Покуда тебе я снюсь

Навек… Проклят будешь… Ведьма выгибается, стараясь уйти от прикосновений огня. Кожа на ногах слезает горелыми лохмотьями. Никогда… Не будешь покоя знать… Раскрывает рот, кричит, визжит страшно, потом обвисает, мелко содрогаясь. Всю жизнь… Помнить будешь, страдать будешь… Огонь взвился, и ведьма вытянулась в струну, запрокинув голову. Зашарила, заискала глазами по толпе, выхватила молодого опричника, застывшего в толпе людей. — Вечно проклят будешь… Дерево хрустнуло, готовое упасть, смешаться в горящую кучу. -… Федор Басманов, Алексеев сын… Все рухнуло вниз, крики ведьмы смешались с треском огня. В небо взмылась из пламени стая ворон. Басманов пошатнулся, схватившись за вздрогнувшее сердце. Я не хотел, Ворона. Прости. Я просто не успел. *** Лихорадка. Горячо. Можно воды, прошу…? Рукам больно. Горячо. Тепло. — Федь, ты заболел, в лихорадке мечешься уже седмицу. Ничего не помогает, даже лекари, Феденька… Холодно. Кости выламывает. Ногам больно. Принесите одеял, мне холодно. Воды. Горячо. Телу больно. Спать хочу. Закройте окно, дует. Холодно. Тепло. — Варенька, я выкарабкаюсь, это всего лишь грудная хворь. Травок купи у лекаря… Горячо. Больно. Воды. Откройте окно. Внутри больно. Горячо. Холодно. Тепло. Тепло. Тепло. *** Ему все время снилась черноволосая ведьма, хотя сожённая Ворона была русой. И глаза её не были колдовскими, обычными были, человеческими, но она умела колдовать. Федька сам видел. Видел, как волк превращается в красну девицу, как она стряхивала листья с поддола платья, как плела загадочные руны, зажигая в воздухе синие огоньки. Видел, как сияли колдовским огнем глаза. Ворона знала его и любила его. Басманов иногда заезжал проведать ведьму, живущую в чаще леса. За травками лечебными детям али за проклятьем для врагов, ведьма не отказывала — платила за давнее спасение. Басманов спас ведьму от костра, не понравилось опричнику, что краса такая пропадет. Вытащил из лап буйствующего народа, нашел избушку заброшенную, пристроил, в общем. Ворона быстро прижилась под крылышком опричнику, домик обустроила, с деревенскими дружбу завела. Он не знал, кто опричникам рассказал про ведьму под боком. Но понимал, что Ворона будет обвинять его. Ведьма, озлобленная укусами огня, прокляла того, кому доверились. Он предал её. Он должен был успеть. Сразу после он слег с лихорадкой. Такой, что ни один лекарь не пророчил ему жизнь. Но — выкарабкался. Потом стал постепенно охладевать к Фёдору царь. Других слушал, других к себе приближал. В разговорах равнодушен, в утехах жесток. А после и вовсе внимание перестал обращать. *** — Как… опала? Федька неверяще опустил руки. Грязной, постоянно оглядываясь, прокрался в федькины комнаты рано утром, только петухи прокукарекать успели. — Беги, Басманов, за старое знакомство наше предупреждаю. Зол на тебя государь пуще прежнего, велит без суда казнить на месте, кто тебя увидит. Беги, Федь. Беги. Но у Басманова перед глазами все плывет, руки трясутся, и он твердо уверен, что нужно лишь добраться до царя. Он его переубедит… *** Пальцам ног холодно. Тело ещё как-то согрето остатками рубахи и лихорадочным отчаяньем. Кровь стягивает ткань над ранами и застывает бурой коркой. Безумно болит голова. Неумолим Иоанн Грозный, не терпим ни к врагам, ни к друзьям. Ни к полюбовнику, верному кравчему. В ярость пришел, что опальный фаворит его тревожить осмелился — Басманов милости просить приполз. Сам ногами избил, а потом в подвалы пыточные отправил. Темница тесная теперь была Фёдору пристанищем. Ненадолго — скоро его сожгут на костре. Фёдор прижал к груди перебитые пальцы: — Господи, прости сына твоего грешного, каюсь, грешил беспрестанно, людей губил, душу свою бессмертную губил… Открыл глаза, отшатнулся, вскрикнул испуганно… Ворона — белая, как мел, с яркими брызгами веснушек, встрепанная — закричала тоже: — Спаси её! Спаси меня! СПАСИ!!! Басманов лишился чувств. *** Ворона отвлекает привидением охрану, и Басманову удается сбежать. Ведьма ведет его прочь из Слободы, в деревушку под Москвой. — Силу… Силу отдала… Девочке моей… Магия не досталась огню… Белый силуэт светится в ночной мгле впереди — то ли в нескольких метрах, то ли на горизонте, не понять. А голос — в голове. Фёдор гонит лошадь быстрее, быстрее. — Надо было… Когда умираешь, чтоб душу не выжгло… Отдать силу… Отдала… Призрак резко метнулся влево, влетел на крестьянский двор. Опричник спрыгнул с лошади, прокрался к жёлто-яичному проему окна. — Вон… Девочка… Магия… Сила в ней… Моя… Там действительно был ребенок — в деревянной люльке. Горела лучина, баба суетилась у печи, сверху храпел вернувшийся с полей хозяин. — Что я должен сделать? — непонимающе поворачивается к мертвой Федька. — Они убьют… За силу… За колдовство… Сила… Я много отдала… С детства колдовать будет… Убьют… Спаси… Басманов кивает и подходит к двери: — Открывай дверь, опричнина! Внутри вскрикнула испуганно женщина, заплакала, запричитала, разбудила мужа. Фёдор ещё раз стукнул по двери: — Открывай! Пошептались, затихли. Мужик открыл дверь. За его спиной настороженно замерла женщина лет тридцати в сером сарафане. — Ребенок? — выдохнул Басманов. Мужчина недоуменно кинул взгляд вбок, а баба, женским чутьем почуяв угрозу ребенку, метнулась к кроватке, закрывая своим телом: — Нет! Не надо! Только не ребятенка моего! Только не дочь! Грубо отпихнул истерекующую мать, аккуратно поднял ребенка на руки. — Да… Магия… Моя магия, моя сила, моя кровь… — зашлась шепотом Ворона. Призраком прильнула к ребенку, погладила полупрозрачными пальцами. Фёдор зыркнул на притихших крестьян, отвернулся и вышел. На его руках спокойно спала девочка двух лет. Вокруг радостно танцевал призрак сожённой ведьмы. Они успели только немного отъехать от деревни, когда впереди появился рейд кромешников. Они закричали, лошадь Басманова взвилась на дыбы. Он едва сумел её успокоить, облегченно выдохнул, когда конь встал на все четыре копыта, и тут же закричал, схватившись за пробитое стрелой плечо. Ребенок вторил испуганным криком. Федька всхлипнул, перехватил девочку целой рукой покрепче, прижался к лошадиной шее и погнал коня в лес. Петлял, как заяц, между деревьями, зная уже — загонят, не сбежит, вот только бы до избушки успеть, только бы успеть до жилища старого травника. Только бы передать ребенка. Влетел во двор, перепугав собак. Когда упал почти с лошади, бережно прижимая к груди пищащий сверток, из избушки выскочил заспанный старичок. — Помоги… погоня за мной… ребенок… — простонал Федька. Травник охнул, свистнул — лошадь сама скрылась в амбаре -, подхватил Басманова под руки, завел в избушку и выключил свет. Торопливо отобрал ребенка, положил девочку на кровать, затолкал опричника в подпол. На пару секунд — тишина. Потом начали нарастать шум, крики, дробный стук копыт. — Гой-да! Гой-да! Фёдор сжался, чтоб быть незаметнее. Господи, как страшно… Открылась дверь, воздух вокруг наполнился голосами: — Где он? — Что… Что вам нужно? — Беглец, где-то в лесу! Мы зря зашли сюда! — Да что вам надо, в конце концов? — Обыщите все! — Брось, это вовсе не был Басманов! Мы ошиблись! — Я видел, это он! — Господа опричники, я ни в чем не повинен, уходите из моего дома! — В погоню! Гой-да! — ГОЙ-ДА! Федька выходит только через пару минут, как стихли крики. — Ну, садись, опричничек, — приглашающе хлопает по лавке травник, — Ворона мне все рассказала. Оставь ребенка здесь. Проклятье снято. Федька посмотрел в глаза сидящей за столом Вороне. Ведьма все ещё была полупрозрачная, но старик её видел, в отличие от остальных. — Прости, — выдохнул виновато. — Все хорошо. Я прощаю тебя, — ответила Ворона. Её взгляд стал осмысленным, не таким безумным, каким был, когда она пришла к нему в темнице. Фёдор почувствовал, как начал спадать огонь погони. Разом заболели руки, ноги, вспыхнула болью рука. Перед глазами вспыхнули алые точки, разрослись, заполнили все вокруг. И он провалился во тьму. *** Утро. Топот детских ног, запах сена, хлеба и магии. Переливчатый смех мертвой — живой — ведьмы и ворчание старого травника-колдуна. Тепло, солнечное пятно скользнуло на глаз, мешая спать. Хорошее утро, рука почти не болит. Что сегодня кушать на завтрак будем? Ворона вернула часть магии — чтоб быть осязаемой, человеком, а не призраком. И готовить вкусные драники по утрам. Федька поднимается, набрасывает на плечи какой-то кафтан и выходит к столу. Ведьма мягко улыбается ему, Машенька радостно взвизгивает на своем ребеночьем языке и подбирает, просясь на руки. — Драники? — с надеждой спрашивает бывший опричник, поднимая ребенка. Ворона кивает, гладит малышку по голове и оборачивается к столу. Когда он успел привыкнуть ко всему этому? К тишине и спокойствию, почти семейной жизни и исчезновениям старого травника на время цветения редких трав? Две седмицы только прошло. Он не хочет, чтоб это заканчивалось. Только не сейчас. Вечером травник приводит гостя. Царь смурен, но скорее печален, чем сердит. — Возвращайся, Федь. Хочешь побыть здесь? Пожалуйста. Будь, сколько хочешь, но — вернись, Феденька. Басманов прикрывает глаза и кивает. Теперь все точно будет хорошо.