Darkness

Доён в очередной раз открывает глаза. Он абсолютно не понимает, в какую сторону смотрит, да и ему, в принципе, абсолютно всё равно, куда не взгляни — везде одна и та же картина. Ким поворачивает голову направо и слышит, как где-то за окном, наверное, сидя на ветке, щебечут птицы, звонко напевая непонятные песни. Почему-то сейчас кажется, что даже эти песни полны страданий и печали, хотя, на самом деле, никто и никогда не узнает, о чём хочет сказать соловей. Сейчас вообще редко, где можно услышать даже тихий шёпот человека, не говоря уже о громком лае собаки, мурчании котят или даже обычной птичьей трели. Практически везде в этих краях можно было только почувствовать молчаливые молитвы о спасении себя и близких своих. Где-то, настолько далеко, что нельзя дотронуться, и настолько близко, что нельзя не ощутить, земля побагровела от того, что впитала в себя слишком много крови. Там же тишину, словно яблоко, топором разрубают выстрелы и крики. Там, где раньше жил Доён, теперь живут мертвецы. Там теперь тихо, настолько тихо, что даже самые тихие слова, промолвленные под нос, разлетаются по всей округе и громким эхом раздаются. Там горелая земля и угли, да такие чёрные, что непонятно: остаток стула это или человека. Там была война, там были враги, только теперь Доёна это никак касаться не будет. Это ведь, по сути, больше не его дом, это теперь будет дом новых повелителей, пришедших с юга. Доён бежит, бежит без оглядки из тёплых краёв на север, где ветер, говорят, настолько злой, что всё сметает на своём пути, где небо пропиталось серым и теперь не пропускает солнце, где всё выглядит так, будто уже давно сгорело и поджигать там больше нечего. Покрытые пеплом холмы провожают его, и он несётся к равнинам, которые наполнены острыми камнями. Жаль, конечно, но Доён не видит этого всего, он лишь чувствует, как становится всё более холоднее в льняных рубашках, и меняет их на плотные свитера. Доён, честно говоря, не знает даже, куда он бежит и откуда. Он последние года два жил в пансионате, его туда устроила старшая сестра, работавшая в министерстве здравоохранения и выбившая ему квоту на пожизненное пребывание. Пока Ким сидел возле окна, вдыхая запах распускавшейся яблони, медсестра складывала его скудные пожитки в чемодан. — Боже, как не вовремя вас переопределили, собирай вам вещи, а у меня там куча солдат прибыли с фронта, потом с ними бегай до утра. Кто вообще додумался из пансионата делать госпиталь? — Доён хмыкает, он бы с удовольствием сам собрал себе вещи, но, к сожалению, он не мог этого сделать. — А вот и господин Ким, — представляет его та же самая медсестра человеку, приехавшему за ним из лечебницы, в которую он собирался поселиться. — Он очень спокойный молодой человек, — мужчина, кажется, это был мужчина, жмёт протянутую Доёном руку. — Приятно познакомиться, господин Ким, надеюсь, Вам у нас понравится, — сквозь его голос Ким смог услышать эту типичную «доброжелательную» улыбку. — Да, взаимно. В поезде они сидят друг напротив друга, и провожающий, видимо, чтобы развлечь его, вслух читал какие-то странные книги, периодически вставляя свои комментарии: — «На перроне вас всегда встретит проводник, который поможет вам. Не стоит его бояться, чаще всего они доброжелательные. Первым делом, вы будете проведены в канцелярию, где определят вашу личность. Если вы являетесь путешественником, то для ускорения процесса можете предоставить свое удостоверение.» Зачем писать руководства для путешественников? Они же и так выросли на Бесконечном перроне, — Доён слушает в пол уха, просто чтобы не уснуть, ведь спать сидя не самое приятное дело. — Вы не утомились? — Нет-нет, если Вы хотите, то можете продолжать читать, я Вас слушаю, — говорит Ким, чуть поправляя чёрные очки на носу. — В нашем пансионате много книг, написанных шрифтом Брайля. Вы ведь знаете Брайль? — Да, пришлось изучить, чтобы продолжить обучение, правда, уже в школе для слепых, — отвечает Доён, он слышит, как собеседник набивает знакомую мелодию, барабаня пальцами по поверхности небольшого столика. — Так вы были зрячим? — До одиннадцати лет, потом подхватил какую-то инфекцию и постепенно стал слепнуть, — он уже и отвык от доставучих вопросов об его болезни. В пансионате любая медсестра могла взять его карточку и прочитать причины недуга во всех подробностях, а с остальными постояльцами он общался крайне редко, предпочитая всё время проводить в своей одиночной палате. — Извините за столь странную просьбу, но не могли бы вы снять свои очки? Я хочу взглянуть в ваши глаза, — просит его странный господин. Доён послушно стаскивает очки, нащупывая стол и кладя их на него. Он открывает веки, чужие руки ложатся на его щёки и направляют лицо в нужную сторону. — У вас прекрасные глаза, господин Ким.

***

По приезде на нужную станцию его путник оставляет Доёна в руках нового-чужого человека, ссылаясь на кучу дел. — Меня зовут Марк, я типа заведую нашим домом, если различаешь цвета, то я в ярко-красном, — говорит всё ещё звонкий молодой голос. — Нет, я полностью слепой, меня зовут Ким Доён, — бормочет он, вдыхая воздух. От Марка исходил тонкий аромат парфюма и каких-то кухонных специй, мешающийся с запахом бензина, прошедшего дождя и других людей. — Совсем? На свет тоже не реагируешь? — интересуется парень. — Абсолютно, стопроцентная слепота. — Ого, прямо как Джехён — это один из жильцов нашего пансионата, пойдём, я нашёл такси, сейчас поедем домой. Они оба как-то слишком долго едут до пансионата, но, добравшись, Доён даже был рад такой отдаленности от города. Здесь было тихо, очень тихо. Такой тишины он давно не слышал. Из-за отсутствия зрения остальные его органы чувств, как осязание, слух и обоняние было развито гораздо сильнее, чем у обычных людей, но здесь его уши наконец могли отдохнуть от огромного количества звуков, обычно окружавших его. Чаще всего он мог услышать всё, даже едва заметный шорох, но тут было нечего слышать, и это даже его пугало — Так, вот тут дорожка, чувствуешь? — Марк держит Доёна под руку и объясняет дорогу, Ким водил перед собой специальной тростью, изучая путь. — Ровно двадцать четыре шага, и ты у ступенек. Их четыре, потом деревянный пол, два шага и дверь, звонок слева. Осторожно, тут порог, — Марк достаёт ключи из кармана и просовывает его в отверстие. Раз щелчок, два, тихий скрип, и Доён ощущает небольшое дуновение ветерка от открытия двери. — А вот и новенький, — говорит низкий мужской голос откуда-то слева. — Это Ёнхо, — тихо бормочет Ли Доёну в ухо, — я провожу тебя в комнату, ты исследуй её, а вечером познакомишься со всеми на ужине. Комната у него самая крайняя по коридору на втором этаже из трёх имевшихся. Весь этот пансионат на медицинское заведение походил меньше всего, больше это было похоже на огромный дом. Марк пообещал после ужина помочь ему разложить вещи и принять душ. Доён проходит всю комнату по периметру, ощупывая каждый угол, натыкается на кровать, большой шкаф, письменный стол и чуть не падает из-за стула. На стенах были шероховатые обои с повторяющимся рисунком, Ким слышал, как скрипят половицы: кто-то медленно подходил к его двери. — Он точно в этой комнате живёт? — Да, я уверен. Как думаешь, сколько ему лет? — Мне кажется, чуть больше тридцати. Марк сказал, что он с юга. Как думаешь, он хоть чуть-чуть прожарился на солнце? — Хотел бы я жить на юге, там, говорят, очень солнечно. — У тебя глаза от солнца болят, ты всё равно не можешь на него смотреть. — Ладно, стучись давай, — Доён слегка дёргается, когда раздаётся достаточно громкий стук в дверь. — Мы войдём? — Входите, — отвечает он и осторожно садится на стул, нащупав его за собой. — Я Тэён, — отвечает более мягкий голос. — Меня зовут Джехён. — Я Доён, мне двадцать семь. Ты почти угадал, Джехён, — отвечает он с лёгким смешком. — На тебе сейчас есть очки? — спрашивает Тэён. — Да, я редко их снимаю, в прошлом пансионате жили не только слепые, многие пугались, если я вдруг на них смотрел. — Здесь они тебе больше не нужны, — Джехён подходит слишком близко к Доёну, настолько, что Ким слышит, как тот дышит. — От тебя очень вкусно пахнет, Доён, — выдыхает Чон ему в самое ухо, так, что у парня мурашки по коже поползли. — Мы хотели первыми познакомиться, увидимся на ужине, Доён, — половицы вновь скрипят и дверь захлопывается.

***

Марк, как и обещал, приходит за ним спустя приблизительно два часа и помогает спуститься вниз. В столовой было жутко шумно. Слов слишком много, и Киму сложно их разобрать, от этого нить разговора он найти не может. Ему помогают сесть за стол. — К нам сегодня приехал новенький, его зовут Доён. Доён, скажи что-нибудь, — произносит Марк, пока отходит куда-то. — Расскажите ему всё, — около одиннадцати людей поочередно начинают представляться, и мужчина пытается всех запомнить. Слева от него сидел Тэиль, а справа — Джехён. — Ты всегда был слепым? Опиши мне цвета, Доён! — просит самый младший, Джисон, как оказавшийся слепой с рождения. — Я не помню цветов, — честно признаётся он, за тринадцать лет кромешной тьмы все воспоминания о картинах мира напрочь стерлись из его головы. — Я знаю, что трава зелёная, небо голубое, а снег белый. Всё остальное уже давно не имеет никакого цвета для меня. — Ещё кровь красная, — доносится голос Тэёна, — она солёная на вкус и чуть более густая, чем вода, но я уже почти не чувствую между ними разницы. Господин Кун говорил, что выпивать более полутора литра крови не стоит, иначе вырвет, но меня больше тошнит от его рассказов про Бесконечный перрон. — Бесконечный перрон? — переспрашивает Доён, как только слух зацепился за знакомые слова. — Да, господин Кун постоянно говорит о нём, когда напьётся, либо о каком-то Сычене. — Кто такой господин Кун? — Хозяин этого дома. Это не лечебница, а усадьба господина Куна, он всё равно не может в ней жить, поэтому отдал её под интернат для слепых. Наш старый город начали оккупировать, поэтому мы сбежали сюда, — продолжает отвечать на вопросы Тэён. — А вот и еда, — доносится радостный голос Марка, а за ним приятный запах картофеля, — мяса нет, поэтому приготовил то, что есть, — парень осторожно приступил к расставлению тарелок, перед каждым человеком. Когда перед Доёном ставят блюдо, он осторожно берёт вилку и приступает к разламыванию и обнюхиванию содержимого. Сейчас, пока идет война, о таких вещах, как мясо, молочные продукты, хорошие продукты можно было даже и не мечтать. На тарелке лежал только один мелкий отваренный клубень картофеля. — Но тут только картошка, — говорит рядом сидящий Тэиль. — Действительно, думаю, ты на тарелке пах бы вкуснее, — произносит Джехён. Доён старается нащупать нож, но вместо этого находит руку Чона и лишь четыре пальца на ней. Трапеза проходит в неком молчании, до тех пора пока её не нарушает голос Марка. — Боже, Лукас, ты отрезал себе палец, — тут же раздаются грохоты и шаги, а за ним тонкий металлический аромат. — Вкусно, — бормочет Ёнхо, — можно мне, Лукас? — Вообще-то, очередь занимал я, — гневно произносит Чону. — Я думаю, стоит дать новенькому, — встревает Чон. — Что дать? — Облизнуть палец Лукаса. Как много он отрезал? — Между первой и второй фалангой указательного пальца, — отвечает Марк. — Тебе хватит для первого раза. Хочешь? — Нет, спасибо, — Доён абсолютно не понимает, о чём ведётся речь, и отказывается больше из-за этого, чем из-за нежелания облизывать чужие пальцы. — Тогда выжми мне его в бокал, пожалуйста, — слышится мягкий голос Чону. — Только не выжимай всю кровь, Марк, мясо станет сухим, — отзывается Тэён. — Ах, Лукас пахнет слишком сладко, я не могу удержаться, — раздается звук: кто-то бросил столовые приборы на стол, ножки стула проезжаются по полу, Джонни встал из-за стола. По спине Доёна пробегают мурашки. Что вообще здесь происходит? Он покрепче сжимает в руке нож, на лбу появляется испарина. О чём они все говорят? В какое место он попал? — Пойдем, Доён, я помогу тебе принять душ, — говорит Марк, видимо, прочитав беспокойство на его лице. В этом доме не было привычных для Кима душевых кабинок, за место них была огромная ванная, наполненная горячей водой, и какое-то мыло, пахнущее лавандой. Доён был рад смыть с себя весь ужас сегодняшнего дня, всю пыль и грязь, налипшую за прошедшие сутки. Засыпая в мягкой кровати, он мысленно попросил, чтобы все сегодняшние разговоры оказались простыми шутками. Весь следующий день он разгуливает по усадьбе с тростью в руках, изучая её территорию, периодически он натыкался на других жильцов, дававших ему ориентиры, в каком направлении лучше двигаться. В саду, как оказалось, цвело множество растений, сладкие запахи, которые приятно щекотали ему нос. Это место как-то сразу ему пригляделось. Доён изредка пытался вспомнить картинки из прошлого, но в голову как-то ничего не приходило. И, поднося к лицу нежный на ощупь цветок розы, Ким всё никак не мог понять, как он выглядит на самом деле. Отсутствие зрения больше не приводило его в печаль, он слишком привык к этому, и это стало частью его самого. Иногда он всё же радуется, что не видит. С помощью зрения человек воспринимает девяносто процентов информации, лишившись его, мир стал полностью состоять для Доёна из звука и запахов, поэтому он старался окружать себя только хорошей музыкой и приятными ароматами. Так всё казалось чуточку лучше для него, чем было на самом деле.

***

Завтрак и обед проходили в полнейшем молчании, казалось, будто он вообще ест один, если бы не окружавшие его звоны тарелок и бокалов. Но во время ужина всё снова пошло не так. — Не хочешь попробовать вина, Доён? Наш Марк сам его готовит, — интересуется Тэён. — Если только немного, — в старом пансионате спирт использовался только в наружном применении. — Ты можешь взять мой бокал, если хочешь, мне что-то плохо сегодня, — говорит Тэиль и пододвигает полную чашу ближе к Киму. — Надеюсь, вы будете не против, если я пойду к себе. Голова раскалывается. Доён отпивает немного алкоголя, имевшего странный металлический привкус. Вино на вкус было солёным и чуть вязким. Оно не обжигало горло, а пилось спокойно, будто вода, однако после одного глотка, тут же хотелось сделать следующий. Ким просит налить ему второй бокал, и ему никто не отказывает. Он будто пьёт и не пьянеет. Возможно, он слишком давно не пил алкоголь, но вкус этого вина казался слишком странным, но остановиться он не мог. В ушах заиграла приятная мелодия, та, которая так часто ему снится, Доён даже знал, как она называется, «Мой тайный друг». На кончиках пальцев стали появляться приятные ощущения, такие же, как сегодня днем, когда он прикасался к лепесткам розы. Столовая наполнилась всеми ароматами сразу: полевые цветы, запах после дождя, апельсин, корица, мята, ваниль, ель. Он хотел даже на секунду открыть глаза, но тут же пожалел об этом. Доён увидел впервые за тринадцать лет. Он смотрел на то, как горит его старый пансионат, полуразрушенный, полу обуглившийся, как обрушившаяся крыша прижимала к земле все пять этажей, как оттуда выбегали медсестры и пациенты, обмазанные в крови, с остатками смерти в глазах, как в тёмном ночном небе летали самолеты и продолжали нести за собой смерть, сбрасывая бомбы вниз, как впереди уже шли танки, и все эти медсестры, видя перед собой чужую армию, бежали в противоположную сторону, а затем снова падали, подбитые то ли дурной, то ли подаренной им пулей. Ким стоит посреди этого и не может пошевелиться, ноги отказываются двигаться, а между тем его прижимает огонь с двух сторон: огонь пламени и огонь пулеметов. Всё было слишком ярким, сумрак ночи осветился пожаром, горячий воздух обжигал, глаза нещадно болели, но он ничего не мог с этим поделать. Солдаты уже бежали на него. Доён видел, будто в замедленной съемке: как плавно танцевали языки пламени под действием ветра, как летели пули, и одна из них предназначена ему. Она рвёт рубашку и входит в грудь, проходя сквозь лёгкое, и вылетает, падая на землю. Киму нисколько не больно, но та самая кровь катится по коже, марая одежду, и парень опускается на землю. Он смотрит на небо, но не видит звёзд. Чернота сверху сливается с чернотой, которая появляется, когда он наконец закрывает глаза. Просыпается Доён в своей постели, всё ещё слепой, но без дырки в груди. Он поднимается и ещё раз ощупывает себя пальцами. Вроде целый. То, что происходит в этом доме, парень никак объяснить не может. Первое время, когда он только ослеп, ему ещё снились сны, обычные, как этой ночью, но со временем они переросли в нормальные сны для незрячих, состоящие в основном из запахов, вкусов и ощущений. Доёна напрягает каждый звук, раздающийся в этом доме, он не планирует сегодня выходить из комнаты, пропуская завтрак, а за ним и обед. Он слышит, как за дверью скрипят половицы, как кто-то постоянно к ней подходил, молча стоял и уходил. Раньше по шагам он мог определить человека, но здесь он знал всех слишком мало для этого. Ким ещё раз обшарил всю комнату в поисках того, чем можно защититься, но так ничего и не нашёл. Живот урчал от целого дня голодания, поэтому на ужин Доён всё же решил спуститься, но заранее договорившись с собой, что пропустит все странные разговоры и ещё более странное вино. — С тобой всё в порядке, Доён? — спрашивает Джехён, когда Ким садится за стол. — Да, просто вчера было какое-то странное вино. Что вообще произошло? — Ничего страшного, ты просто немного перепил. Комнату наполняет удивительный запах мяса, сочного, приправленного специями. Доёну кажется, что ему снова всё мерещится. Мясо в нынешнее военное положение было таким же предметом роскоши, как часы или автомобиль. Все пастбища, а вместе с ними и скот, сгорели в огне. Но когда перед ним ставят тарелку, от которой идёт этот прекрасный аромат, а вилка и нож натыкаются на большой кусок чего-то, Доён начинает верить в то, что происходит. Он отрезает кусочек и кладёт его в рот. Нежное мясо буквально тает во рту, и абсолютно все вкусовые рецепторы начинают свою работу на максимальной мощности. Ким жадно начинает поглощать стейк, кусочек за кусочком. — Доён, не хочешь вина? — интересуется Джехён. Ким что-то утвердительно бормочет с полным ртом, почему-то именно сейчас хочется запить это блюдо тем самым вином. Марк ставит справа от парня бокал, который тут же берут в руки. Доён моментально делает глоток, и некая приятная нега разливается по всему телу. Он моментально расслабляется и радушно беседует с остальными о происходящих новостях, не обращая никакого внимания на некоторые фразы. — Мне, если честно, без разницы дойдут ли сюда солдаты или нет, но если они и будут, то пусть будут вкусными, — говорит Тэён, — я бы ни за что не стал есть Джехёна, мышцы такие жесткие на вкус, хотя наш Марк сможет превосходно их приготовить. Доён, ты знаешь, какой наш Джехён рельефный? — Нет, мне не доводилось к нему прикасаться, — честно отвечает он. — Ты много потерял, потрогай его руку, — парень послушно прикасается к плечу Чона. Шелковистая кожа, которую обтягивают небольшие бугорки двуглавых и трёхглавых мышц, далее по предплечью, начиная от локтя, тянулись выпирающие вены, в которые Доён не упустил возможности ткнуть пальцем. — Чувствуешь, да? Ещё у Джехёна очень вкусная кровь. Однажды он отрезал себе палец и позволил мне его облизать. Я ещё никогда в жизни ничего вкуснее не пробовал. Ах, как бы я хотел попробовать вино из него. — Никогда не пробовал кровь, — отвечает Доён, продолжая гладить соседа по его руке. — Ну почему же не пробовал? Как ты думаешь, что налито в твоём бокале? — с усмешкой произносит Ёнхо. — Это кровь? Господь, какая она вкусная, — отпивая, восхваляет напиток парень. Он ощущает, что кого-то рядом не хватает. Чьего-то голоса он так ни разу и не услышал. — А где Тэиль? — На твоей тарелке.

***

Доён с тем самым чувством, которое возникает после прочтения хорошей книги или просмотра интересного фильма, возвращается в комнату. За дверью опять слышны шаги. — Ты не хочешь в ванную? Я могу тебя сопроводить, так как давно здесь живу и уже всё знаю наизусть, — говорит Джехён, открыв дверь. — Я только за. Воздух в ванной комнате насыщается паром, исходящим от воды. Доён стаскивает с себя штаны, а затем расстёгивает рубашку, бросая её так же на пол. Всё белье он оставляет там же. — Помоги мне забраться в ванну, — говорит Джехёну. Чон берёт его за руку и доводит до ванны. — Подними ногу повыше. Мы стоим прямо возле неё. Ты чувствуешь, где воздух теплее? Там вода, — Доён, следуя инструкциям, опускает ногу, как оказалось, куда надо. Парень садится на дно, и всё его тело погружается в воду. — Могу я принять её с тобой? Она очень большая, мы оба поместимся. — Да, залезай. Вода приятно обволакивает их обоих, Доён ступнями чувствует другие ноги и игриво тыкает пальцами на ногах в джехёновское бедро. Тот, в свою очередь, сразу хватает Кима за голень и тянет на себя. Парень проезжает по дну ванны пока не упирает лбом в чужие ключицы. Он оказывается между ног Чона или Джехён оказывается между его. Доён чувствует чужие тёплые руки на своих лопатках, которые поливают его водой, слышит брызги и прижимается сильнее. Голову дурманит, он кладёт руки на плечи мужчины и прижимает к себе, однако его перетягивают на себя. Снова слышны брызги, и как вода немного разлилась на пол, теперь Доён лежал на Джехёне, ощущая его дыхание на своём лице. Его губы натыкаются на чужие и целуют их, осторожно поначалу, а затем проникая языком, кусая и всячески издеваясь. Он слышит эти причмокивания, что эхом разлетаются по комнате. Каждое нервное окончание до жути возбужденно и подаёт немыслимое количество сигналов. Джехён слишком нежный, слишком приторный, что Доён буквально задыхается и стремится за новой порцией воздуха к чужим губам, наклоняется к нему, руками прикасаясь к лицу парня. — Что это я трогаю? — Мои веки. — Почему под ними будто ничего нет? — спрашивает Ким, чуть пальцами нажимая и не ощущая ничего мешающего коже провалиться вниз. — Потому что у меня нет глаз, Доён, совсем.

***

Дни проходят как-то незаметно, в светлое время он гуляет, либо болтает с кем-то из домашних на нейтральные темы, либо читает книги: Господин не соврал, тут действительно много книг, ещё и написанных Брайлем. Вечером, во время ужина, они все вместе пьют то чудесное вино, смеются, мясо, к сожалению, закончилось через три дня, поэтому в оставшиеся дни они снова ели только овощи. Доён периодически видит что-то: обрывки из прошлого чаще всего, иногда, всё же, он будто оказывается на самом обычном перроне, по которому гуляет, но так никого и не встречает, ещё реже он видит себя в тех местах, в которых никогда не был. Однажды ему причудилось, как он всю ночь просидел за компьютером, пытаясь разгадать чужой пароль, или как преследовал какого-то парня, со спины сильно похожего на Тэиля. Но это перестало его пугать. Опьянение от местного вина приносило прекрасный успокаивающий эффект и будто смягчало все нервы. Однажды он умудрился порезаться и даже не заметил этого, пока Тэён, теперь сидящий рядом за место Тэиля, не схватил его за это руку и не принялся стараться высасывать кровь из раны. — Какой же ты приятный на вкус! Но из пальца всё же удобнее. Если ты вдруг отрежешь себе его, то я буду первым, — говорит Ли, оторвавшись, наконец, от его руки. По ночам к Доёну приходит Джехён и целует его, как в последний раз, обнимает, прижимает к себе, и засыпают они вместе, в обнимку. И в эту ночь всё должно было быть точно так же. Джехён целовал его шею, чуть покусывая и оставляя свои метки, Доён метался под ним, словно в огне, выгибался и, откинув голову назад, слишком высоко для мужчины постанывал. Чон запускает ему пальцы под рубашку и считает все выпирающие рёбра. Ким ощущает своим бедром чужое возбуждение, и тут же в его голову приходит замечательная идея. Он усаживает на Джехёна сверху и, хватаясь руками за его плечи, начинает тереться пахом о чужой. Чон начинает тяжело дышать, закусывая губы. Джехён снова подминает Кима под себя и медленно стягивает с того рубашку. Джехён берёт Доёна этой ночью, берёт так же нежно, как целовал в тот день в ванной, целуя каждый сантиметр, позволяя забыться от всего происходящего и, кажется, в чужом теле забывается сам. После они лежат, прижавшись друг к другу, абсолютно нагие, вся их одежда лежала никому ненужная, разбросанная по всей комнате. — Знаешь, что я хочу теперь, Доён? — шепчет на ухо Чон. — Я очень сильно хочу есть. Я голоден, Доён. Оба парня натягивают нехотя одежду и спускаются на кухню, тут Ким никогда не был, поэтому просто стоит возле входа и ждёт. Джехён гремит, выдвигают ящички, где-то долго копошится, а затем снова подходит и зовёт за собой. — Куда мы идём? — спрашивает Доён, когда они снова поднимаются по лестнице. — К Лукасу, ты знаешь, он такой вкусный. Комната Лукаса была четвёртая с начала. Он, как и любой слепой, спал чутко, даже слишком. — Кто это? Зачем вы пришли? — спрашивает парень, приподнявшись с постели. Джехён суёт Доёну в руку холодную металлическую рукоятку ножа. — Мы пришли на поздний ужин, — ласково отвечает Джехён, когда уже подходит слишком близко. Он вонзает лезвие, следуя лишь интуиции, но, кажется, попадает в ногу. Лукас молчит, но старается подняться и выбежать из комнаты, он ощупывает одеяло, в поисках места, из которого торчит нож, и находит, правда, поздно, Джехён, отыща одну из маленьких декоративных подушек на полу, прижимает её к лицу Лукаса покрепче, тот брыкается, старается убрать руки Чона, царапается и любыми способами хочет выжить. Доён вспоминает, каким вкусным было мясо и как давно он его не ел. Этот вкус возникает на языке, а запах перед носом. Ким на секунду вновь ощущает прожаренный кусок стейка во рту, а затем, ухватив поудобнее нож, садится на Лукаса, как в начале ночи сидел на Джехёне. Но вместо поцелуев он пронзает чужое тело десятками ударов. Нож иногда заходит туго и не хочет выходить, а иногда вовсе натыкается на кость и не проходит глубже. Однако Доёну, в любом случае, весело, и он улыбается, высоко заносит руку и опускает её. Лукас уже давно не шевелится, но Ким не хочет переставать, ему нравится ощущать, как чужая кровь марает лицо и стягивает его, застывая. — Доён, хватит, испортишь мясо, — говорит Джехён, подойдя поближе и чмокнув парня куда-то в скулу. — Слезай, надо снять с него штаны. На бёдрах самое вкусное. Они вместе стягивают штаны с Лукаса, и Чон, примеряясь, вонзает нож в тело, отрезая два средних кусочка. Доён в это время сидит рядом с ним на полу и тщательно облизывает пальцы, очищая их от остатков чужой, невыносимо вкусной, крови. — Можно я потом облизну твои пальцы тоже? — спрашивает он. — Хорошо, — комнату наполняет металлический запах, по рукам Джехёна на пол капает ещё горячая кровь. — Сейчас я сниму кожу, и ты попробуешь, — Чон протягивает Доёну в руку влажный кусочек, и он, не задумываясь, вгрызается в него. Сырое мясо, вперемешку с кровью, создают во рту целый фейерверк вкусов. Ким постанывает и съедает весь кусочек так быстро, что сам того не замечает. На лице ощущается теплота чужой крови, но она настолько приятная, что никто не собирается её убирать. — Это было самое вкусное, что я пробовал в своей жизни, — признаётся Доён. — Можно ещё? — Я знал, что тебе понравится. Поешь завтра за ужином, мы должны оставить и остальным. Лукас большой, его на всех хватит. Мы ели Тэиля целых четыре дня, а его, наверное, будем всю неделю.

***

— Джехён, ты отрезал себе второй мизинец, — кричит Марк из другого угла комнаты во время завтрака — Правда? А я и не заметил. Хочешь попробовать, Доён? — спрашивает мягкий голос справа. Ким соглашается и охотно вцепляется зубами в остаток пальца. Он ест его прямо с кожей, еле стягивая мясо с кости. Запах крови дурманяще ударяет в голову, и Ким обгладывает кости, как собака, радостно скуля от ощущения самого прекрасного микса вкусов на языке: сырое мясо, кожа и кровь. Они и правда всю неделю едят на ужин мясо. Марк всячески изощряется и удивляет их каждый раз: запекает его, жарит, делает котлеты, устраивает барбекю. Каждый раз Доён с Тэёном, как два истинных гурмана, обсуждают вкус блюда и выставляют оценки. Каждый раз Марк получает наивысшие баллы. Джехён, несмотря на еду, которую они потребляют, приходит к Доёну ночью. Он практически живёт в его комнате. Они вместе, как обычно, лежали в одной постели, и Чон снова произнёс те самые слова. — Я голоден, Доён, я жутко голоден, — парень вцепляется зубами в плечо Доёна, но тот не чувствует этого, ровно до того момента, как его собственная кровь не катится по телу. Джехён что-то пережевывает, а, проглотив, отвечает. — Ты самое вкусное, что я пробовал в своей жизни. Доён, я хочу ещё, — в этот момент он понимает, куда попал. Ким поднимается с кровати и выбегает в коридор. За ним следом выходит Чон. — Доён, я так хочу есть. Не уходи. Нет, нет, ты слишком вкусный, все должны тебя попробовать, — Ким добегает до лестницы, нащупав перила, он быстро спускается вниз и слышит, как открываются другие двери и как Джехён продолжает его догонять. — Боже, парни, вы бы знали, какой он вкусный. Доён в тысячу раз вкуснее Тэна, Ёнхо, вы просто обязаны его попробовать. — Я ведь чувствовал, какой он чудесный, — облизывается Тэён и спускается вслед за парнем. Доён в панике забывает, что и где находится, он спотыкается об каждый угол и бьётся головой. Сердце у него стучит где-то в ушах, он теряется, не понимает, где находится. Доён будто в лабиринте, тыкаясь руками, он везде находит лишь очередную стену, а фразы разносятся со всех сторон. — Доён, успокойся. — Ммм, ты так приятно пахнешь. — Я уверен, у тебя прекрасный вкус. — Доён, мне так хочется кушать. Ким теряется в панике, ему кажется, что вот-вот и его сожрут заживо, вонзятся зубами в его плоть и будут сгрызать вплоть до самых костей, его кровь будет течь по их рукам, пачкая одежду, а затем Марк разделает его на порционные кусочки, и в следующую субботу, как следует замариновав, они все вместе будут наслаждаться барбекю. Но вдруг новая дверь открывается. — Что происходит? — Доён знает этот голос, это голос того самого господина-провожающего. Он бежит на этот голос в надежде спастись. — Господин Кун, этот мальчик такой сладкий на вкус, — Ким уже совсем близок к тому господину, он падает к нему в руки. — Спасите меня, пожалуйста, спасите, — молит Доён. Кун берет доёновскую глотку в свои руки и поворачивает шею до упора. Тело Доёна с громким звуком падает на пол.