Одна. Две. Любовь. Никак.

Под гнетом свинцовых туч мрак окутывал здешние окрестности. Поднимался ветер, который только набирал свои силы, подминая под себя все новые и новые обессилевшие за лето деревья. На церковной площади листья разноцветными вихрями враз взметнулись вверх, разбавляя красками мрачные виды. Вороны, кружившие над золотым пиком церкви, видели ещё одного нарушителя покоя этих заброшенных мест - в центре площади, разгребая осенний покров, шла фигура в чёрном плаще. Её босые ноги, виднеющиеся из-под плаща, будто нехотя следовавшие за телом, волочились где-то позади и волосы, не спрятанные под капюшон, будто, не чувствуя рев ветра, замерли в ожидании. И хоть с каждым последующим шагом, она уверено ступала по вымощенной плитке, с лёгкостью преодолевала оставшееся расстояние до церкви, дорога казалась длиннее, чем выглядела. Фигура в чёрном, поднявшись по паперти (крыльцо перед входом в церковь), встретила побитую временем кирпично-красную арку, которая медленно переходила в само здание, нутро которого пряталось за ржавеющими воротами. И когда-то яркие, золотистые фигуры на них превратились во что-то демонически-ржавеющее, с явными намеками на заброшенность этого места.       Из-под плаща к ручке ворот протянулись тощие пальцы. Раздался скрип, за ним скрежет, распугавший ещё пару вороньих голов, гордо восседавших на крыше. Ворота стали расходиться в стороны, оставляя за собой чёрные следы. Тишина. Поднялось облако пыли. Спустя минуту, будто ничего и не произошло, воздух пронзила монотонная речь проповедницы: "Idem, sexus matrimonial. Hostis generis humans". Фигура оглядела помещение церкви, большую часть которой занимали скамьи со сидящим на них мужами в белых балахонах и остроконечными капюшонами. За наосом (центральная часть христианского храма, где во время богослужения находятся пришедшие в храм молящиеся) шли ступеньки к пьедесталу, по которому расхаживала проповедница средних лет, одетая в белую длинную робу, а позади неё стоял крест длиною в несколько метров. На кресте, повторяя смерть Иисуса, была распята девушка. Истощение, терзавшее страдалицу несколько дней, превратило ее в старую деву в изодранной одежде с сереющими от грязи волосами. Но фигура в чёрном узнала ее по маленькому талисману в виде полумесяца на шее - это была та девушка, за которой она пришла. Оставшиеся силы девушка пыталась тратить на жалкие попытки сопротивления железным колам, вбитым в плоть. Фигура сквозь зубы проскрежетала, - "ублюдки". - Вы что-то хотели спросить? - донеслось с пьедестала. - Как вы посмели её содержать таким образом? - тихо и монотонно спросила фигура. - Кого её? - женщина посмотрела на крест, а затем снова обратилась к фигуре в чёрном, - это грешница! И ей положено быть там, куда привела её паскудная жизнь. - Грешница? Паскудная жизнь? - мужи вставали по одному и направлялись к источнику гнева. - Если вы не против конечно, я спрошу перед тем, как повесить вас рядом с ней - как вас зовут? - приглядываясь, спросила проповедница. - Меня..., - фигура оскалила зубы, и резким движением сняла капюшон, скрывающий прекрасное лицо юной девы, с порезом на левом глазу. - Ах, - женщина восторженно вздохнула, - это вы, Мари. А я вас вовсе не ждала. Так бы одела что-нибудь неприличней... Как вы любите. Да и её, - указала на крест, - одела бы соответственно вашим желаниям. Хотя... Это можно и сейчас исправить. Женщина подошла к кресту, в руке которой уже оказался мелкий нож. Медленным движением снизу-вверх она стала разрезать серую от грязи майку, восклицая: «Сегодня обагриться день кровью грешницы!». Девушка уже была не в силах сопротивляться и она, склонив голову, смотрела, как ее тело обнажалось. Проповедница с трудом дорвала обрывки майки и распахнула их перед наблюдателями. Единственным, что защищало ее грудь был лифчик. Мари попыталась прорваться через окруживших ее и застывших при виде оголявшейся девушки мужей, которые вовремя очнулись и с силой схватили ее за руки. А женщина в это время обошла крест и заявила: «А теперь мы освободим ее ноги от столь грубой и несносной одежды». Трудно поддающиеся ножу джинсы пошли следующими на разрез. Сначала были разрезаны вдоль, а затем грубым движением рук сорваны с тела. Девушка, оставшись в нижнем белье, уже без чувств висела на кресте. Колы, вбитые в ее плоть уже перестали источать алую кровь. -"Ах, вы твари! - закричала девушка, вырываясь из рук мужей, и в тот же миг её кисти вспыхнули ярким пламенем. И уже властный голос разнесся по церкви: «Никто не достоин прикасаться к её одежде и телу, а тем более, таким как вы, нельзя даже смотреть в её сторону." Земля затрещала, а вместе с ней пол церкви стал расходиться трещинами. Один из мужей, проявив свою храбрость, или глупость, двинулся в сторону девушки, за что первый узрел гнев Мари, растворившись в пламени, которое извергалось из недавно возникшей под ними щели. Мари, почти левитируя, достала из ножен сверкающий меч, рукоять которого сияла как звезда. -"Неужели это Иллигрис? Меч, подаренный самой звездой?" - пошёл шумок в толпе недоумевающих мужей. -"Ильгарнио" - прошептала девушка и меч, который был простым металлом, окутался белым с чёрными языками пламенем. Мужи, как и полагается им, достали из ножен свои железяки и всем скопом двинулись на Мари. Девушка одним лёгким выпадом в сердце сразила первого мужчину, и тут же, увернувшись от двух последующих ударов, вернулась на свое место. Затем она сожгла ещё одного мужчину, при этом парировав летящий сбоку удар. Но один из мужей, подкравшись сзади, поранил ей щиколотку, и та упала на мёртвое, но тёплое тело одного из врагов. Мари резко обернулась, ведь оставалось ещё около дюжины мужей. Собрав всю силу меча и проведя её через себя, она произнесла "Мильгрис" и перед ней в мгновение раздался оглушительный, белый взрыв. На секунду она потеряла сознание и пришла в себя уже окутанной белым пламенем, который сжигал церковь изнутри. Трупы мужей один за другим загорались, оставляя после себя только обугленные скелеты. Мари откинула меч, как какое-то проклятие, и тут же кинулась к кресту, верхушка которого уже воспламенилась. Она была не в силах помочь девушке. Колы были прочно вбиты как в плоть, так и в сам крест. Она была вынуждена смотреть, как загорается все новая и новая часть её миниатюрного тела, которое некогда дарило ей тепло и нежность, как красота, от которой она не могла оторвать взгляд, смывается пламенем. Мари рухнула на колени. На пол стали капать слезы. Так прошли минуты. Так прошли часы.       Было далеко за полночь, почти вся ночная живность давно сгинула во сне, но молчание нарушили открывающиеся врата церкви, единственное что осталось не тронутым. Фигура в чёрном вышла из самозабвения, волоча за собой сверкающий меч. Она глубоко вдохнула уже свежеющий воздух. А затем медленно пошла прочь от этого места.