Вверх-вниз

Солнечные капли стекали на асфальт сквозь сочную июльскую зелень, от жары над тротуарами поднималось зыбкое марево. В тени листвы было чуть прохладнее. Андрей поправил лёгкий шейный платок, он не любил лето: сложно подобрать одежду, чтобы скрыть шрам, и всё время жарко. Хотя Анатолий пытался убедить его, что в этом нет смысла, шрам старый и его почти не видно, к тому же всем на всех плевать и никто никого пристально не рассматривает. Но привычки умирают долго, а некоторые врастают в подкорку и остаются навсегда. Андрей давно здесь не был и всё не решался войти, ходил взад и вперёд напротив парадной. Так легко оказалось притвориться, что этой части его жизни нет, не вспоминать и позволить себе быть счастливым, оставив прошлое в прошлом, хотя бы ненадолго. А сейчас ему вдруг стало стыдно за это. Отринуть можно воспоминания, а не живого человека, не того, кого когда-то любил больше жизни. Анатолий окружил его коконом своей заботы и любви, оградив от всех негативных эмоций и мыслей. Андрей никогда бы не подумал, что человек с такой внешностью и такой манерой общения, производивший поначалу впечатление недалёкого и грубовато-хамоватого, может оказаться настолько нежным, ласковым и внимательным любовником. И всё же Андрей до сих пор не смог рассказать ему всего. Несмотря на то, что Анатолий всегда принимал его со всеми недостатками и мирился со всеми странностями, кое-что он ещё не готов был ему раскрыть. Ключ гладко провернулся в замке, дверь открылась бесшумно, но едва Андрей переступил порог, Феликс уже вышел к нему из кухни, вытирая руки белоснежным полотенцем, перекрывая своей массивной фигурой льющийся из окна в коридор поток света. — Дня, Андрей Александрович, — пробасил он. — Давненько вы не заглядывали. — Да, давненько, — повторил за ним Андрей, вместо приветствия, чувствуя себя немного неловко под его пристальным взглядом. — Как он? — кивнул в сторону дальней комнаты. — Доктор в этом месяце уже был? — Был конечно. Изменений и улучшений нет, — пожал широкими плечами Феликс. — Но мне кажется, он радуется лету. Я стараюсь чаще вывозить его на прогулку, он подставляет лицо солнцу. Ночью перестал стонать. Андрей кивнул, глядя на плотно прикрытую белую дверь. — Он не спит? Хочу его увидеть. — Не спит. Мы как раз погулять собирались. — Хорошо, тогда я с вами. Поедем в Ораниенбаум, ты поведешь. — Там сейчас людей немало, уверены? — Ничего, мы поглубже уйдём. Он любил это место, когда-то мы часто там бывали. — Лады. Он готов. Сейчас я быстро переоденусь, подгоню машину и помогу вам спуститься. Постояв ещё несколько секунд в коридоре, Андрей наконец решился, отворил дверь комнаты и прошёл внутрь. Кресло стояло у окна. Лучшее кресло-каталка, что он смог найти и лучшая видовая квартира, чтобы не скучно было часами сидеть у окна. — Здравствуй, Мишенька, — мягко проговорил Андрей, присев на корточки у его коленей. — Прости, что давно не навещал. Как ты тут? Андрей взял его безвольную руку и нежно коснулся губами прохладных пальцев. Прижался щекой к тыльной стороне ладони. Больно было видеть его таким, невыносимо. Худенький, слабый, бледный. Русые волосы почти полностью поседели, лицо ещё такое молодое, но тёмные тени намертво прописались под прозрачно-серыми глазами, в которых отсутствовало какое-либо выражение. Никакого узнавания, ничего. Андрей ласково погладил его щёку, поправил отросшую чёлку, прикрыв уродливый шрам на лбу. Он не рассказал Анатолию, что Дима тогда убил не только себя. Тот пришел к Мише с намерением забрать и его на тот свет. Такая глупая драма. Трагедия, уровня дамских романов. И Андрей во всём винил себя. Не заметил вовремя, не верно оценил ситуацию и степень опасности, на многое закрывал глаза и не придавал значения. Он испортил Мише жизнь давно и теперь уже только добил, обрёк на это жалкое существование, не в силах отпустить. Целое состояние бросил на то, чтобы его удержали на краю, и после на лечение, физиотерапию, на эту новую квартиру, процедуры, личного врача и Феликса — грубоватого, но исполнительного и заботливого медбрата, которого Андрей углядел в первой клинике, где лежал Миша, и уговорил работать только на него, ухаживать за Мишей круглосуточно. Андрей не жалел никаких средств, хоть врачи и твердили ему, что всё безнадёжно. Но Ян нашёл в Австрии нейрохирурга, предложившего операцию, которая могла вернуть Мише самосознание и частично восстановить подвижность. И Андрей уцепился за эту надежду. Операцию назначили на октябрь. — Что будешь делать, если он придёт в себя? — спросил у него недавно Ян. — Я так понимаю, Анатолий до сих пор не знает о нём. Славный, добрый Ян до сих пор считал, что должен приглядывать за ними обоими, как обещал когда-то Виктору. А может, ещё и чувствовал себя обязанным за знакомство с Лёшкой и за то, что Андрей вытащил этого мелкого дурика почти с того света. В тот момент Андрей не нашёл, что ему ответить. Он никогда не сможет оставить Мишу, тем более теперь. Станет тот чуть более самостоятельным или навсегда останется таким, как сейчас — не имело значения. Миша — его крест, и он продолжит его нести. Колёса кресла мягко катились по дорожкам парка. Они с Мишей были только вдвоем, впервые за очень долгое время. Недовольный и обеспокоенный таким решением Феликс остался у машины. Андрей ушёл далеко вглубь парка, подальше от дворца и павильонов со снующими туда-сюда туристами и прогуливающимися семьями соскучившихся по природе горожан. Зелёный сумрак окружил их спокойствием и чуть влажной прохладой. За оградой чинно прогуливались олени, с шорохом и чириканьем перелетали с ветки на ветку бойкие птицы. Андрей вдохнул густой, насыщенный воздух и, наконец решившись, заговорил. — Я встретил одного человека, Миш. Его зовут Анатолий, — он оборвал себя нервным смешком. — Представляю, как ты бы закатил глаза и обреченно вздохнул, приготовившись выслушать историю об очередном моём ухажёре, — Андрей погладил его по голове, поправил взъерошенные ветром прядки. — Но сейчас всё немного иначе. Я, знаешь… знаешь, я кажется люблю его. Он такой простой, Миш! Без всяких заморочек. Открытый, честный. Очень добрый и понимающий. И он принял меня таким, какой я есть. С ним я отдыхаю. Он — моя тихая гавань. Пафосно, наверное, звучит, да? — фыркнул Андрей. Помолчал немного, глядя на флегматично жующего морковку оленя. — Но ты не бойся, Мишенька, я тебя не брошу. Просто хочу, чтобы ты знал, что у меня в жизни происходит. Ты всегда волновался, иногда чересчур сильно, правда? Но я в порядке, я ведь тебе обещал, что буду. И с Толиком я вас обязательно познакомлю. Уверен, что он сможет понять и принять. Как Вик когда-то. Я ведь без тебя никуда, Миш. Ты только очнись. Так хочу услышать тебя снова, — совсем тихо, задушено пробормотал Андрей, склонившись к его макушке и прижавшись к ней лбом. — Вернись ко мне, Мишенька, я так скучаю! Андрей выпрямился, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, прогоняя боль в груди, возвращая себе самообладание. Немного успокоившись, покатил кресло дальше, свернув на тропинку, ведущую в обратную сторону. Феликс будет ворчать, что они так долго. Отгонит Андрея и начнёт суетиться вокруг Миши, проверяя, не замёрз ли тот или напротив, не стало ли ему жарко, как самая заботливая на свете нянька. Андрей знал, что не ошибся в нём, и полностью ему доверял. Теперь оставалось только рассказать Анатолию, до октября рассказать ему всё. И надеяться, что тот в очередной раз сможет понять. Принять, что Миша никуда не денется из его жизни, что никого, кроме Андрея, у него нет, и вся ответственность за него лежит на плечах Андрея. Когда-то очень давно он заявил Виктору, что никого и никогда не сможет полюбить так, как Мишу, никто не станет ему ближе и роднее. Сейчас Андрей бы уже не стал объявлять так ультимативно и категорично. Но Миша в любом случае был и остаётся частью него, его души и сердца, и этого не изменить.