гонщик.

" - Алло. - Хэй, Т/И-я, как делишки? - Все нормально. - Что-то не так? - Все так. - Ой, не лги мне, солнце. Я тебя не первый день знаю. - Хорошо. Знай дальше. - Да что, блин, случилось такое? - Что случилось? Не делай вид, что ты не знаешь, что произошло, Чон Хосок. - Это из-за смс? Я не думал, что это тебя так выбесит. Я всего лишь попросил пару твоих откровенных фото. - Ага, значит. Утром мы уходим, не сказав ни слова, а теперь просим фото? Ну уж нет. Ушел - так иди дальше. Чего звонишь? Наверняка у тебя дела поважнее. - Так ты поэтому такая обиженная... Не говори глупостей. У меня нету никого важнее тебя. Просто так нужно было. - Нужно было?! Тебе на гонку нужно было, ведь так? Просто... Хватит лгать. Скажи мне хоть сейчас правду. Я так устала от твоих секретов, тайн и лжи, Хосок. - Откуда..? - Откуда я знаю? Ха-ха, смешно. Я была твоей девушкой, Хосок, у нас были общие знакомые. Я не могла не знать. Я просто терпела, оправдывала тебя, ждала, когда ты либо прекратишь, либо скажешь мне. Почему ты скрывал? - Я знаю, что ты против этого, после того как... - ... Как? - После... После того, как... Ты сама знаешь. - После того, как эти же друзья разбились в автокатастрофе пару месяцев назад, потому что самовлюбленный тупой папенькин сынок-гонщик влетел своей чертовой машиной в лобовое стекло и все равно выжил?! Да. Ты прав. Я против этого. Но ты мог это прекратить... Ты мог, блять, не участвовать в этих идиотских гонках! - Тише, Т/И... Это последнее. Обещаю. Я после этого раза прекращу. - Тише? Хосок, ты в своей уме вообще?! Пожалуйста, возвращайся домой сейчас. Не надо. Не начинай заезд... Умоляю. - Почему ты так... Не переживай, Т/И-я, со мной все будет хорошо. На кону баснословный выигрыш. Нам хватит на нашу квартиру, и мы, наконец, сможем съехать с этой однушки. Продадим ее. Можем купить маленький домик на берегу озера. - Да к черту эти деньги, Хосок! Не смей делать этого!.. - Перестань. Ты же знаешь, что я упертый. Это в последний раз, я клянусь тебе, солнце. - ... Хорошо. Как хочешь, Чон Хосок. - Т/И?.. - Не произноси мое имя больше никогда, понял? - Постой..! - У тебя больше нет девушки. Решил участвовать в гонке? Пожалуйста. Я приняла свое решение. Всего хорошего, Чон Хосок. - Стой..!" Телефон из дрожащих холодных рук летит прямиком в стену и разбивается на кусочки, отрекошечиваясь от стены в разные стороны. Девушка, поджав губы в тонкую алую линию, сползает по стене, запуская пальцы в волосы, и сжимает их до побеления костяшек. Истерика пронзает ее тело крупной битой дрожью, словно кожу и внутренние органы протыкают своими мачете миллионы людей в черных плащах; легкие разъедает ядовитый и холодный кислород, истерически вдыхаемый девичьими целованными устами и в закрытых глазах расплываются тяжелые масляные ярко-желтые и красные пятна, заставляя разум мутиться. Яркое солнце Хосока больше не светило и не грело квартиру, а погибало от холода в белой полупустой комнате, сидя напротив кровати, которая еще недавно была безумно теплой от тел двух людей. Девушка, проведя руками по мокрому лицу, рвано вдыхает все такой же едкий воздух в легкие. Ей кажется, что кружится не голова, а весь мир. Кружится до тошноты и отвращения, как настоящая карусель, от чего она периодически хватается ладошками за стену, стараясь удержаться. Тело все еще бьет крупная болезненная дрожь, а разум, решая вконец добить, пролистывает ужасные воспоминания тех дней, когда погибли друзья. Пролистывает как снимки фотоальбома моменты с опознания тел, которых почти невозможно было узнать. Пролистывает дни депрессии, которая до сих пор буянит где-то внутри и все стремительнее вырывается наружу. Буянит, потому что нету рядом кого-то, кто Чон Хосок. Кого-то, кто, как Хоби, обнимет, поцелует в макушку и скажет, что они все еще с ними и что все обязательно образуется. Нету кого-то, кто, как Чон, укроет теплым пушистым одеялом, тыкнет в ладошки большую чашку мятного чая и сядет рядом, устраиваясь щекой на плече. И нету кого-то, кто уйдет утром, оставив ее одну на весь день, как было последний месяц. Конечно девушка догадывалась об этом. Первое время она терялась в догадках: откуда же Хосок берет сперва мелкие, затем приличные суммы и приносит их домой каждый вечер? Она уж было грешила, что он подрабатывает чем-то незаконным в духе наркотиков или оружия, затем ее мысли перемыкались на богатенькую любовницу, ведь парень часто пропадал до поздней ночи и приходил ближе к утру, но потом... Потом дошло. Она ждала, когда Хоби сам прекратит это... Да блин, хотя бы просто скажет, поставит в известность. Факт того, что тебе врет любимый человек был куда хуже, чем его деятельность. Девушка, прикусив губу, встает на ватные ноги и бредет на кухню за мятным чаем, осознавая, что допустила огромную ошибку. Ее руки следуют параллельно стене, чтобы в подходящий момент схватиться и не дать обессиленному от истерики телу упасть на пол. Мир все еще кружится, но сбавляет обороты, поэтому уже и не тошнит, разум медленно проясняется, а кислород уже не кажется ядовитым жизненно необходимым паром. Девушка доходит до кухни и делает себе кружку чая, проводя за ней час. Затем вторую. Третью. Седьмую. Проводит за ними весь оставшийся день до самого вечера, пока чай не заканчивается. Она знает, что ее Хоби обязательно придет домой, и они помирятся, а завтра пойдут выбирать новую мебель, чтобы обставить спальню в новом домике на берегу озера и, возможно, обустроить детскую. Ну так, на будущее. Она улыбается, успокаиваясь окончательно, и бредет к умывальнику мыть чашку от остатков чая, погруженная в мысли о том, какая плитка будет в кухне: салатовая или тепло-желтая? А, может, сделать ее в золотистом с красным? Или вообще салатово-розовую? Да. А на подоконнике обязательно поставить немного вазочек с цветами. И повесить просвечивающуюся тюль тепло-салатового цвета подстать плитке. Из раздумий вырывает пронзительный дверной звонок, постепенно возвращая девушку в реальность. Звонит настойчиво, сменяясь стучанием в дверь. Звонит уже без малого минуту, но доходит только сейчас. Девушка, срываясь с места, мчится к двери, чтобы быстрее открыть ее и кинуться в объятия любимого человека, лепеча извинения и что-то том, какая она глупая, раз сказала такое. Дверь коротко скрипит, открываясь, а за ней стоит молодого вида парень, но совсем не Чон Хосок. - Т/И Т/Ф? - Д...Да. А Вы... - Я офицер полиции Ли У Чжон. Чон Хосок здесь проживает? Он смотрит в папку с бумагами и переводит взгляд на сбитую с толку потрепанную девушку. - Ну.. Да. - Кем он Вам приходится? - ... Я... Мы... Я его девушка. - Вынуждены Вам сообщить, что сегодня утром на одной из загородных дорог случилась жуткая авария, в которой погибли все участники, в том числе и Чон Хосок. Как оказалось, он был участником гонки, из-за которой это все и произошло. Мы пытались к Вам дозвониться, чтобы попросить Вас опознать тело, но телефон был выключен. Примите наши соболезнования. Но девушка уже не слышит. В висках чертовски пульсируе, все тело горит, а в ушах шумит так, словно отбойником бьют по барабанным перепонкам, въедаясь в кожу словами о том, что Хосок погиб. Она молчит, тихо отступая назад и медленно закрывая дверь перед лицом офицера. Сейчас ее единственное желание - проснуться. Неважно когда: сегодняшним утром или вечером. Проснуться за несколько минут до того, как ей кто-то позвонит в дверь. Проснуться и встретить Хоби, который обязательно будет жив. Девушка медленно сползает спиной по стене прихожей и заламывает пальцы на руках, до крови прокусывая губы; старается не закричать, держаться и дышать, хотя воздух попадает внутрь кусками. Ни черта не выходит. Из ее уст срывается один стон, затем второй, а затем она рыдает уже в голос, обнимая свои коленки, и, до боли заламывая пальцы еще сильнее, качается вперед-назад. Все становится серым и бессмысленным, бесцветным, словно смотрит дальтоник. Мир теперь не просто кружится, а сотрясается, рушится, погибает, тонет в самом настоящем апокалипсисе, заполняя голову доносящимися криками из, словно, городских улиц. Эти крики подобны тем, кто попал в ад: наполненные болью, отчаяньем, безысходностью, горем, истерикой и желанием прекратить все эти чертовы мучения любым способом. Но кричит одна душа, утопая в своем собственном аду.