких, как они, надобно убивать. Но мы не отнимем у них жизнь, лишь поставим перед выбором: искупление или смерть. За ними останется лишь дать ответ. Но эти гордецы не сдадутся, будут бороться до последнего. Федералы думали, что округ Хоуп — тихое местечко, в котором жизнь течёт своим чередом, но нет, они ошибались. Они всегда ошибаются. Но скоро правительство замолчит, их заставят замолчать. Грянул коллапс, и это уже никто не подвластен изменить, даже святой Отец, чья вера и сила слишком велика.