Нежные касания

      Юра застыл посреди пустого балетного класса, не в силах сделать ещё хотя бы шаг. Внутренности всё ещё сжимало ледяной ладонью. Хотелось выть, крушить всё вокруг, биться в истерике. Но всё, что сейчас мог себе позволить восемнадцатилетний Юрий Плисецкий — это сохранять гордость и достоинство даже наедине с собой.       Перед его глазами всё ещё стоял хмурый Отабек. Иным он казался безэмоциональным, но Юра умел различать его эмоции по малейшим, едва заметным одному ему признакам. Сегодня утром Отабек был зол. — Я женюсь.       Слова Алтына будто оглушили Плисецкого. И если он и остался ровно стоять на ногах, то только потому, что его учили в любой ситуации сохранять спокойствие и оставаться профессионалом. Он позволил себе лишь удивление. — Вот как… что ж, мои поздравления. Она счастливица.       Сейчас Юра, стиснув зубы, пытался не разрыдаться. Два с лишним года дружбы всё ещё были ему дороже признания. Не теперь, когда он мог совсем потерять Отабека.       Решив всё же хоть немного выпустить пар, Юра сделал несколько шагов в направлении скамьи. Стащив бомбер, он небрежно бросил его на рюкзак. Подсоединив телефон к колонкам, стоящим на окне в углу комнаты, парень прикрыл глаза, начав движение. Тело всё ещё было гибким и пластичным после тренировки на льду. Нежные касания Остановят пульс мой до утра. Тихое дыхание, Нежные ноты твоего голоса…       Движения сливались в медленный танец, переплетаясь узором на паркете. Лилия бы сейчас его похвалила: столько чувственности, грации, души в движениях. Истинная прима-балерина. А в голове Юры таким же слитным танцем плывут воспоминания. Отабек часто останавливался у него дома, когда приезжал по делам в Петербург, или даже просто погостить. Они часто засыпали вдвоём на диване под какой-нибудь фильм или просто измотанные тренировками. И просыпались зачастую в объятиях друг друга. И для Юры не было ничего нежнее жёстких мозолистых рук Алтына, бережно перекладывающих его с уютного плеча на менее уютную подушку.       И сейчас эти руки поймали его за плечи, когда он вышел из вращения, мучительно медленно скользнув вниз до запястий, разворачивая лицом к лицу, вырывая едва слышный вздох, эхом разнёсшийся по пустому залу. Сделай мне на встречу шаг, Я тебе на встречу два. Знаю, что с тобой, К черту остальное, детка да…       Смуглая ладонь скользнула по спине, другая крепко обхватила длинную тонкую ладонь, перехватывая ведущую позицию. Юра плавился под ощущениями, сгорал от горячего дыхания, оседающего на виске. Это было не первое их танго. Может в балете Отабек и был бревном, но в других танцах мог дать любому фору. И с радостью учил им Юру, когда выдавалась свободная минута.       Плисецкий готов был плакать от переизбытка чувств, захлестнувших его сейчас. Ему хотелось кричать о том, что Отабек для него не просто друг. Чувства росли медленно, будто росток пробивался через каменную плиту убеждений и предрассудков. Движения в огне, утопаешь во мне. Мы не заметили дни тлеющих недель. С места на место, медленно, резко. Все что так долго искал, я нашел в тебе…       Прижавшись спиной к груди Алтына, Юра почувствовал бешеный стук чужого сердца, под который не танго — чечётку впору танцевать. И понял, что его сердце бьётся так же заполошно, когда горячая ладонь скользнула по ноге, закинутой на бедро, вверх, заставляя отвернуться, зажмуриться, открыть тонкую шею для едва ощутимого поцелуя. — Юра…       Убрав ногу с бедра Отабека, Юра хотел было уйти, но его властной рукой вернули в объятия, не прерывая танец. Тихая соната Будит тишину, Тревожит воспоминания…       Пара вновь закружила по паркету в медленном бачата-танго, взрывая друг друга эмоциями. Юра зажмурился, стиснув зубы: он так привык к безэмоциональному Отабеку, каждую эмоцию которого нужно ловить по его глазам, что совсем позабыл о том, что в танце Отабек себя держать в рамках не умеет. И сейчас тёмный взгляд казаха пылал такой страстью, что становилось буквально физически больно дышать, будто весь кислород вокруг спалили, оставляя непригодную для дыхания углекислоту.       Песня закончилась, заиграла другая, слишком резкая и весёлая. Юра недовольно скривился, выпутываясь из объятий Алтына, ретируясь к окну. Сердце стучало где-то в глотке, руки подрагивали, сердце ныло, но глаза оставались сухими. Выключив музыку, Плисецкий уперся рукой в раму окна, безразлично разглядывая спешащих по делам людей. Он сейчас только мысленно молил Отабека о том, чтобы тот молча ушёл, позволив блондину сохранить хотя бы крохотные крупицы гордости.       К его сожалению, Алтын телепатом не был. — Юр, я… — Я люблю тебя.       В зале на мгновение повисла тишина. Решив, что терять больше нечего, Плисецкий осел на пол, прикрыв глаза. Если уж и признаваться, то до конца. — Чёрт его знает, когда это началось. Может, когда я впервые увидел тебя в Барселоне в отеле, а может и недавно, когда ты в очередной раз нёс меня с дивана на постель, как грёбаную невесту. Кстати, твоя невеста действительно счастливица. Ей достался удивительно чуткий и заботливый муж. И до ужаса красивый. Нельзя быть таким идеальным, Бек. А теперь проваливай, пока я не наговорил ещё лишнего, и нашу «дружбу» ещё можно оставить на стадии «старый знакомый».       Отабек хотел было сказать что-то в ответ, но в этот момент в зал заглянула Мила. — Юр, тебя там Фельцман обыскался. Сказал, что это срочно.       Быстро похватав свои вещи, Юра буквально со скоростью света вылетел из зала, не бросив на прощание даже взгляд.

***

      Целую неделю Плисецкий нарезал круги по квартире, отключив все средства связи. Телефон он включал на несколько минут в день, чтобы позвонить дедушке и Якову, сказать что с ним всё в порядке. После этого телефон снова отключался… и летел прямиком в стену. Иногда телефон летел в окно, так что блондину приходилось одеваться и спускаться вниз, вытаскивать его из талого сугроба.       Кот благоразумно прятался от неуравновешенного хозяина под диваном, откуда его нельзя было достать даже шваброй. Все попытки Плисецкого достать Путса из укрытия заканчивались расцарапанными руками и матом.       Все звонки в домофон и дверь игнорировались. Даже неугомонная Бабичева в итоге сдалась, не получив ни одного ответа за несколько дней. Как выяснилось, зря Юра так думал.       После очередного «полёта шмеля», то есть полёта Юриного телефона в окно, Плисецкий с тихим обречённым вздохом натянул на себя джинсы и старый растянутый свитер, приготовившись спуститься во двор за несчастным девайсом. В голове промелькнула мысль, что придётся немного потратиться на новый, и стоит заглянуть завтра в какой-нибудь салон сотовой связи. Впрочем, эта мысль, как и все прочие, разлетелись, когда он открыл дверь, и обнаружил за ней Отабека. Алтын вертел в руках раздолбаный в ноль телефон, задумчиво глядя Плисецкому в глаза. — Знаешь, я рад, что это не моё лицо. Это было бы больно.       Юра отшатнулся назад, пропуская незваного гостя в квартиру. Отабек невозмутимо закрыл за собой дверь, поставил на пол сумку с вещами и положил телефон на небольшую полку для мелочи, после чего привалился спиной к двери, не отводя взгляд от Юриного лица. Сам Плисецкий то краснел, то бледнел от такого внимания к своей персоне. В конечном итоге, он прислонился к стене, тихо спросив: — Что ты здесь делаешь? У тебя свадьба сегодня… — Я расторгнул помолвку. Кстати, я не помню, чтобы говорил тебе дату.       Юра отвёл взгляд, буркнув: — Милка растрепала. Так что ты здесь делаешь? — Мила позвонила мне позавчера вечером, сказала, что ты взял неделю отпуска и признаки жизни подаёшь только Фельцману.       Не выдержав, Юра поднял взгляд на Алтына: — Отабек. Что. Ты. Здесь. Делаешь?       Вздохнув, казахский фигурист бросил: — Я разругался с родителями, разорвал помолвку, собрал вещи и приехал в Россию, к тебе. Если я тебе, конечно, нужен. Если нет, тогда я поехал в аэропорт, вернусь в Канаду. Я бы и не уезжал, но ты ведь упёртый, с места не сдвинешь, если ты этого не захочешь. И как чертовски мы с тобой в этом похожи, жаным.       Отабек сделал шаг вперёд, нависая над Плисецким: — Скажи, Юра, что ещё я должен сделать, чтобы ты понял, как сильно я люблю тебя?       В следующую секунду Юру почти болезненно впечатали в стену, целуя страстно, жёстко, с таким отчаянием, будто их вот-вот должны были разлучить до скончания времён. Пальцы Алтына больно сжали светлые растрёпанные волосы, не позволяя отстраниться ни на секунду. Недовольно прикусив губу брюнета, Юра забрался холодными пальцами под свитер, выдёргивая из джинсов футболку, проезжаясь по горячей смуглой коже. Отабек недовольно зашипел, но не отстранился, только выдохнул в самый поцелуй: — У тебя дома что, филиал Гренландии открыли?       Они уже были в комнате, Отабек уже выцеловывал узоры на впалом животе Плисецкого, когда в дверь настойчиво позвонили, и послышался приглушённый, но всё ещё отчётливый вопль Бабичевой: — Плисецкий, открывай! Я Отабеку позвонила, он с минуты на минуту к тебе нагрянет! Я знаю какой у тебя срач, дай хоть приберу!       Юра прошипел что-то не слишком приличное, чем вызвал приступ смеха у Отабека. Ещё раз поцеловав Юру в живот, Алтын, как был — в одних расстёгнутых джинсах — пошёл улаживать все вопросы с Милой. Блондин, тем временем, уткнулся в подушку, не зная, то ли смеяться, то ли плакать от счастья.       Вернувшийся в комнату Отабек поёжился, бросая взгляд на открытое окно: — Ты не тигр, ты — пингвин. Как ты ещё не заболел такими темпами?       Юра перекатился на спину, счастливо улыбаясь: — А меня любовь греет. Или у медвежонка с этим проблемы?       Отабек тихо рассмеялся, вновь наваливаясь всем весом на Юру, вызывая сначала возмущённый вздох, а после восхищённый всхлип. Принимая нежные ласки и страстные объятия, Юра думал лишь о том, что пока они вместе, остальные могут идти к чёрту.