Три вопроса

— Хочу кофе, — вздыхает Сергей, устало потирая шею. Он уныло смотрит на стол перед собой, на котором должен был стоять горячий вкусный напиток, но стол остаётся безжалостно пустым. Мужчина вздыхает опять, а потом листает что-то в телефоне, чуть хмурясь. — Так иди и сделай, — говорит Арсений и тоже чуть хмурится, ухмыляясь, глядя на то, что листает Сергей. — Серьёзно? «Обмен – самая тупая хрень»? — цитирует он и издаёт смешок. — Кто-то до сих пор вообще помнит об этом? Это же было сто лет назад, — мужчина уже открыто смеётся, легонько толкая усмехающегося Сергея в плечо. — Обмен – пройденный этап. Было весело, но всё закончилось. А вот некоторые правила трансляции – нет. Что же это значит? — Матвиенко растягивает губы в пафосно-милой улыбке, и нажимает на экран пару раз, блокируя пользователя. — А отойти не могу. Ты же в эфире опять балаган разведёшь. — А с тобой у нас типа всё прилично и чинно? — Попов приподнимает бровь, насыщая это действие явной неубеждённостью. — Нет, но ты же Арсений. — И что это должно означать? — Тебя нельзя оставлять одного. — Разве? Почему? — Потому, что ты можешь превратить мою трансляцию в оргию, где все будут чистить мандарины и петь песни Лепса. А потом ни один из нас не будет знать, что с этим делать и как это вообще произошло. Арсений смеётся, дурашливо морща нос и опять толкая Сергея в плечо. Он смотрит на друга так тепло, что даже ямочки на его щеках кажутся уютными и довольными жизнью. Антон вздыхает, глядя на экран, на котором опять шутливо препираются два импровизатора. Смотреть на Арсения, такого живого и насыщенного энергией жизни, всегда было отрадно и как-то приятно. Вот он закатывает глаза и говорит, что сам сейчас принесёт Сергею кофе. А Антон улыбается этому, улыбается вечной доброте и внимательности Арсения, проявляющиеся в каждой совместной трансляции с Матвиенко, но и так же приправленные парой шуток. Шастун втягивает нижнюю губу, покусывая сухую кожицу, и крупицы тонкой боли проносятся под его зубами. Но парень не замечает боли, хоть и знает, что вот, ещё немного – и опять просочатся с разодранной губы капли крови, обволакивая язык медью. Опять. Но сейчас ему просто нравится смотреть на телефон, наблюдая за Поповым. Разглядывать его мешки под глазами, в который раз волнуясь по поводу его сна; запоминать его меняющиеся улыбки, уже определяя, какая из них несёт полнейшую искренность, а какая отвечает за вежливость; пытаться сквозь экран заглянуть ему в глаза, яркие и немножечко безумные. — Неси, — произносит Матвиенко, и Арсений встаёт с дивана. Он уходит, а Антон чувствует, как что-то потекло по бороде, как во рту появляется новый вкус. Всё-таки прокусил. Он кусал губы каждый раз, когда выскакивало уведомление на телефоне, что Сергей запустил эфир. Кусал губы, когда видел, что тот один, и иногда оставлял трансляцию на фоне, тут же забывая о ней. Крепче сжимал зубы на тонкой коже, когда видел синие смеющиеся глаза за экраном, которые взрывом уничтожали всё вокруг себя, всё остальное, ненужное, лишнее. И он прокусывал пересохшие губы каждый раз, когда осознавал, как глупо и безнадёжно он себя ведёт. — О, спасибо. — Арсений возвращается с кружкой кофе, от которого исходил лёгкий, еле заметный дымок. Сергей благодарит его и делает глоток. — Какой же ты хороший. Антон опять улыбается, слизывая кровь, и думает, что да, да, Арсений замечательный. И пусть Шастун не может знать всего, но он может увидеть это здесь, на трансляциях, в его синих глазах, в сильном голосе, в добродушной улыбке. В нём самом. И Антон видит. За этим он сюда и приходит. Чтобы пощекотать себе миллионы альвеол, каждую, чтобы искусать себе губы в кровь и чтобы щёки болели от постоянной улыбки, чтобы иногда даже не понимать, о чём говорят люди за экраном, не слушать их, а только смотреть, смотреть… — Ну что, Арс? Будем делать блиц? — Сергей вопросительно смотрит на Арсения, который жмёт плечами и кивает. — Пишите, у кого есть три вопроса. Но только чтоб с вариантами ответов, типа белый или малиновый, абрикос или яблоко. Понятно? — Все вопросы на выбор, кроме да-нет. На любую тему, кроме муравьёв, — дополняет Арсений и, понизив голос, добавляет: — У Серёжи там личные проблемы, поэтому о муравьях мы не говорим. Матвиенко хихикает, качая головой, бурча что-то о том, что «Арс придурок». Антон хихикает тоже, с наслаждением ожидая, когда начнутся вопросы. Иногда ответы на них бывали действительно интересными. — Вижу: есть три вопроса. Добавляю, — Сергей добавляет в эфир какую-то девушку с панически-большими глазами. — Привет. — Здравствуй, — набравшись смелости, отвечает она через пару секунд. — П-первый вопрос: насобирать в лесу галлюциногенных грибов или вернуться из него с пустыми руками? — Какой хороший вопрос, девушка, которая даже не представилась, — мягко говорит Арсений, почесав щёку. — А у меня ответный вопрос: с пустыми руками я вернусь потому, что те грибы сразу съел в лесу или меня обокрали? — Услышав смех Сергея, он оправдывается: — Ну а что? Нынче времена другие, грибочки может у тебя стырить даже кукушка. Нынче всё наперекосяк! — Зато есть такая примета, Арс, тебе будет интересно. «Если в лесу тебя обокрала кукушка, значит, жить будешь долго», — вносит свою лепту в их общее хихиканье Сергей, делая ещё один глоток остывающего кофе. — А ты ведь наверняка со своего опыта это сказал, да? А то с тобой что угодно вообще может произойти. — Однажды чайка украла мой бутерброд. Считается? — Про чаек другие приметы, так что нет. «Если бутерброд достался чайке – у Арса новый стайл на майке». — Как ты это верно подметил. — Арсений ухмыляется, сжав губы и незаметно их облизнув, и обращает внимание на экран. Девушка была в пикселях и не шевелилась, что могло свидетельствовать только о её плохом интернете. — Чёрт, жаль. Другие вопросы хотелось бы тоже узнать. А на первый не хватило информации, поэтому отвечать не будем, — он хмыкает, всё ещё ухмыляясь. — Слушай, Серёг. А чего ты всегда только девушек берёшь? Давно интересных вопросов от парней не было. Антон задерживает дыхание, даже не замечая этого, и что-то настойчиво щёлкает его по рёбрам. Внутри у него словно внезапно оказывается бутылка с шершнями, которые гудят, жужжат, бьют жалами о пластик, что вибрацией проносится по всему его телу. Неконтролируемое волнение охватывает Шастуна, он с силой облизывает губу, чтобы не было заметно крови, и пытается придумать что-то связное, что-то отличающееся от «Арсений, ты такой восхитительно красивый, я люблю тебя». Он взъерошивает волосы, тут же пытаясь их пригладить. Крутится на месте, жалея, что находится сейчас в машине, и рядом посторонние. А потом забивает и пытается просто выдохнуть. У него есть шанс, и он не должен его упустить. Зачем? Зачем? Антон ещё не понимает этого, он об этом даже не думает. Просто он чувствует физическую необходимость попасть в этот эфир, задать им какие-нибудь глупые вопросы и… просто почувствовать, что Арсений смотрит на него. Он пишет в комментарии, что у него есть три вопроса. Он замирает, вновь забывая дышать. Он просто превращается в одно огромное сердце, которое пульсирует, бьётся, вспыхивает адреналином и яркими чувствами, которое горит. — Так, вы классные, Арс, покажи зубы, где Позов, пошутите, Арсений – хуй осенний… вот, три вопроса. — Сергей нажимает на свой телефон, и на экране у Антона появляется загрузка, а через секунду – его собственное бледное лицо. В первые секунды он совершенно не представляет, что такое воздух, что такое вопросы, что вообще такое прямой эфир. В голове постукивающая пустота, от которой начинали зудеть уши. Всё тело подавало странные сигналы, в конце концов нарисовав на лице спокойную улыбку. Антон вздыхает, начиная дышать, и совсем по-доброму и искренне смотрит на телефон в руках. — Привет, — первым говорит он, с радостью осознавая, что шум дороги заглушит колотящееся сердце. Не то, что бы Сергей и Арсений смогли услышать его и так, но он сам – да. Поэтому на этот раз он был счастлив оказаться в ревущей машине. — Привет. Готовы вопросы? — быстро произносит Арсений, надевая свою вежливую улыбку. — Да, — тихо и слабо. Ноги у Антона трясутся, да и руку с телефоном приходится прижать к спинке сидения перед ним. Его лицо остаётся спокойным, что удивляет его, но не может не утешать и даже как-то восторгать. Шастун прекрасно вписывается в роль самого обычного зрителя трансляций, который хочет просто задать вопросы. Он снова выдыхает, собираясь с силами, и уже чётко и обстоятельно повторяет: — Да, конечно. Ещё три секунды он молчит, впитывая взгляд Арсения. Антон сглатывает, но продолжает улыбаться. Паника, сковывающая и раздирающая, словно чертятами, как по лесенке, лазает, скачет по его рёбрам, прожигая хвостами лёгкие. «Чертята» кричат, вопят, и вот-вот этот крик вырвется из глотки парня, но он лишь безмятежно чуть склоняет голову, одним глазом беззаботно щурясь от солнца, пробивающееся сквозь стекло. Ему нельзя показывать своих истинных эмоций. Нельзя. — Первый: не получить на день рождения подарков совсем, или получить абсолютно ненужные, ужасные подарки от лучших друзей? — Боже, не этот вопрос он хотел задать. Хотел ведь сейчас что-то адекватное сказать, а получилось… как всегда. Что-то странное. Сергей насмешливо смотрит на Арсения, усмехаясь, и говорит: — Печальные какие вопросы. Выбираю не получить подарков совсем. Привык уже. Верно, Арс? — Не драматизируй. У тебя всё впереди. А я вот выбрал бы получить хоть что-то. Более практично. Арсений начинает улыбаться более искренне, хоть Антон и понимает, что это только от общения с Сергеем. Мужчина на него почти не смотрит, больше интереса находя в друге рядом или ещё в чём-нибудь незначительном. Антона крутит, изворачивает, нестерпимо хочется закусить губу, впившись в неё клыками, разорвав до плоти, до ошмётков его самообладания. Но он просто кивает, всё так же выдавливая из себя милую добродушную улыбку. — Хорошо, тогда следующий: всю жизнь молчать или икать? — Антон пытался. Но пусть лицу и можно придать умиротворённое выражение, а голос заставить не дрожать, то мысли всё так же бесновались, скача внутри черепной коробки, выдавая странные реплики, за которые Антону было уже стыдно. — Молчать. Конечно, молчать, — жмёт плечами Сергей и замолкает, пока его глаза хитро сужаются и сам он ухмыляется. — Да, наверное, молчать. Пообщаться и смс можно, правильно? Да и язык жестов придуман специально для таких целей. Молчать не так уж и сложно, а вот икать постоянно может быть проблематично, — задумавшись, подняв глаза в сторону потолка, начал размышлять вслух Арсений, игнорируя смешки Матвиенко. — По тебе не видно, что ты сможешь молчать. — Но икать – не солидно! Они смеются, опять, снова, и Антон несмело посмеивается вместе с ними. Они смеются все вместе, и от этого становится душно, становится хорошо, но чрезмерно волнующе. — И ещё вопрос. Есть две шавермы… — начинает Антон, понимая, что бороться с сумасшедшими мыслями бесполезно. — Только не про шавермы, пожалуйста, — его останавливает Арсений, поджимая губы и пытаясь сдержать смешки. — Ладно. Антон косится за окно машины, пытаясь придумать вопрос. Возвращает взгляд на экран и видит, что лицо Арсения стало совсем простым, приятным, беспечным и оживлённым. Улыбка стала веселой, а сам мужчина смотрел прямо на него. И почему-то от этого взгляда внутри всё катится кубарем, как старенький велосипед с лесной горки. И этот велосипед либо врежется через три секунды в дерево, либо через четыре – просто развалится. Итог один: всё рушится. Спокойное выражение лица Антона, его миролюбивый настрой, его склеенные кусочки души. Он крепче сдавливает зубы, зажмуривает глаза, с силой сжимает свободную руку в кулак, и костяшки начинают болеть от давления. И Антон не может сдержать свой третий вопрос, как бы он ни пытался: — Вы действительно меня уже забыли? Или просто притворяетесь? Он затихает, осознавая, что всё пошло не так, как он планировал. Мужчины на экране затихают тоже, а их улыбки медленно-медленно сползают, превращая лица в полугрустные, полусерьёзные. Антона колотит, и телефон всё же немного трясётся. Ему страшно услышать ответ. Как же страшно. — Этот вопрос похож на да-нет, давай другой, — тихо, но с новой улыбкой выговаривает Арсений. И Антон снова падает. В пропасть, с моста или с крыши, на дно или в бездну, неважно. Его прошлое разрешило прислушаться к сердцу, вспомнить, что оно есть, дотронуться до него, но не предупредило, чтобы он не доламывал его, ведь пластыри еле держатся. Антон опускает глаза на колени. Дрожащие, угловатые, неловко упирающиеся в переднее сидение. И парень злится на эти колени, на сидение, на машину, на чёртовы прямые эфиры, которые раз за разом заманивали его и неторопливо выжигали в нём новую дыру. Он злится на себя. Только на Арсения, почему-то, не получается. До сих пор не получается. Он подходит к нему близко-близко, осторожно кладёт руку на его предплечье и внимательно заглядывает в глаза. Арсений только улыбается, не отстраняясь, и собирается спросить, чего ему надо, но не успевает. Антон чувствует влажные губы под своими сухими, что создаёт невозможный контраст, разукрашенный его собственными эмоциями и ощущениями. Он так давно ждал, когда сможет показать Арсению то, что чувствует, что забывает о другом. Арсений не чувствует того же. Арсений грубо отталкивает парня, смотря на него возмущённо и ошарашенно. Антон надевает маску равнодушного спокойствия и насмешливой улыбки, говоря, что проспорил, и что это была просто шутка. Перед глазами Шастуна пролетают обрывки прошлого, моменты, когда всё пошло не так, как должно было. Моменты, когда мелкими трещинками испещрялось его сердце, разламывая его. Антон вспоминает лицо Арсения тогда, обиженное и злое, недовольное; Арсения, который не поверил ему. И ведь с того момента начался раскол тёплых и дружеских отношений, царивших в их коллективе. Ведь, если разругаются даже лишь двое, остальные тоже попадут под их настрой? — Я ухожу, — произносит Антон, и в его сторону поворачиваются головы его лучших друзей. Они молча смотрят, а внутри у парня всё обрывается, когда на него не смотрит Арсений. — …прощайте? — он пытается, пытается просто оставить в их памяти что-то хорошее о себе, пытается дать им всем шанс его остановить. Но никто ему даже не отвечает. Антон ушёл из импровизации. И из жизни парней. — Ладно, тогда… последний вопрос… — Антон снова это делает. Снова пытается. Только на этот раз у него нет никаких целей, у него нет ничего. Он просто не хочет портить настроение фанатам, смотрящим эту трансляцию. — Ммм, воздушные шарики или гирлянда? — Сергей ответит так, как я думаю, — тут же откликается Попов, чуть вздёргивая подбородок. Мужчина, хоть и не улыбается больше, выглядит обычно, выглядит как человек, которому прошлое жить не мешает. — Гирлянда. — Окей, спасибо, — выдыхает Антон, переводя взгляд то с руки, держащей телефон, на окно машины, то куда-нибудь ещё. А потом упрямо смотрит прямо в камеру, сдвигая брови, и сухо добавляет: — Пока. — Прощай. Шастун вздрагивает. Смотрит на экран, с которого исчезает его лицо, оставляя только Сергея и Арсения. Арсения, который, чуть кивнув в камеру, заводит новый разговор, о чём-то совершенно отвлечённом, пока парень пытается запомнить его черты в который раз. В который раз бессмысленно смотрит, уже не слушая.

«Обмен – пройденный этап. Было весело, но всё закончилось»

Сергей говорил про обмен, а сейчас Антон думает, что обмен – это он сам. И он закончился.