Пепел

С раннего детства я многое слышала о смерти, немало её повидала, но... Клянусь Богом и памятью отца, я никогда не думала, что умирать так страшно! Ужасная боль, вытягивающая из тебя остатки жизненных сил, — всего лишь боль, а вот сама смерть... Это тотальный конец всему, что было и могло бы быть. Жирная точка, крест, черта... Можно называть её как угодно — суть от этого не изменится. Смерть есть смерть, и тут уж ничего не попишешь. Знаю, звучит слишком пафосно и, быть может, наигранно, но это так. А самое страшное во всём этом то, что я вынуждена уйти от них,.. От людей, которые для меня дороже целого мира. Тысячи... Тысячи невысказанных слов застревают в глотке, точно острые бритвы. Столько всего нужно сказать, столько сделать... Боже! Я не могу! Не могу уйти от них, не попрощавшись, но слова так и не лезут с языка. Хотя... что значат слова? Это ведь всего лишь горстка звуков, которые не выразят и сотой доли того, что мне хочется им сказать. Например, тому здоровяку, коим является Сэм Винчестер, я хотела бы сказать, что совсем на него не в обиде за тот случай в баре, когда он под влиянием демона чуть меня не прикончил. У матери я хотела бы попросить прощения за все ошибки, совершённые мной в попытках доказать свою самостоятельность. А вот Дину... Глядя на него, я готова взвыть от боли, которая рвёт мою душу с методичной точностью уже не первый год. Я любила и люблю этого заносчивого, нахального, непредсказуемого и до одури сексуального парня с глазами цвета весенней листвы. Всё это — лишь вершки того, что им следовало бы услышать, но даже на это я уже не способна. Я слишком слаба для подобных излияний и была слаба всегда. Подорвать себя и псов, чтобы они все спаслись, чтобы они жили и боролись дальше, чтобы моя смерть не была напрасной — вот чего я хочу. Но моя идея принимается в штыки всеми, больше всего негодует Дин. Ведь именно он пару минут назад орал, что меня нужно тащить в больницу, пока не услышал мою оценку собственного состояния. Мама решает остаться со мной, и это... Это выбивает добрый клок из тех жалких остатков моего самообладания. Кажется, я плачу. И делаю это уже очень долго. Прощания никогда не давались мне легко, а сейчас я вообще не в силах даже пошевелиться. Все смотрят на меня, едва сдерживаясь от рыданий, и молчат. Я знаю, что они хотят сказать. Ведь это стандартный набор утешений, который мне уже ничем не поможет, равно как и им. Кто-то всё-таки начинает говорить, но и звуки с трудом прорываются сквозь пелену моего сознания, не принося ничего, кроме отчаяния. Чертовски страшно... Уже помутившимся взором я различаю напротив себя старшего Винчестера. Не знаю, говорит ли он что-нибудь, но его глаза полны слёз. Он наклоняется и осторожно касается моих губ своими. Горечь первого и последнего поцелуя обжигает и оседает на губах подобно пеплу, заставляя на мгновение начать снова чувствовать. Его губы нежные и тёплые, они порождают во мне ещё большее отчаяние. Мне необычайно хочется жить, хочется быть с ним, но это несбыточные мечты. Отстраняясь, он долго смотрит мне в глаза, пытаясь ободряюще улыбнуться. Затем, прижимается губами к моему лбу. И быстро уходит. Навсегда. Отворив дверь для псов, мать что-то кричит и, прижав меня к себе, жмёт на кнопку, приводящую бомбу в действие. Пронзительное шипение и оглушительный грохот — вот то, что я слышу последним, а мощная волна взрыва рвёт моё тело на куски... С раннего детства я многое слышала о смерти, немало её повидала, но... Клянусь Богом, я никогда не думала, что умирать так страшно!