Глупая

Рядом с Юри Эван чувствовал себя умудрённым опытом ворчливым стариком. Он предостерегал её, пытался – безуспешно – вразумить и помогал всем, чем только мог. Провожатый, высший офицер, верный слуга семьи Захарда и нянька взбалмошной Принцессы – всё о нём. Юри была ещё молода и неосмотрительна и, презрев все опасности, часто совала голову в пасть стальному угрю. Ходила по грани дозволенного и запретного, дёргала Шинсу-зверя за усы – как угодно, то не меняло сути. Одно лишь знакомство с мальчишкой-Незаконным повесило над её головой Дамоклов меч, который мог упасть в любую секунду: за измену королю наказание сурово и незамедлительно. Но Юри будто ничего не боялась, оставив эту честь Эвану. – Всё будет хорошо, хватит кипишевать, – бодро сказала она ему после посещения Реппелисты. – Я справлюсь! Села на Адский Экспресс, активацией двух орудий вызвала захватившего её тело призрака и чуть не сошла с ума – конечно. Хорошо. Лучше не придумаешь. Эван был в настоящем ужасе: не имел бы седины с рождения, поседел бы тотчас же. Каждый раз сердце его заходилось в бешеном ритме где-то, кажется, в горле, а думалось – не о том, что вместе с головой Юри полетит и его. Умирать, конечно, не хотелось, но и эта глупая, глупая девчонка!.. С чёртового Экспресса Эвану снилась её казнь. Блёклое фальшивое небо простиралось над головой, реяли на ветру флаги с гербом Захарда, грохотал над площадью голос глашатая, а впереди… впереди высился грубо сколоченный помост с виселицей. Там, на помосте, стояла Юри: босоногая, с распущенными и встрёпанными волосами, усталым и осунувшимся лицом, а тонкую шею её змеей обвивала верёвка. Её вздёргивали под торжественный голос глашатая и змеиную улыбку Машенни с балкона замка, а Эван кричал, срывая голос: «Остановитесь!». Во сне он не мог шевельнуть и пальцем. Просто быть рядом – и смотреть-смотреть-смотреть… преисполненный отчаяния и горькой злобы, не способный нормально вздохнуть от страшной безнадёжности. Со смертью Юри, бьющейся в петле в последней агонии, сон крошился осколками и швырял Эвана в чёрное небытие. Может быть, лихорадочно и испуганно думал он, этого никогда не произойдет. Грядут перемены, мальчишка-Незаконный – живое их знамя. Может быть, Эван стал слишком мнительным. Провожатые видят будущее, но не во снах. Сны – отражение реальности; того, что есть – не будет. Но каждый раз Эван просыпался в холодном поту, судорожно хватая ртом воздух. Разбитый, нервный, всё ещё поглощённый тёмным отчаянием. Он спешил тихо проверить покои Юри, и лишь когда видел этого глупого ребёнка мирно спящим – жгучие тиски переставали сжимать грудь, и проходила дрожь в пальцах. Другие Принцессы нередко говорили ей: – Сущее дитя. И она щерилась, что щенок на большого и взрослого пса. Носила строгие костюмы, отказывалась от любимого горячего шоколада, старалась нести себя гордо и величаво. Хоть сестры признавали её нехотя, но признавали – сильную и любимую народом Башни даже в столь юном возрасте. Любимою и Эваном, готовым всегда оставаться подле неё. И в горе, и в радости, и после встречи с мальчишкой-Незаконным, и после её провалов и неудач. Они прошли вместе через слишком многое, чтобы он мог решиться бросить её. Глупую-глупую Юри. Вообще когда-нибудь. «Да разве уж я теперь могу…». Закрывая глаза, Эван во снах снова видел петлю из грубой верёвки на шее Юри и её решительный взгляд. Стискивал руки в кулаки и твердил себе: – Я сделаю всё, чтобы этого не случилось. Никогда. Чтобы не кричать в отчаянии и горе: «Остановитесь!». Чтобы не лишать многострадальный народ Башни их любимицы. Задерживая взгляд на Юри дольше обычного, пересекаясь с её взглядом, Эван привычно фыркал: – Проверяю, не выросли ли у вас ещё рога. Ведёте себя, как сущий демон. Конечно, он получал оплеуху. Но когда глупая-глупая девчонка с ворчанием отворачивалась, позволял себе вымученную улыбку. «Я уже не столь верен семье Захарда. Я верен только вам».