Бумажные цветы

Время близится к закату. Солнце постепенно опускается к горизонту, будто готовясь утонуть в слегка поблёскивающей от его же света воде Токийского залива. Небо больше напоминает палитру неряшливого художника, что решил смешать все имеющиеся краски тёплых оттенков, разбавив их несколькими каплями пурпурного. Дазай не знает, как долго он уже смотрит на пейзаж за окном, как долго притворяется, что ему правда интересны летящие чайки или корабли в заливе. Смотреть куда угодно, лишь бы не на Оду, чьи тёплые пальцы сейчас проводили влажной от обеззараживающего ватой по ключице и щекам Дазая. Осаму вздрагивает, поджимает губы, но отчаянно делает вид, что не смущён, что всё, как обычно. Но чувство тупой вины не уходит, и сдерживать его получается плохо. Дазай не может объяснить, почему не пытался увернуться от ножа в руках вражеского солдата, почему отстранялся от рук врачей и только Оде позволил коснуться ран. А Одасаку и не спрашивает. - Небо сегодня красивое, - тихо замечает Дазай. Он мог бы извиниться, ведь чувствовал себя виноватым. Он всегда так себя ощущает, когда видит обеспокоенный взгляд Одасаку. Вина и стыд. За то, что не бережёт себя, хоть Ода и просит. За то, что заставляет волноваться. Сакуноске не отвечает. Понимает, что на самом деле Дазаю плевать на это чёртово небо, что мафиози просто не может терпеть сдавливающую мозг тишину. Осаму больше не делает попыток сказать что-то на отвлечённую тему. Да, сложно молчать. Но что говорить? Что он, Дазай, чёртов эгоист, не понимающий, что кто-то может волноваться о нём? Что он чувствует вину? Оправдать риск сферой деятельности? - Будь осторожнее. Он мог задеть что-то важное, - прозвучал мягкий баритон, и Осаму понял, что его руки уже не только обработаны, но и забинтованы. Дазай тут же прячет руки, сложив их на груди. И по-прежнему не может вдавить из себя даже банальное "извини". Пообещать, что не будет добровольно подниматься на эшафот. Но Осаму параллельно понимает, что на следующий же день его доставят в больницу с парой ножевых, а к ним в придачу ещё и огнестрельных ранений. Понимает, что не сдержит обещание. Ода тоже понимает. Понимает и не требует обещать. Внимание Дазая привлекает резкий звук шуршания бумаги. Он оборачивается, тут же удивлённо распахивает глаза. И с восхищением наблюдает, как узловатые пальцы осторожно складывают бумагу, зажимают подушечками сгибы, закрепляя. Вскоре Ода с лёгкой улыбкой протягивает Дазаю аккуратный, белый цветок. Бумага тонкая и хрупкая, и Дазаю кажется, что в его руках, умеющих лишь держать пистолет, убивать и пытать, этот маленький цветок завянет, окропившись кровью, пусть он и сделан из бумаги. Осаму с удивлением смотрит на маленький белый бутон, опустившийся на его ладонь, после поднимает глаза на Оду. Одасаку и Дазай абсолютно разные. Дазай - будущий Глава Портовой мафии, жестокий убийца, готовый на любое преступление по приказу. Он умеет пытать и убивать. и не способен больше ни на что. Ода - созидатель, любящий детей и цветы. Он работает в мафии, но не убивает. Дазай удивляется, как у Одасаку это получается. Ещё Ода умеет делать бумажные цветы. И учит этому Дазая. Но у Осаму получаются лишь уродливые кочерыжки, порванные в паре мест. Дазай говорит, что у него никогда не получится - он не способен на создание чего-то прекрасного. А Ода терпеливо улыбается, ласково целуя Дазая в нос, и ещё раз показывает, где и как согнуть бумагу. Отношения у них были очень странные. Что обычно делают люди, когда любят друг друга? Ходят на свидания, спят в одной кровати? Они не делали ничего из этого. Их можно было принять за друзей, которыми Дазай с Одой и являлись изначально. Но Дазай осознавал, что любит. Любит, словно единственное светлое и по-настоящему дорогое, что есть в его жизни. Словно единственное, что может спасти его, схватить за руку в последний момент и вытащить из омута тьмы, жестокости, в котором Дазай тонул уже много лет. Осаму лелеял надежду, что Ода спасёт, отмоет израненные руки от крови убитых людей. Покажет, что есть в этом мире хоть что-то светлое. Ода любил, как любят что-то израненное и хрупкое. Любил нежно и искренне, желал помочь. Уберечь. Подарить смысл существования. Спасти от боли, сжирающей изнутри, и существующей параллельно с болью пустоты. Показать, что Дазай нужен, и нужен не из-за выгоды или сделки. а просто потому что его любят. Любовь Оды - такая же светлая, как цветы, сделанные его заботливыми руками. *** - Что означают незабудки? - поинтересовался Дазай, рассматривая несколько голубых цветов, устроившихся на его ладони. - Истинная любовь, искренность, - ответил Ода, тоже глядя на узкую ладонь Осаму, а после переводя взгляд на окно. Дазай поудобнее устраивается на подоконнике, но тут же спрыгивает с него и усаживается в позу лотоса рядом с сидящим на полу Одой. Одасаку поднимает на Дазая вопросительный взгляд и в следующую секунду чувствует что-то в волосах, с улыбкой понимая, что теперь в них красуется импровизированный венок. Ода порой использует язык цветов для выражения чувств, и Дазаю нравится это. А ещё Дазай с улыбкой смотрит на Одасаку и подмечает, что голубые цветы чудесно смотрятся в тёмно-рыжих волосах. * * * Пусто. Пусто и темно. Будто исчезло всё, что наполняло Дазая, будь то даже чувство вины или стыд. Ничего не осталось. Ни радости, ни желаний, ни рвения к чему-то. В особенности не осталось желания жить, которое Дазай начал было чувствовать, находясь рядом с Сакуноске. А что теперь? Пустота, ноющая, возбуждающая желание прекратить существование. Он смотрит пустыми глазами на свежую могилу и чувствует, как весь его крошечный мирок трещит по швам. Хотя, кого он обманывает? Всё уже разлетелось на осколки. Дадзаю кажется, что всё замерло, а он сам сидит на полу старого здания, придерживая тело Одасаку, смотрит в добрые глаза, которые сейчас наполнены беспокойством. И оба понимают, что волнуется Сакуноске отнюдь не за себя. Дазай не помнил, что было после того, как с него сорвали повязку. Только помнит прикосновение тёплых пальцев к коже, дрогнувшую ободряющую улыбку на сухих губах. Но что было потом? Вроде как он кричал, прижимая к себе остывающее тело. Со дня смерти Оды Дазай просто существовал. Это нельзя было назвать жизнью. Тело двигалось, мозг работал, когда этого требовала работа. А по вечерам Осаму сидел на полу квартиры, которая будто стала пустой, чужой и холодной. Сидел, глядя в одну точку, перебирая пальцами цветы из бумаги, которыми было наполнено его жилище - он никогда не выбрасывал творения Одасаку. Дазай понимал, что эти хрупкие цветы - память о Сакуноске. Хотел сжечь их, чтобы не чувствовать тупую боль при каждом взгляде на них. Хотел сжечь, и понимал, что не сможет даже порвать хотя бы один. Пустота странно перемежалась с глухой, противной болью, сожалением. Хотелось выплюнуть это, желательно вместе со всеми органами. Взяться за лезвие, заменить душевную боль физической. Начать чувствовать хоть что-то ещё. Дазай смотрел на лезвие в собственных дрожащих руках и понимал, что не может. Перед глазами сразу появлялось лицо Оды, нахмуренное, полное странной боли. Его слова о том, что не нужно калечить себя. Дазай не мог не обещать. И теперь, после смерти Сакуноске, слова, сказанные тогда, обрели особую силу. Дазай продолжает бинтовать своё тело. Может, чтобы скрыть старые царапины. Или просто по привычке. В любом случае, новые шрамы так и не появляются. * * * Дазай умеет убивать. И повергает всех в шок, когда решает покинуть Портовую Мафию, перейти на "сторону добра". Ходили разные слухи: от простого желания сменить деятельность до любовной заварушки. Дазай с улыбкой, полной боли, слушает предположения. И не раскрывает правду. Жизнь бывшего мафиози меняется довольно сильно. Ему приходится учится спасать, утешать, помогать и прощать. А ещё - писать отчёты, чего Дазай часто не делает - слишком уж забавно выглядит кричащий Куникида. Теперь для всех Дазай Осаму - ленивый клоун, пусть и обладающий способностями гениального стратега. Кого-то он забавляет, других раздражает. А приходя домой, он понимает, что маска шута, пусть и суицидального, носится не менее тяжело, чем прошлая. Для Портовой Мафии он - жестокий и гениальный убийца. Для Вооруженного Детективного Агенства - показной самоубийца, отпускающий глупые шутки по поводу всего, что его окружает. А единственный, с кем Дазай мог быть собой, мог снимать маски и быть искренним, погребён под двумя метрами холодной земли. Дазаю пришлось научиться многому. Спасать, утешать, помогать, прощать. А ещё - делать бумажные цветы. Он смотрит на те, что делал Одасаку, и осторожно складывает бумагу, пытаясь повторить. А те, что получились лучше всего, он приносит на могилу Сакуноске. Сначала цветы получаются неаккуратные, кривые, слегка грубоватые, и Дазай с неким чувством вины и стыда размещает их у могильной плиты. Ничего. Когда-нибудь, он обязательно научится.