Я люблю тебя, ты же знаешь?

Куинн неимоверно бесит, что едва на фоне замаячит парень и поманит Рейчел пальчиком, пообещав побег и жизнь, похожую на блевотную сказку, как та тут же запрыгивает ему на член. Этот смазливый идиот Адам, предатель Коулман, поехавший на всю голову Джереми — да, Рейчел умеет выбирать тех, кто после одного траха, или нескольких (какая к черту разница?) вытирают об нее ноги. И сейчас, сидя в кабинете Куинн, Голдберг кусает ногти и смотрит куда-то в пол настолько пустым взглядом, что весь ее вид напоминает побитую собаку, у которой отобрали кость. И, честно говоря, Куинн даже в какой-то момент хочется подопнуть дворнягу и выставить за дверь. — Господи, Голдберг, хватит уже всего этого, — взмахивает рукой Куинн и садится рядом, выхватывает ее руку, заставляет прекратить это раздражающее поедание собственных пальцев, но не отпускает, — Рейчел, ты должна собраться, слышишь меня, — она сверлит ее взглядом, от которого любой другой бы уже провалился сквозь землю, цепляет свободной рукой подбородок и заставляет посмотреть ей в глаза. Потому что это Рейчел. Ее Рейчел. Ее девочка, которая уничтожает себя сама, и только Куинн знает, как нажать на кнопку и остановить самоликвидацию. — Ты нужна мне, — говорит она тихо, но в ее голосе столько силы, а в глазах — уверенности, что Рейчел впервые за последние несколько минут отрывается от собственных мыслей. Куинн. Она всегда рядом. Не важно, насколько неуравновешенной Рейчел становится, Куинн всегда с ней. Рейчел Голдберг — психопатка, как бы она не хотела этого отрицать. Эта мысль вертится в голове, и Рейчел шумно выдыхает и на секунду отводит взгляд. — Что со мной не так, Куинн? — вновь встречаясь с глазами Кинг, шепчет она, Куинн уже не держит ее подбородок, так что ей не составляет труда встать с дивана и пройтись к столу Куинн и обратно. В голове, кажется, поселился целый рой пчел, потому что мысли с бешеной скоростью сменяют одна другую, и Рейчел даже хочется зажать уши руками, закрыть глаза, оказаться где угодно, в своем чертовом грузовике, но только одной, в тишине, а не во всем этом беспорядке и хаосе, окружающем ее. — Со мной что-то не так, Куинн, — говорит она, это больше не вопрос, скорее утверждение, и ее взгляд такой испуганный, а пальцы подрагивают, что Куинн тут же оказывается на ногах. Она хочет что-то сказать, хоть что-нибудь, что вернет ее Рейчел уверенность. Но Голдберг не позволяет к ней приблизиться, она пятится к столу, отворачивается, смахивает рукой пачку бумаг, вызвав тем самым возмущенный возглас. — Нет-нет, — Рейчел качает головой, впивается пальцами в края стола, сжимая их так сильно, что белеют костяшки пальцев. — Сначала Адам, потом Джереми, а теперь еще и Коулман, — ее слова превращаются в смех, горький, словно отрава. — Я как магнит для стихийного бедствия, — она смеется еще громче, пока не чувствует, как Куинн берет ее за запястье и разворачивает к себе. — Да, у тебя дерьмовый вкус на мужиков, но это не делает тебя психопаткой. Рейчел смеется еще громче. Ей хочется рвать и метать, потому что она зла на себя, презирает и ненавидит, и не понимает, как женщина, стоящая перед ней, все еще видит в ней хоть что-то нормальное. Она касается свободной рукой щеки Куинн, губы растягиваются в вымученной улыбке. Хватит лгать. Довольно притворства. — Дело совсем не во вкусе, — слова даются легко, хотя внутри, кажется, каждая клеточка бьется в агонии. Рейчел ощущает лишь беспомощность и подбирающееся к сердцу отчаяние, и от этого злится только сильнее. Она все еще не может признаться, сказать вслух то, что так часто слышала от окружающих в свою сторону. Она только продолжает смотреть на Куинн, словно молит ее озвучить уже этот чертов диагноз. Куинн накрывает ее руку своей, другой, высвободив запястье, касается лба, отбрасывает выпавшую прядь, дотрагивается до щеки. Куинн Кинг — ураган, готовый снести все на своем пути, она топчет людей, мораль, разрывает на части любые нормы и принципы. Она — бульдозер в шоу бизнесе, богиня, которую страшатся смертные. Смотрит так, словно испепеляет. Говорит — будто вонзает когти. Идет на тебя — как буря, от которой нет спасения. — Не знаю, что сказали тебе эти козлы или твоя чокнутая мамаша, и все это не важно, — ее голос превращается в рык, Рейчел буквально ощущает, как сжимается под ее натиском, — но ты должна запомнить только одно, — Куинн делает паузу, выдыхает, всматривается в темные глаза, стараясь найти в них хоть толику осознания, и, когда находит, уверенно продолжает, — ты гениальна. Ты буквально создана для этой работы. Плевать на прошлое, настоящее, думай только о будущем. Ты — там, где должна быть. И с той, с кем должна быть, — слова, словно сталь звенят в воздухе, заставляя все внутри дрожать. И Куинн нравится это ощущение и нравится огонек, который мелькает в глазах Рейчел на последней фразе. Куинн притягивает ее к себе и крепко обнимает, позволяя вдохнуть отчаяние с ее кожи, забрать себе волнение, скопившееся на кончиках пальцев той, кто всем своим существом прижимается к ней в ответ. Она принадлежит ей. Вся. Без остатка. А Куинн Кинг никому не отдаст своё. Рейчел втягивает носом воздух, ощущая вязкий аромат алкоголя. Внутри все еще бушует пламя от всего, что произошло, но еще больше от слов той, кто так крепко держит ее сейчас. «Ты — там, где должна быть. И с той, с кем должна быть». Словно якорь наконец-то бросили в воду. А холодный бриз ударил в лицо. Рейчел отстраняется, но не отступает, руки все еще цепляются за пиджак Куинн и ее плечи. — Я люблю тебя, ты же знаешь? — голос немного дрожит, в глазах стоят слезы, но Рейчел не собирается плакать, она же не какая-нибудь девица, а это не их гребаное реалити-шоу. И Куинн рядом. Куинн испытующе смотрит на нее, переводит взгляд с глаз на губы, когда та говорит эти слова. Ее дракон снова в небе. Все еще ранен, Куинн видит это по застывшим слезам на ее глазах, но все же в полете. — И я тебя люблю, — слова легко слетают с губ, но трепетом оседают где-то внизу живота. Она еще хочет что-то сказать, отправить Рейчел отдыхать, приказать не появляться, пока та не перестанет походить на бомжа с потекшей тушью. Но слова так и остаются несказанными, когда Рейчел, потянувшись к ней, легко целует ее в щеку, и, отстранившись, забирает бутылку с алкоголем с тумбочки и направляется к двери. Куинн не поворачивается. Она не делает ровным счетом ничего, пока не слышит стук закрывающейся двери, а потом касается рукой того места, где еще секунду назад были губы Голдберг. Какую игру она только что начала?