Очень сложное слово

У всех в жизни случаются такие люди, любовь к которым не можешь себе объяснить. Симпатия к ним, она как привязанность к кофе, который ты терпеть не мог и начал пить исключительно следуя повальной моде, но с годами привык. Аскин по жизни был критически удачливым человеком, поэтому у него таких людей было целых два. И оба они сейчас сидели на кровати, мокрые и свежие после душа, и таращились на него светлыми блестящими глазами. Было душновато, но терпимо, высокое окно с узкой форточкой роняло длинную полосу серого света на кровать. Откинувшись на спинку кресла, Аскин покрутил карандаш между пальцев. Базз проследил это движение и поджал губы. – Вы хотите еще раз пробежаться по теории? – лениво уточнил Аскин. Ему было интересно и очень весело; на задворках сознания иногда вспыхивала мысль, что к ужину можно не успеть с отчетностью, но – вот правда, ни один разумный человек на его месте не смог бы отказаться от разворачивающегося представления. К тому же в Силберне последние пару лет было ужасно скучно, а Аскин не любил скучать и питал слабость к экстремальным развлечениям. Таким как это, например. – В жопу теорию, – почти прорычал Базз и нахмурился еще сильнее; от плотно сжатых губ осталась только тонкая розовая кромка. – Отличный выбор, – одобрил Аскин. – Что ж, тогда приступайте. Не буду вам мешать. Он взял со стола принесенный сборник, открыл на первом попавшемся кроссворде, подумал и нашел самый большой. Закрыл глаза и ткнул наугад в вопросы, выбирая, с какого начать. Записал ответ, обвел в кружок номер вопроса и притормозил. Судя по тому, что за это время с кровати не донеслось ни звука, сидеть ему здесь предстояло еще очень долго. – Эм… извините? – раздалось неловкое. Аскин, показательно искавший страничку с ответами, отодвинул книжку и посмотрел поверх страниц. Юграм весь поджался под взглядом и опустил ресницы. Еще мокрые после душа, они переливались всеми оттенками золотого и бликовали. Аскин позволил себе некоторое время полюбоваться светлыми, вьющимися на самых кончиках волосами, румянцем на высоких скулах, мучительно изогнутыми длинными пальцами. Если бы он был по мальчикам, то именно по таким. Но вместо нетрадиционных предпочтений у него было две группы не знающих страха новобранцев, а отчетная документация, старая опытная стерва, ебала его и в мозг, и в гриву, во всех интересных позах. Доползал до своей койки Аскин только за полночь и валился, едва успевая раздеться. И ему все еще было скучно. Ужасное сочетание. Впрочем, с каждой новой секундой скука отступала все дальше. – Слушаю, – ответил он и постучал о колено стеркой на обратной стороне карандаша. – Нам нужна помощь, – попросил Юграм, красный по самые волосы. Очаровательно. – Я так и понял. На самом деле им нужна была не помощь. Им нужно было время и повод. Может, еще алкоголь или немного размоченной химки. Им было всего ничего лет, и они знали друг друга большую часть своей сознательной жизни. Они верили друг другу. Ненавидели. И любили так очевидно, что, проходя мимо этой парочки, Аскин вечно слышал звуки стрельбы и свадебного марша. Прошлое сделало их уязвимыми друг к друг. Аскин, когда понял, что соскочить с должности наемной свахи не получится, пытался поговорить с каждым на эту тему, но Базз неконтролируемо зверел и порывался остаться в одиночестве, а Юграм прятался за безразличными стеклянными взглядами. Воспоминание о первом разговоре до сих пор стыдно обжигало глаза. Прямой, как наведенный прицел, взгляд Базза, заломленные пальцы Юграма, ошпаренные фиолетовые руки с выступающими жилами. Сколько бы Аскин ни спрашивал – Базз не отвечал, что именно произошло, а Юграм только отводил взгляд и бледнел до страшного. Повторяли вместе одно и то же: не смогли удержать силу – Юграм не смог, испугался и не смог. А Базз так и обнимал, пережидая бурю, пока кожа не посыпалась на кровать сизыми лоскутами. Именно тогда, перевязывая вспухшие руки и подыскивая подходящего размера перчатки для Базза, Аскин сообразил, что соскочить, кажется, не удастся. То есть, конечно, его никто не заставляет, да и должность куратора по безопасному сексу в реестре рейха не значилась. Только если Базз в очередной раз что-нибудь разнесет с дуру, разобьет, устроит скандал или обожжет себе еще что-то ценное, спросят все же с Аскина. Должность подразумевала полную ответственность за каждого полудурка с недостатком жизненного опыта. Аскин вздохнул, сложил раскрытый кроссворд на колени и подпер щеку ладонью, поставив локоть на ручку кресла. – Даже не знаю, сколько вы должны мне будете за все это. Вы еще за прошлую консультацию не расплатились. – У меня богатая семья, – Базз расставил ноги шире и вскинул лицо. Он всегда старался казаться выше, больше, когда боялся или нервничал. – Зря ты это сказал. Я жадный. Сумма будет очень большой. – Поговоришь с моими управляющими. – Я хотел сказать – огромной. Запредельной. Просто астрономической. – Мы выделим тебе звездочета. Самого длинного, какого только сможем найти. Аскин закусил щеку изнутри, старательно думая о том, как бы не рассмеяться вслух. У Базза подрагивали уголки губ. Юграм морщил нос и расслабленно улыбался, в его глазах собирался кусочек неба, отраженного в оконной раме. Какие трогательные, прости ты господи. Неужели и он, ухлестывая за деревенским бабьем, казался им всем таким же долбоебом? Боже, какой стыд. – Попытка пошутить засчитана, – сказал Аскин, когда удалось перебороть смех и незаметно потрогать щеку кончиками пальцев – горячая. – А теперь перестань так смотреть на меня и взгляни уже в правильном направлении. Базз немедленно прекратил улыбаться и посмотрел на Юграма, долго, в ожидании ответа или знака. «Правильное направление» у этих двоих было только одно, неизменное – навстречу. Такая предопределенность пугала и нагоняла необъяснимую тоску, но Аскин смолчал. Юграм сглотнул, дернув округлым кадыком, и потянулся к Баззу. Тот сразу же подался ближе. Они замерли на середине движения, трогательно столкнулись носами, неловкие, смешные, нелепые. Рука скользнула вверх по руке, раздался судорожный вздох, прогнулась поясница. Когда Базз провел языком по губам Юграма, Аскин опустил взгляд в свои кроссворды. Легкая показная эротика трогала его мало – в его возрасте людей интересовало уже порно, и чем тяжелее, тем лучше. И все равно потеплело под горлом. Аскин легко мог представить себя между этими двумя, неумелыми и жаркими. Сколько всего он мог им предложить с высоты своего опыта. Страница соскользнула с повлажневших пальцев, и Аскин чуть не порезался об острый угол. Нужно было сосредоточиться на ровных столбиках квадратных клеток. В конце концов, это он из них троих был взрослым рассудительным человеком и отвечал за мыслительный процесс. И стоит ли говорить (слыша чужие безнадежные попытки совладать с собственным дыханием), что вся эта взрослость сейчас помогала мало. Аскин потрогал собственные пересохшие губы и отпил из высокого стакана. Постарался сосредоточиться на вопросе – это ведь несложно, буква за буквой, слово за словом, у него должно получиться. Время медленно гнало ленивое солнце по небу, ползло, бесконечное и неспешное, отмеряемое единственно быстрыми жадными вздохами. На нижних этажах начали готовиться к ужину: ставили на огонь большие кастрюли, мыли крупу, смешивали специи. Аскин не видел и не слышал этого, просто знал, что именно так должно быть – это была именно та стабильность, на которую всегда можно было положиться. Даже когда ситуация не поддается никакому объяснению и контролю и больше похожа на дурной – не такой уж и дурной, чего себе-то врать? – сон. Не будем показывать пальцем. Когда четверть слов была отгадана, Базз с Юграмом все еще целовались, крепко держа друг друга за плечи. Юграм едва успевал переводить дыхание, у Базза на виске дрожало несколько прозрачных капель – такому самоконтролю оставалось только позавидовать. Аскин скуксился и карандашом почесал шею. – Знаете, котятки, мне казалось, это мы уже прошли. Если вы собираетесь на этом остановиться, то я пошел, – слова прозвучали не слишком убедительно, но кровать все равно пронзительно скрипнула. – Стойте! – Юграм вскинул испуганные глаза, подался из кольца рук, и Базз выпустил его, почти оттолкнул от себя. Нахмурился, дернул нервными пальцами в воздухе, закусил до белизны губу. Он перестраховывался, слишком часто, слишком очевидно. От его нежелания причинить Юграму неудобство Аскина передергивало. Впрочем, он помнил, как первая попытка удержать Юграма против его желания закончилась грандиозной истерикой и лекцией на тему полового воспитания. Вообще любого воспитания, вообще-то. Юграм тогда едва ли слушал Аскина, перекрутив страшно пальцы и задержав дыхание. Впрочем, Юграм в тот момент интересовал Аскина мало. Куда более срочно требовалось успокоить Базза – тот смотрел на собственные изуродованные руки и тихо выл от боли и бессилия. Сидел в рабочем кресле Аскина, необычно бледный на черном фоне, как синтепоновая белая дыра в кожаной обшивке и повторял, путаясь в словах: почему не получается, почему опять ничего не получается? Ответа на такое (он тебя боится и никогда не простит – исключено) не существовало, и Аскин продолжал говорить всякую чушь, отвлекая, путая, уводя от опасного вопроса. Все повторялось снова: бинт, мазь, перчатки, смазать, перевязать, надавать Юграму по щекам, чтобы не смел закатывать глаза. И говорить – говорить все время, без умолку, чтобы эти двое не смели подумать, что они снова остались вдвоем. Тогда они еще не умели этого – быть вдвоем, доверять и доверяться. Успокоенный Базз выглядел измученным и сонным – слоновья доза лекарств обрекала его на беспробудный сон в ближайшие сутки. Зато отошедший Юграм, бледный, с прозрачными виноватыми глазами, с огромной чашкой чая в руках, неожиданно расщедрился на разговор. Как оказалось, Юграм не любил когда его ограничивали – плохие воспоминания, подарок из детства, – а Базз, слишком увлеченный внезапным счастьем, очень плохо разбирался в намеках. Зато в них хорошо разбирался Аскин, и как-то оно так вышло, что это стало достаточным аргументом, чтобы влиться в этот клуб юных натуралистов. С момента вливания прошло немногим больше месяца, в течение которого Юграм и Базз с попеременным успехом пытались перевести свои отношения в другую плоскость, а Аскину приходилось разгребать последствия и посещать медпункт чаще обычного. И все это предсказуемо привело к сложившейся ситуации. Аскин с досадой посмотрел на собственные пальцы, между которыми мелькал истершийся карандаш – заученное, неконтролируемое движение. Всегда настигало Аскина, когда ему было страшно или тревожно. Теперь-то что? Впрочем, все одно – излишний страх, как и лишняя тревога неизменно приведут к ошибке, за которую потом можно будет долго и со смаком себя ненавидеть. Аскин отложил карандаш на стол, но, подумав, снова взял его в руки. – Знаешь, – он покачал ногой, – если тебе не хочется, вы всегда можете перестать. Он не знал, кому адресует эту фразу. Пусть сами разбираются. Пусть разберутся и перестанут, в конце концов, так на него смотреть, это же просто невыносимо! После стольких часов, проведенных в их замечательном треугольнике, Аскин безошибочно угадывал этот взгляд. Его хотели. Не себе, а для себя: взять за руки, выдохнуть в плечо, схватить и не отпускать. Все это уже было и не раз, наполненное словами, разговорами, смыслом. Сейчас, в полной тишине, он поднялся с кресла. В колени ударила дурная слабость – то ли от долгого бездействия, то ли от того, что должно было произойти. – Не говорите мне потом, что я вам не предлагал закончить, – предупредил он и сбросил китель на ручку кресла. Базз проводил движение зачарованным взглядом, на миг вскинул глаза и обыскал лицо. Его дыхание дрогнуло и сбилось. Юграм ответил немедленно – недоверчивым, почти ревнивым взглядом через плечо. Если сейчас начнет расставлять границы, можно со спокойной совестью прогонять их из комнаты, загадал Аскин. Вербальные выяснения отношений ему уже порядком поднадоели. Но Юграм только кротко опустил ресницы, подобрал под себя пятки и сложил руки на коленях. – Даже так? – усмехнулся Аскин и перевел взгляд. Базз неуютно подернул плечами, но удержал себя на месте. Только подбородок вскинул: - Нравлюсь? – и ухмыльнулся, гаденыш. Вообще, нравился, конечно. Высокий, ладный, с узкими бедрами и широкими плечами. Пару раз Аскин заставал его на тренировках, “тренировки” обязательно в кавычках: Базз скакал по тренировочному залу с шестом бо в руках и исполнял всякую стыдобу. Хотя себе Аскин мог признаться, что на стыдобу обращал внимание только первые несколько минут – по привычке. Потом оценивал мускулатуру Базза – тоже скорее по привычке, а потом привычка уступала место простым эстетическим радостям: аккуратные высушенные мышцы, длинные руки, тренировочные штаны, приспущенные на бедра. Фантазии было, где развернуться. Сейчас его фантазии предлагали целый полигон – разворачивайся, не хочу. И не то чтобы Аскин испытывал какую-то моральную дилемму на этот счет. – Нравишься, – согласился он, обходя Базза полукругом. – Пока молчишь. – Взаимно. – Я же и обидеться могу. – Это вряд ли, я же тебе нравлюсь, – Базз довольно хмыкнул, но заткнулся, когда почувствовал чужую ладонь на собственном горле. – Какое же ты настырное трепло, Базз-Би, – устало выдохнул Аскин ему на ухо, и Базз совершенно окаменел. – Сколько раз мы с Юграмом должны повторять, что нам не нравится, когда ты столько треплешься. Правда, Юграм? Юграм провожал движения Аскина с вниманием собаки, которая боится, что его хозяину причинят хоть малейший вред, и готова атаковать первой. Тонкие ноздри дернулись, когда он попытался успокоить дыхание. В застывшей тишине рациональный, спокойный до неприличия мальчик Юго медленно и со скрипом начинал терять самообладание. Красота. Такое развитие событий Аскина устраивало вполне. А вот у Базза явно было что-то личное с покоем, потому что он умудрился извернуться и выдохнуть Аскину прямо в лицо. – Врешь, – Базз шало улыбнулся; зрачки дрогнули и растеклись, закрыв радужку. – Вы оба балдеете, когда я треплюсь. Просто тащитесь от меня. Аскин дернул его на себя и поцеловал, прижав зубами мягкую нижнюю губу. Сдавил пальцами челюсть, когда Базз попытался укусить в ответ. Простые провокации не могли вывести его из себя, но забавляли, служили приятным дополнением к происходящему. Пока Базз огрызался, его интересно было удерживать на месте, заставляя слушаться. Базз сделал несколько шагов по кровати, пытаясь вырваться, запутался коленями в покрывале и чуть не упал. Его пальцы скребли по воздуху, словно пытались нащупать опору или оружие. Но не трогали Аскина. Базз принимал условия игры, и приподняв взгляд, Аскин понял почему. Юграм разглядывал их обоих, не отрываясь, но видел только одного – как и всегда. Открытое беззащитное горло, растопыренные пальцы, насильно раскрытый, замолчавший рот – Юграм впервые видел все это. Базз всегда давался в руки, но не разрешал смотреть, вот так, доступно, без лишних комментариев. Открытость делала его уязвимым, и зная об этом он предпочитал действовать сам, пугая и пугаясь. Теперь Аскин приковывал его к месту, принуждал успокоиться, угомониться, разрешить. Пальцы коротко надавили на нижнюю губу и скользнули ниже, уже привычно легли на шею. Большой палец замер в опасной близости от подъязычной кости. Базз нервно сглотнул, и Аскин почувствовал, как слюна ударилась о стенки гортани. Такая власть одуряла. Аскин оглаживал открытое горло ладонью, беззастенчиво трогал губами искаженный пересохший рот. Собственная жадность пугала его. Когда-то давно, целую вечность назад, когда Базз только показался на пороге академии – весь такой злой, зубастый, выгоревшие ресницы, руки в карманы – его хотелось сломать. Чтобы не смел поднимать голову и повышать голос. Желание было острым, жадным и продержалось ровно до того момента, как Аскин обнаружил Базза на пороге чужой спальни, охрипшего и красного, почти до слез – так сложно оказалось ненавидеть человека, который до смерти напуган своим бессилием. С тех пор прошло четыре года, Базз поменялся, сгладил самые острые грани своего характера, научился ходить тише и говорить, не срываясь на крик. Аскин успел привыкнуть к чувству умиления, которое вызывал этот распиздяй. И вот сейчас то первое, самое темное, самое страшное желание возвращалось. Пульс бешено колотился в ладонь, нисколько не успокаивая. Одной рукой удерживая Базза на месте, Аскин опустил вторую на напряженное бедро, толкнул, вынуждая расставить ноги шире, и тоже забрался на кровать. – Сядь, – пришлось немного придавить реяцу, чтобы остановить рванувшего Юграма. – Успокойся, солнышко. Ничего я ему не сделаю, просто смотри. Не отводя тяжелого, давящего взгляда, Юграм медленно опустился на колени. Тонкие пальцы сцепились в штанины, перекручивая ткань до неприемлемого вида. Надо будет найти на складе новые, эти точно не удастся восстановить. Все потом, напомнил себе Аскин и улыбнулся. – Умница. – Ты звучишь как старый педофил, – поделился мыслями Базз из своего положения. Прозрачные ресницы смешно щекотали щеку Аскина. – Не говори ерунды, не такой уж я и старый. – А про педофила тебе ничего так? Не мешает звание? – Базз осклабился, шумно втянул воздух. И не успел выдохнуть. Аскин поймал его в начале новой фразы, запечатал губами излишне болтливый рот, толкнулся языком. Успел испугаться, что ему сейчас прикусят язык, но Базз замер с полной грудью воздуха и застонал, удивив, кажется, даже себя самого. Результат был неожиданным, но впечатляющим. На каждое движение языка Базз отзывался короткими вымученными вздохами, словно пытался замолчать, но каждый раз срывался. Сидящий напротив Юграм гулко, неконтролируемо фонил реяцу, и от этого во рту появлялся фантомный вкус ледяного коньяка. Он смотрел на Базза, не отводя взгляда, искусанные губы кроваво выделялись на фоне бледного лица, костяшки пальцев побелели. Воздух со свистом проходит через пережатое воротником горло. – Сними рубашку, – скомандовал Аскин и принялся мучить последнюю нерасстегнутую пуговицу на рубашке Базза. Юграм вскинул взгляд и тут же спрятал, вверх-вниз, словно прицел поставил Аскину точно посреди лба. Злой, взвинченный, красивый до невозможности. Ему оставалось совсем немного – Аскин читал это в напряженной линии плеч, на покрытых испариной веках, в том, как мгновенно и окончательно почернели голубые глаза. Юграм плыл в запертом, переполненном шумными выдохами воздухе; остро балансировал на грани, за которой не оставалось ни страха, ни сомнений, ни памяти. И толкнуть его туда, осторожно, ненавязчиво, было заданием самым сложным из всех, которые Аскину приходилось выполнять. И именно этот момент старательной работы мысли выбрал Базз, чтобы потянуться за поцелуем. Вжался всем телом, втираясь задницей в пах, извернулся, цапнул зубами нижнюю губу, зализал и прижался ко рту Аскина горячо и голодно. Аскин хмыкнул, ослабляя хватку на горле. Принимал поцелуи Базз благодарно, а вот сам целовать не умел: неловко двигал губами, задевал языком зубы, сбивался и терял напор. И никакой энтузиазм не мог спасти это техническое бессилье. – Какой стыд, – улыбнулся Аскин, когда его рот оставили в покое. – И что, мальчика из богатой семьи с самым длинным звездочетом в Пруссии не научили целоваться? – Заткнись, – прошипел Базз и отвернулся, бессознательно подставляя шею под поцелуи. – Мне было не до этого. – Конечно-конечно, сначала план по спасению мира, потом план по спасению друга, огонь, вода, медные трубы и деревянные стрелы, и только в самом конце – уроки поцелуев и придворного этикета. Так? – Нет! – рявкнул Базз, но подавился воздухом и застонал, стоило погладить его живот ногтями, осторожно, с тающим намеком на жестокость. Юграм дернулся на громкий звук, сипло выдохнул, словно вымотанный долгим забегом, но упрямо опустился обратно. Зажмурился, пряча голодный блеск за тонкими веками. Опустил голову, занавесив лицо волосами. Если бы Аскин знал его немного меньше, он бы повелся и сжалился. Юграму было больно, тяжело, он терпел поражение в попытках сохранить хоть каплю самообладания. В образе любого другого человека эти чувства вызывали неконтролируемую ответную жалость. И только Юграм умудрялся выглядеть человеком, которой на ядовитой планете собирается снять респиратор и прыгнуть в ущелье, наполненное змеями. Он не боялся. Он понимал, что его сегодня убьют, и не собирался отменять казнь. Рука рефлекторно сжалась, ногти легко царапнули жесткий бугорок соска. Базз сдавленно взвыл, попытался сгорбиться – подбородок с силой нажал на ладонь – и вцепился пальцами в запястье удерживающей руки, не пытаясь отодвинуть. Ткнулся губами в губы, отчаянно и трогательно. Он быстро учился, и этот поцелуй вышел куда спокойнее, мягче, без прежнего голода. Аскин даже позволил себе на секунду увлечься, прежде чем снова сжал сосок в пальцах и резко выкрутил. – Сука, – выдавил Базз и задохнулся. – Тише, не ругайся, побереги голос, – посоветовал Аскин, и его тут же окатило волной бешеной ледяной реяцу. Пришлось отвлечься и сосредоточиться. – Юграм. Юграм, иди сюда. Юграм завороженно помотал головой, совершенно не разбирая смысл сказанного. Привстал, шагнул на коленях, остановился. Застывший взгляд соскользнул с губ Базза, потек вниз, густой, смущающий мысли. Базз, следивший за ним из-под ресницы и от этого весь изведшийся, потяжелел в руках, мокрыми губами ткнулся в скулу, напрашиваясь на поцелуй. Как долго ему еще хватит терпения, гадал Аскин. Терпения и желания так себя изводить в угоду чужому удовольствию. К удивлению, первым сорвался совсем не Базз. Аскин, занятый тем, что доводил Базза до белого сумасшествия, пропустил момент, когда Юграма в кадре внезапно стало много. Руку с претензией отодвинули от чужого горла, ледяные пальцы жестко стиснули подбородок, заставили податься вперед – и в следующий миг Аскина уже целовали, неумело и отчаянно. Аскин едва удержал себя на ногах, так жарко, так душно ему стало вдруг. Юграм вряд ли целовался лучше Базза – да и откуда ему было взять такой навык – но в том, как он прижимался ко рту, делясь своей огромной выжженной жаждой, было что-то невероятно горячее, сладкое и честное. Аскин не был уверен, что готов ко всему этому. – Мудаки, – хрипло ругнулся запертый между ними Базз. – И никого не забыли, да? – Забудешь тебя, – со вздохом посетовал Аскин. Зубы заныли от стальной хватки, мешавшей говорить. – Юграм, если тебя не затруднит? – Охуенно вы тут без меня разобрались. Ну-ка, дайте я отсюда вылезу, я… – Базз резко заткнулся, мученически сдвинув тонкие брови. Рядом с ладонью двинулась чужая ладонь, повторяя движение: зажать сосок кончиками пальцев, скрутить коротко, до боли, отпустить. Юграм ничего не знал сам, но повторял точно, с легкостью заправского пародиста. Тонкие пальцы обжигали холодом, и Баззу сейчас можно было только посочувствовать. – Неплохо, – Аскин одобрительно хмыкнул и небрежно царапнул ногтями сверху вниз, легко, как по струнам. Юграм отзеркалил движение, и их инструмент немедленно отозвался на игру низким грудным стоном. Не дождавшись подсказки, Юграм склонился и проследил губами ровные алые полосы. Правильно, Аскин так тоже делал – на шее Базза выцветали прозрачные полукружья отметин от ногтей, зацелованные и влажные. – Хватит, – дернулся Базз. – Задрали, два мудака. – Правда, что ли? – улыбнулся Аскин. – Правда? Базз распахнул глаза, немедленно нашел Юграма взглядом, ощупал бледное лицо. Если от обычного желания тот краснел лицом и всей шеей, то ревность и вынужденное невмешательство забирали из его внешности все земное: Юграм белел, покрывался прозрачной испариной, искусывал губы в кровь. Огромные шальные глаза, совершенно выгоревшие, копна перепутанной челки закрывает глаза, изломанная линия бровей – Аскин смотрел на него, тяжело дышащего, и едва вспоминал, кто он и что собирается с этим чудом сотворить. Понятно, почему Базз так тормозил в присутствии Юграма: на дне его черепной коробки должно скопиться немало кадров с похожим изображением, легко забыться. – Нет, не правда, – ответил Базз. – Не целиком. – Мне уйти? – Аскин вскинул руки, чувствуя, как без опоры Базз тяжело, неотвратимо заваливается вперед. – Ну почему же, – ответил Базз. – Оставайтесь, – добавил Юграм. – Пожалуйста. Второй раз не сработает, пообещал себе Аскин. Он бы и этой парочке пообещал, но Базз умудрился выкрутиться и клюнуть губами в щеку, прежде чем опрокинуться вперед. Юграм под ним тяжело вздохнул, коротко толкнулся и с готовностью ответил на поцелуй. В этом не было ничего красивого: торопливые незаконченные движения, взмокший затылок, слипшаяся челка, столкнувшиеся чашечки коленей. И все же – завораживало. Увлекало. Аскин переплел пальцы, хрустнул костяшками и поднялся с кровати. Со своей огромной офицерской кровати, в которой с легкостью помещалось до шести празднично пьяных тел, но никак нельзя было разминуться втроем, чтобы ничем не касаться друг друга. Сейчас Аскину не хотелось прикосновений. Выматывающая ласковая пытка выцедила из него всю нежность, и теперь Аскин устал. Хотелось кого-нибудь скрутить, вдавить лицом в простынь и грубо, монотонно вдалбливать в кровать, пока бедра не сведет от усталости, но кто из этих двоих такое позволит. И как потом можно будет себе это простить. – Не присоединишься? – Базз повернул голову на звук, с которым Аскин опустился в кресло. – Убеди меня. У меня из-за вас кроссворд потерялся. – У тебя из-за нас стоит. – Не льсти себе. Юграм повернул лицо, выдохнул, сдувая волосы с лица, дернул за рыжую прядь, открывая заляпанное отпечатками горло под поцелуи – и Аскин с удивлением осознал, что Базз не так уж и далек от правды. Если сейчас немного отпустить себя, можно с пользой для тела провести следующий час. С вероятностью окончательно и всем сердцем прирасти к этим двум балбесам, но кого волнуют последствия, когда беда еще не случились. Аскин склонил голову набок, успокаивая зачастившее дыхание, пригладил свернувшийся уголок страницы. После бархатной, разбуженной кожи, которой касались его пальцы, дешевая бумага ощущалась как издевка над хорошим вкусом. И ведь не заставляй себя – бери, пока дают, готовое, согласное, ягодный гренадин и серебряная текила – таких коктейлей в жизни Аскина не предполагалось в ближайшую вечность. Юграм запустил руки под штаны Базза, сжал задницу пальцами – и этого хватило, почти хватило, чтобы сорваться и разрешить себе все. И эти плечи, и эти ключицы, мелькающие за подолом расстегнутой рубашки, перемешанное торопливое дыхание рот в рот, как умирающему, да даже эту чертову задницу. Аскин боролся с нахлынувшим возбуждением, как с болезнью, пил горячий ароматный воздух длинными вдохами, сжимал зубы. Он еще возьмет свое, позже, и это “свое” будет таким сладким, таким невозможным, что повторить не захочется. Пока нельзя. Невидимая, но ощутимая грань оставалась на месте, и ее все еще нужно было перейти. То, что Юграм в один миг уже нырнул туда – и ему до страшного понравилось – не означало, что он снова позволит себе упасть. Старые страхи, надежные сундуки с дерьмовым барахлом воспоминаний, могли выдернуть из любой бездны. Пока все шло на удивление хорошо: Базз с Юграмом упоительно задыхались на диване, и все бездны вселенной интересовали их в самую последнюю очередь. – Что, п-правда никаких эмоций? – удивился Базз ломающимся голосом. – Скука сойдет за эмоцию? – с тщательно выверенным равнодушием поинтересовался Аскин. Расправил скомканный в невнятном порыве журнал, нашел карандаш, пожевал стерку. Вы-ы-ыдохнул. Базз с Юграмом пьяно переглянулись. Базз нашарил под кроватью предусмотрительно оставленный флакончик. Юграм одним движением вывернул из петель оба болта на его штанах, расстегнул молнию. Аскин поспешно занавесился кроссвордом. В воздухе поплыл сладкий аромат сандала и сливы, едва заметный и будоражащий. Пальцы предсказуемо свело, висок закололо от острого наслаждения, брызнувшего в кровь. Аскин откинулся в кресле и принялся разглядывать слова из-под опущенных век. Казалось, открой глаза чуть пошире – и можно разглядеть все, что творится за пределами его журнала: скольжение влажных пальцев по животу, раздвинутые ноги, запрокинутая голова. Аскин ориентировался по звукам, и ему удивительным образом хватало. На словах сосредоточиться не получалось. Аскин несколько раз читал седьмой вопрос по горизонтали, дочитав, забывал смысл и начинал сначала. Склеивающиеся липкие звуки наполняли голову, и оттого она плыла, как воздушный шар, прибитый к земле тяжелым неповоротливым телом. Шумное, незаметное взгляду движение, короткий возглас, поползший с кровати плед. Аскин уперся взглядом в одну точку среди месива букв, не в силах ни посмотреть на происходящее, ни закрыть глаза. Рука сама нашарила на столе стакан воды, карандаш с изжеванной стеркой выпал из пальцев и покатился по столу, неправдоподобно беззвучный. Вместо любого звука Аскин слышал только собственное шумное дыхание и напряженную возню на кровати. – Аскин, – позвал Базз, и собственное имя ударилось в барабанные перепонки тихим захлебывающимся шепотом. Аскин сделал вид, что не расслышал. Что-то изменилось, неуловимо, нечаянно – хотя кого он обманывает. Он улавливает эти изменения с первой их встречи на троих, с первого разговора, с первого “помоги нам, пожалуйста”. Он думает о них постоянно, только сейчас – забывает. Потому что забывает думать. Ледяная волна силы растеклась тихим вздохом, и из-под нее вскинулась другая реяцу, опасная, невежливая, ощерилась острыми гранями. Не убила, но изо всех сил старалась не умереть. – Аскин! Аскин оказался рядом раньше, чем окрик Юграма достиг его. Перед глазами – картина, написанная обнаженными телами поверх дешевых хлопковых простыней в патриотичный крестик. Слишком красиво, чтобы быть правдой. Обострившееся чувство прекрасного мешало Аскину соображать быстрее. Он медленно опустился на колени рядом с кроватью – Базз встретил это движение вздохом облегчения, разгладившейся морщинкой между бровями. Его руки, лежащие на бедрах Юграма, покрасневшие, чуть подрагивающие, даже на вид казались безумно горячими, лицо застывало в ожидании боли. Аскин двумя пальцами взял Юграма за подбородок, повернул к себе. Его кожа обжигала, и как только Базз терпел, особенно сейчас, когда уже дважды обжигался? Золотые ресницы дрогнули и раскрылись – из черной пустоты зрачков на Аскина смотрело перепуганное существо, опасное, не понимающее собственной силы. – Аскин, – сказал снова Базз, снимая руки и отодвигаясь. Его лицо неприятно скривилось, казалось, он вот-вот расплачется. – Продолжай, – велел Аскин и потянулся за оставленным на столике стаканом. Словами Юграма было не убедить, а действий он боялся. Забитый, с детства убежденный, что на силу можно отвечать только силой, он не признавал чужих попыток распластать и доставить удовольствие. Всему-то его приходилось учить. Прохладное стекло обожгло нагретую ладонь. Аскин покачал стакан в руке, неотрывно глядя, как Базз снова склоняется над Юграмом, целует раздраженный сосок, запускает язык в нежную впадинку пупка, спускается ниже. Юграм рефлекторно сжался, зажмурил глаза; реяцу вспыхнула на его коже, заколыхалась горячей рябью. – Позволь тебе напомнить, – произнес Аскин размеренно и убрал с раскрасневшегося лица липкую челку. – Что ты сам этого захотел. Но мы можем остановиться. Базз, мы же можем остановиться? – Мы можем попробовать, – неуверенно ответил Базз. Юграм неожиданно рассмеялся, и Аскин замер, прислушиваясь. Он ждал этой истерики, как ждут войну, когда на горизонте загораются первые облака взрывов. Он ждал, он был готов, он надеялся, что Юграм справится сам, но всегда готовил пути отступления и обороны. Как истинный стратег, он пошел бы по пути наименьшего сопротивления: фольштендиг ради секса, большое серое облако дурманящего газа – глупо, конечно, зато с размахом. Вполне в его стиле. Юграм открыл глаза, и Аскин понял: фольштендиг отменяется. Этот смех не обозначал начало истерики или нервного срыва – Юграм просто смеялся, чем-то беспредметно осчастливленный, протянул к Баззу руки, взял лицо в ладони, как чашу, и сказал, заглядывая в глаза: – Не смей больше спрашивать, за что я тебя терплю. А вот это уже определенно было не для Аскина. Он мог себе позволить говорить о поцелуях, положении рук, техниках минета; он был не против даже опробовать все это сам – от первого взгляда глаза в глаза до последней оргазменной судороги. Сенсорные удовольствия были ему знакомы и приносили мало проблем. Но как только речь заходила о настоящих чувствах он, пожалуй, предпочитал отстраниться. – Действительно, – согласился Аскин. – Кто еще кого. Вода в стакане потемнела и пошла крохотными шипящими пузырьками. Аскин поднес стакан к губам и выпил все до капли, с удивлением ощущая, как чудовищно высохло все внутри. Последний глоток закислил на языке, и Аскин склонился на Юграмом, вырывая того из поцелуя, прижался к мокрому рту и влил несколько шипящих капель. – А мне? – Базз возмущенно сузил глаза, вцепился пальцами в ворот рубашки и потянул к себе. – Тебе не попадет за то, что спаиваешь курсантов? – Вы в прошлый раз оба так накидались, что на утренней линейке не могли стоять. Тебе никто не поверит, что в этот раз я был причастен, – Аскин едва успевал вставлять слова; Базз нещадно мучил его рот, собирая языком остатки вкуса. – Прекрати баловаться. Неожиданно Базз послушался, лизнул напоследок нижнюю губу и стек вниз. Аскин скосил взгляд – перед глазами оказалась ровная линия переносицы, искаженные распухшие губы, взгляд, доносящийся из-под полуприкрытых век, уверенный и позволяющий. Аскин ласково улыбнулся, на пробу погладил пальцами узкий разлет плеч, едва проявившиеся грудные мышцы. Юграм вздохнул, потянулся за лаской, но глаза не закатил, как делал всегда. После напитка Аскина его щеки раскраснелись, хотя казалось, куда больше – масляный блеск разгоряченной кожи был заметен даже в нарастающих сумерках. – Как ты хочешь? – спросил Аскин и всосал губами нежную кожу за ухом, пахнущую свежим воздухом, легким дневным потом и чужой слюной. – Чтобы было больно, – ответил Юграм, и Базз подавился… чем бы он там ни подавился. Аскин преувеличенно округлил глаза, в задумчивости постучал пальцем по губам. – А не убежишь? – Старшие офицеры говорят, что вы используете хиренкьяку лучше всех. Неужели не догоните? – Тебя-то кто этому научил? – ахнул Аскин и снова склонился над его шеей. Он решил, что эффект ему, пожалуй, нравится: Юграм изгибался, скреб ногтями по кровати, выдыхал тихими рыдающими стонами. Когда Аскин погладил по напряженному бедру – Юграм вцепился пальцами в запястье, но не остановил, подтолкнул ниже. Пытаясь обезопасить себя, он все еще отгораживался реяцу, но наколдованный Аскином сок запирал силу внутри, и теперь Аскину было интересно: как Юграм будет защищаться, когда из своего у него остался только Базз? – Юго, – позвал Базз серьезным голосом. Юграм вскинул лохматую голову, зацепился плывущим взглядом за его лицо. – Если будет больно… – Ты поймешь, – кивнул Юграм и упал обратно. Ладонь удобно легла на затылок Аскина, пальцы запутались в волосах, потянули с неожиданной силой. Юграм целовался торопливо, словно знал за собой привычку не успевать, тихо постанывал от удовольствия и отвечал на ласку с такой искренностью, что сердце обрывалось. Аскин наслаждался этим еще некоторое время, потом перехватил обиженный взгляд Базза и ухмыльнулся. Его рука, лежащая на колене Юграма потяжелела, отводя в сторону прохладное молочно-белое бедро. Базз упал грудью на вторую ногу, не давая закрыться, и Юграм задышал чаще, неосторожно царапнул зубами язык. – Извините, – пролепетал Юграм. – Ну что ты, – Аскин ухмыльнулся. – Не извиняйся. А потом положил ладонь на макушку Базза и медленно надавил. Теперь Юграм не вздрагивал – он метался по кровати, зажатый с двух сторон, пытался вывернуться, спрятаться от оглушающего удовольствия, но тут же, обессиленный, раскидывался на простынях. Целоваться он больше не лез – все оставшиеся силы уходили на то, чтобы держать глаза открытыми и стонать, насыщая легкие кислородом. Кажется, еще он ругался, но язык был незнакомым и Аскин не смог понять ни слова. Зато Базз точно понял – вскинул голову, выпустил член изо рта и ухмыльнулся: – Охуеть. Давно я от тебя такого не слышал. – Я вообще никогда не слышал, – вставил Аскин. – Повезло тебе, – поделился Базз и подул на мокрую от слюны и смазки головку. Юграм всхлипнул и закричал. Какой там к черту самоконтроль – в глазах, мокрых от слез, не было ни грамма от этой реальности. Базз, царапнувшись об этот колотый взгляд, удивленно моргнул и, попридержав член руками, обвел розовую головку языком. Во рту скопилась слюна. Аскин тяжело сглотнул – на языке остался горький пряный привкус, словно это он, а не Базз, лежал сейчас между раздвинутыми бедрами и с изуверской медлительностью слизывал потекшую по стволу каплю – и понял, что начинает заводиться. Возбуждение, пока еще легкое, звенящее, как стекло, грозило перерасти в настоящее наслаждение, уносящее, как Аскин любил. Главное – не торопиться. Не торопиться получалось плохо; глядя на раскинувшегося Юграма, на пропадающий взгляд Базза, Аскин хотел всего и сразу. Начать решил с малого: прошелся раскрытой ладонью по внутренней поверхности бедра, пригладил пальцами прозрачные волосы в паху и с силой повел обратно, вышибая из Юграма глухой выстраданный хрип. Ревнивый взгляд Базза добавил градусов к его пока спокойному возбуждению, под ладонью прокатилась волна крупной нетерпеливой дрожи. Аскину не требовалось даже касаться себя, чтобы получать удовольствие: чужое сдвоенное желание походило на смерч, на огромный водоворот, внутри которого собственные потребности теряли смысл. Разгулявшийся вечерний ветер распахнул окно, взбил в воздух занавеску и сухими пальцами пробрался под рубашку. Аскин с удовольствием выгнулся в потоке теплого воздуха, не зная, отчего больше дрожит, от этих ощущений или от короткого восхищенного взгляда Юграма. И совсем пропустил момент. Юграм замер, как каменный, мышцы на животе непроизвольно поджались, рот раскрылся в беззвучном удивленном выдохе, который окончился стоном, сорванным, пронзительным. Аскин успел заметить, как Базз одной рукой поспешно сжал себя, чтобы не кончить, а другой медленно потянулся назад и толкнулся снова. – Еще, – сказал Юграм опухшими губами. Оглушенный и потерявшийся, он смотрел мимо всего застывшим взглядом, и в его глазах не было ничего, кроме разбитого космоса в тонкой голубой окантовке. Его зубы мучили покрасневший рот и Аскин, подумав, склонился, погладил нижнюю губу языком. Ну точно, нежная, как сливовый цвет, соленая, она вот-вот начнет кровоточить. Аскин на пробу придавил ее двумя пальцами, нажал, толкнул глубже. И в этот момент тело Юграма выломало новым сокрушительным толчком. Юграм распахнул глаза и застыл. С чужими пальцами во рту и членом в заднице, он выглядел как картинка из другой жизни. Той самой, которую Аскин планировал обойти стороной, но просчитался и влетел в самое пекло. Базз хрипло, с присвистом дышал, давая возможность привыкнуть и привыкая. Опущенного лица не было видно, прохладный послеобеденный свет вычерчивал белым дрожащую каплю на лбу и жестко проступившие скулы. На это бережливое ожидание уходили все запасы терпения Базза, и в ближайшем будущем он наверняка станет еще невыносимее. Возможно, Аскин даже ему позволит. Первое короткое движение после затишья Аскин не почувствовал – угадал; Юграм поддался первым, он всегда чувствовал ту границу, за которой Базз сломается насовсем, и когда до нее не осталось совсем времени – легко качнулся навстречу. Базз тяжело выдохнул через нос, но выдержал. Бедра, перетянутые от чудовищного напряжения, часто и крупно вздрагивали. Он сейчас сорвется, загадывал Аскин на каждую следующую секунду и получал ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что его прогноз не оправдывался. Светлые мокрые пряди легли между пальцами, гладкие, будто шелковые. Аскин потянул, обращая внимание Юграма на себя, и сказал так, чтобы у Базза не было шанса услышать: – Нужно что-то решать, сейчас. Ты меня услышал? Юго. Юго услышал, никаких сомнений. “Не вздумай, не смей называть меня так”, – грохнуло в голове: обожгло затылок, лоб, забегало между висками, горячей фантомной болью упало за кадык. Оглушило так сильно, что рука сама потянулась к горлу – волосы выскользнули из горсти – закрыть пылающую точку. И в этот момент две фигуры, накрепко сцепленные в одну, двинулись, завыли голодно, задышали. Кровать дрогнула, горестно скрипнула деревянными ножками по полу, покрывало шлепнулось беззвучно на пол, укрыв Аскину голую правую пятку. Аскин не шелохнулся. Он сидел, бессмысленно уже прижав ладонь к шее, и боялся обернуться, не уверенный, что сможет принять происходящее. Ему не надо, спасибо, он уже столько – вам и не снилось – лет жил без всего этого, хорошо жил. Влюбляться на некоторой сотне лет не планировал. А ты посмотри, хочется. Именно сейчас – хочется. Когда кого-то так отчаянно, невыносимо любят, против воли поддаешься влечению. Аскин проходил через это – и не через такое проходил, оглянешься освежить воспоминания, и хоть плачь от собственной былой увлеченности. Только сейчас было совсем не смешно. Едва хватило сил (душевных и физических, уже не отделишь, где что), чтобы подняться на ноги, ненадежные и подгибающиеся, как камышовые стебли. Аскин испытал смутное разочарование, когда в спину никто не окликнул. Секундное – и тут же разозлился на себя за это. Пора кончать все это, здесь разберутся и без него, а он слишком увлекся, это становилось опасным. Первый шаг дался сложнее всего, на втором Аскин улыбнулся, встряхиваясь. На третьем его схватили за руку и дернули обратно. Колени остались целы только чудом – Аскин упал на сбитое комком покрывало, уже раскрыл рот, но так и не смог ничего сказать. Аскин отравился в лаборатории собственным наркотиком; ничем другим просто невозможно объяснить эту сраную лингвистическую беспомощность. Юграм смотрел открыто, без прежнего страха, сомнения или подозрения. С одной только непонятной затаенной надеждой. Базз тоже смотрел, а еще крепко сжимал пальцами локоть Аскина, не давая уйти. Взглядом надежнее держал. Что они успели придумать? Что еще им Аскин остался должен? – Я тебя люблю, – сказал Юграм прежде, чем Аскин успел закрыть его рот рукой. Пришлось улыбаться. Пришлось снова изображать скотство. Весь вечер, блядь, на арене великий и неподражаемый я; если начну плеваться ядом и убивать людей – не обращайте внимание, это все от нервов. – Ты путаешь, – склонившись совсем близко, усмехнулся Аскин. С губ Юграма доносился чужой запах. – И я тебя люблю, – с жаром выдохнул Базз над головой. И разжал пальцы. Сучьи дети. Аскин схватил Базза за шею, дернул на себя и впился губами в мягкий соленый рот, куснул, чувствуя на языке кровь и остатки чужого вкуса. Ничего нежного, ласкового, привычного, Аскину срочно требовалось загрызть кого-нибудь до смерти. Не сводя с них взгляда, Юграм качнулся на члене, замер, дернулся по-другому, выправляя ритм, нарушенный ради Аскина. Он заводился снова, не от собственных движений, а от того, как эти движения отзывались в Баззе, вышибая новые и новые стоны. Аскин срывал выдохи с его губ, горячечные, наполненные звуком и пахнущие кровью. – Можно мне?.. По запястью заскребли пальцы, и, оторвавшись от Базза, Аскин опустил взгляд. Юграм качался в волнах белых простыней, после каждого толчка на его лице проступало хмурое, отчаянное выражение, пограничное между наслаждением и мукой. По ладоням струились синие реки вен, заполненные мерцающей реяцу, горящей и живой. Препарат не сработал? Или доза недостаточно большая – хотя какая, к черту, небольшая, в Юграме сил-то, как в новорожденном, даром что в панике умудрялся жечь одной только реяцу, так что должно было хватить. Это нужно было обдумать прямо сейчас: глядя, как два тела, выкрученных и звенящих, встречаются друг с другом, Аскин понимал, что “потом” может для него не настать никогда. Член, сдавленный бельем, ныл тяжело и жарко, кружилась голова. Юграм, не дожидаясь разрешения, схватил Аскина за руку и поднес его ладонь ко рту, поцеловал костяшки, осторожно сжал зубами большой палец, глянул сквозь ресницы. Сухая голодная нежность раскрыла в стоне вечно сжатые губы, затаилась на самом дне зрачков. – Ну что мне с вами делать? – Аскин указательным пальцем погладил Юграма по щеке, снял слезу с ресниц. – Не уходи, – попросил Базз, ткнулся мокрым лбом в шею, не переставая двигаться. Не обученный просьбам, он терся щекой о плечо Аскина, целовал ключицы в расстегнутом вороте и постоянно заглядывал глаза. Юграм держал с другой стороны, цепляясь за руку, стискивая зубами его пальцы. – Ладно, – процедил Аскин, поймал затылок Базза свободной рукой, куснул перекошенный рот и тут же отпустил. – Ладно, черт с вами. Пальцы застряли в вороте рубашки, запутались в петельках, Аскин, разозлившись, дернул сильнее, и пуговицы разлетелись в разные стороны, тихо застучали по ковру. Ветер немедленно распахнул полы рубашки, облизнул живот сухим прохладным языком – Аскин успел только блаженно вздохнуть, как Юграм вывернулся и замер, прокусив палец до крови. Аскину впервые довелось увидеть, как человек страдает от наслаждения, такого невозможного, невмещающегося в маленькое земное тело. Зажмурившись, Юграм только тихо мычал сквозь зубы, мелко вздрагивал бедрами и выкручивал в пальцах и без того измочаленные простыни. Сперма пачкала его живот, стиснутые короткими беспощадными судорогами, тыльную сторону ладоней и брюки Аскина. Смотреть на нее отчего-то казалось ужасно неловко, и Аскин отвернулся, поймал тяжелого замершего Базза взглядом – и пропал окончательно. Собранный в одну мучительно изогнутую линию, доведенный до предела терпения, Базз смотрел на Юграма пустым бестолковым взглядом и совершенно точно не дышал. До края ему не хватало совсем чуть-чуть – Аскин читал это в сведенных лопатках, в пальцах, вмявшихся в белые бедра до пошлых красных пятен, – но он ждал, во все глаза разглядывая, как Юграм кончает под ним и на нем, как соскальзывает с его члена и замирает в последнем, самом тихом выдохе, а потом открывает глаза. – Не задохнись, – предупредил Аскин и сам чуть не подавился воздухом, когда Базз перевел на него взгляд и глупо хлопнул ресницами. – Что? Тело Базза было крепкое и пластичное, как каучуковое, легко поддалось под руками и опрокинулось на кровать. Базз попытался прийти в себя, тряхнул головой, вдохнул, но Аскин успел раньше – навалился сверху, втиснул колено ему между ног, стряхнул штаны к щиколоткам. Осмотрел с ног до головы: красные губы, тяжело движущаяся грудь, белесая капля на раскрытом устье. Аскин собрал ее пальцами, растер, попробовал на вкус – горько и солоно, как физраствор в лаборатории, но гораздо интереснее. Базз вытаращился во все глаза и забыл выругаться, когда Аскин одной рукой вдавил его запястья в кровать над головой, а второй настойчиво погладил под яичками. Пальцы слушались плохо, неловкие и деревянные, с остывающим следом чужих зубов вокруг нижней фаланги на большом. Слюны и спермы едва хватало – после первого нажатия Базз попытался вывернуться, ударить лбом в лоб, сомкнуть ноги. – Давай наоборот? – предложил он, оскалившись. – Наоборот у тебя уже было. – Я не против еще и тебя… с-с-сука… На самом деле, внутри он был мягкий и растянутый, два пальца вошли почти без сопротивления, костяшки вжались под самые яйца. Аскин двинул на пробу еще раз, наблюдая, как Базза раскатывает между желанием разораться и раскрыться сильнее, добавил третий. – Притормози, – у Базза очаровательно сорвался голос. – Я столько не могу. – Ну кому ты будешь рассказывать. Аскин знал – Базз пробовал такое и не раз. Запирался в своей комнате, задергивал шторы, выключал все лампочки, кроме одной, и отворачивал зеркала. Однажды закрыться забыл, и Аскин успел разглядеть все, от тоненькой морщинки, разрезавшей лоб, до судорожно поджатых пальцев на ногах. Потом включилась аварийная система по снабжению мозга здравым смыслом, и у Аскина хватило сил прикрыть дверь раньше, чем Базз откроет глаза. Сейчас предусмотрительность окупала себя сполна: Аскин двигал пальцами в быстром, подсмотренном однажды темпе и кусал губы, заставляя себя сдерживаться и не понимая собственных мыслей. От стонов Базза, от того, как его тело отзывалось, открывалось и толкалось навстречу, внутри Аскина просыпалось голодное торжествующее чудовище. – Ненавижу тебя, – выдавил Базз. – Больше уверенности в голосе, я тебе не верю. – Прибью тебя. – Конечно. – Я… Аскин согнул пальцы, надавил жестче, еще раз и еще, и у Базза разъехались колени, а лицо приняло беззащитное изумленное выражение. Он прогнулся, насадился сам и попытался спрятать лицо в сгибе локтя, задыхающийся и весь красный и возбуждения и злости. Чудовище торжествующе взвыло. Аскин расцепил пальцы, вдавленные в чужие запястья – и его тут же схватили за волосы, дернули, вжали губами в мокрый соленый рот. Вкус Юграма мелькал между их языками, тревожил присутствием третьего человека, незримого, но бесконечно важного. Еще отголосок масла и крови с прокушенной губы – Аскин растирал этот коктейль по небу Базза, пока тот пытался справиться с дыханием, чтобы ответить на поцелуй. – Еще. А у самого ни крошки здравомыслия в глазах. Окончательно на все наплевав, Базз закинул ноги на бедра Аскина, стиснул, вжал в себя с отчаянной силой, но пальцы скользнули по шее невесомой противоречивой лаской, и Аскина затрясло. Член, зажатый бельем и застегнутыми брюками, тяжело упирался между расставленных бедер, точно туда, где двигались в беспощадном темпе пальцы. Если закрыть глаза, можно было представить, как Базз будет ощущаться на члене, раскрытый и горячий, вот так же вжатый в кровать и злой от собственного наслаждения. От этих мыслей стало совсем невыносимо, Аскин сжался, срываясь в первый неосторожный стон, совсем не слышный среди надрывного голоса Базза. Если только закрыть глаза… Аскин поступил еще неразумнее: он отследил взгляд Базза, упрямый, натянутый, как нить между двумя железными стаканами – прошепчи в один, и другой отзовется звоном. Но Юграм не шептал, не дышал шумно – не двигался даже, только смотрел, как Базз позволяет Аскину доводить себя до сумасшествия; голубые глаза наливались нехорошей, опасной чернотой, от которой между лопатками копилась щекотная дрожь. Потом он позвал тихим недрогнувшим голосом: – Аскин… Базз. И Базз притерся к Аскину всем телом, вздохнул и протянул к Юграму руку: – Смотри на меня. Его выломало, выгнуло, и голос сломался в самой высокой точке, и даже пошел только хрип, тихий и злой. На живот плеснуло теплым, и Аскин задрожал тоже, вытащил пальцы и упал на Базза всем телом, больше не чувствуя ни рук, ни ног. Его скручивало возбуждением от одного только взгляда на то, как эти двое просто держатся друг за друга, забывая говорить или целоваться. Потом его развернули и уронили на спину, бесцеремонные руки стянули рубашку до локтей, погладили по животу. Щелкнула железная пряжка, зашелестел ремень – Аскин попытался подняться, но Юграм легко опрокинул его обратно и прибил реяцу, как бетонной плитой. – Ваша очередь, – сообщил он, и на губах его мелькала кровь, чужая и непросохшая. Реяцу шпарила, как огонь, как солнце, забравшееся под веки. – Препарат не работает, – пожаловался Аскин, едва разбирая, что несет. – А я столько времени на него потратил. – В жопу препарат, – кивнул Базз и навалился с другой от Юграма стороны; глаза у него были еще дурные, но уже по-настоящему яростные, и Аскин понял, что пропал. Они целовали его по очереди, не давая ни привыкнуть к темпу, ни ответить на поцелуй: только Аскин успокаивался, чувствуя, как Юграм сосредоточенно и чудовищно медленно проводит языком по внутренней стороне щеки, как Базз удивительно характерным движением цеплял его за подбородок и прижимался горячим ртом. От такого контраста комната перед глазами плыла и покрывалась белыми пятнами, не имеющими формы. Аскин пробовал вырваться, но его ловили и кидали обратно в неумелые изуверские ласки, в жадные руки и горячие запахи. Две ладони двигались на члене, постоянно сталкивались и сбивали темп, и от этого хотелось умереть на месте, но можно было только дышать и кричать, надеясь, что это закончится, закончится немедленно, сию же секунду – или не закончится никогда. От очередного движения Аскина прошибло ледяным потом – ногти неосторожно коснулись чувствительной точки под головкой и оцарапали. – Извините, – выдохнул Юграм в ухо; его голос запаздывал, весь мир доносился издалека. – Мне очень жаль. – И мне, – ухмыльнулся Базз и до боли впился ногтями. Аскин заорал. Очень долго не было совсем ничего, только белая пелена, через которую иногда прорывались чьи-то голоса, тихий довольный смех и шорох ткани, скользнувшей по полу. Тихий скрип петель, шелест потока воды. Изображение вернулось позже и состояло из белого кафеля, железного кругляша водостока и куска мыла, зажатого в руке. Аскин сморгнул остатки наваждения и прислонился спиной к прохладной стене. – Заразы, – выдохнул, опустив лицо, и легко рассмеялся, согнувшись и спрятав лицо в ладонях. Вода радостно ударила в подставленную спину. Под теплыми струями Аскина смывало в канализацию и собирало заново, чистого и довольного собой. Он снова был молодым, сыпал в ответ на любой упрек проклятиями, надирался в компании самых красивых городских девчонок и раскидывался приглашениями на дуэль, как старыми рваными перчатками. Ветер в голове, бес в ребре и бенгальские огни вместо инстинкта самосохранения. Если это и был рецепт вечной молодости, придуманный специально для Аскина, то, пожалуй, стоило проставиться перед мирозданием – только осталось придумать, как. И еще что-нибудь сделать с препаратом, запечатывающим реяцу – это не дело, если его можно будет сломать вот так запросто, император не одобрит. Кажется, попытка задобрить мироздание снова откладывалась, что поделать, он пытался. В качестве ответного жеста мироздание укатило мыло в самый неудобный угол, и Аскин потратил весь запас нецензурщины, пытаясь его достать. После горячего душа в комнате было свежо и прохладно, ветер поднимал запах выпечки с нижнего этажа. Ни Юграма, ни Базза еда не интересовала ни капли – они увлеченно целовались, развалившись поперек кровати, и траектория, в которой двигалось кокетливо наброшенное на спину Юграма одеяло, не оставляла никакого пространства для воображения. Остывшая вода потекла с волос на плечи, напиталась прохладой раннего вечера, и Аскин поежился и поправил полотенце на бедрах. – Кто б ни был тот, кто грезит счастьем, нас оскорбляют безучастьем. Базз запрокинул голову, глянул ошалело и уже открыл рот для ответа, но только зажмурился и стиснул зубы, когда Юграм обрушился на него очередным толчком. – Можно мы… – Да можно, Юграм, конечно, можно, – Аскин одевался, не оборачиваясь, но каждый спаренный выдох снимал слой кожи с его спины. – У меня еще столько дел. Кроссворд в руках Аскин заметил уже за дверью, куда вывалился в застегнутых абы как штанах и перекошенном кителе поверх расстегнутой рубашке. НаНаНа оторопело уставился на все это великолепие, а когда переварил, только заговорщически подмигнул: – Бамбиетта все-таки тебя уломала. – Я работал! – Аскин театрально вскинул руки и сотворил скорбную мину на лице. – Столько дел, никакого покоя, даже одеться к ужину нормально не успеваю. – Это да, – согласился НаНаНа. – Хочешь помогу с делами? – Я всегда в тебя верил, друг. – Третье по горизонтали – “Paris”. – Я пробовал, не подходит. – Потому что “strigiformes” пишется через “s”, а не через “с”. – Какая досада! – Но вообще-то я намекал на другие дела, – НаНаНа изловчился и прямо на ходу обвел пятый вопрос карандашом. – Те, от которых потом остается такой запах и пятна по всей шее. – У меня еще судоку есть. Ты любишь судоку?