сто.

"Останься" гремело между мечами, тиснилось полумесяцами от ногтей на кистях, ревело громом и резало лезвиями молний. Шептало книжными страницами, скрипело дверными петлями, звенело подвенечными колоколами. Мелькало в подписях к письмам, сжималось в точки и разливалось чернилами. "Останься" читалось в окурках в пепельнице, сигналило машинами и переливалось зелёным бутылочным стеклом, отражалось в лужах вместо лунного диска. "Останься" складывалось в причудливые узоры на полях, клубилось табачным дымом в рассечённом воздухе, трещало порванными струнами на гитаре. Текло песком сквозь пальцы, багровело под солнцем и билось чужими татуировками. "Останься" было везде, только Кёнигсберг совсем не пыталась его углядеть, а Вена не спешила ничего показывать. И всех всё устраивало.