Деон

      По коридорам раздался дробный смех. Он опять проснулся. Врачи уже не ждали, настанет ли когда-нибудь тот день, когда он просто не проснётся от количества выпиваемых им лекарств. Но этот чёртов сукин сын обладал по истине слоновьим здоровьем. Чтоб он горел в Аду, мразь!       Деона Форса определил в клинику суд. По показаниям следственного врача, парень обладал шизофренией и сильнейшей паранойей. И на фоне этого он убивал людей. По его словам, жертвы следили за ним, они хотели его, они шептались за его спиной. А затем появлялся Чёрный. Он всегда появлялся внезапно и так же внезапно уходил. Он говорил ему об этом, о том, что они желают его, и что он должен утолить их желание, чтобы им не пришлось постоянно самоудовлетворяться. Он называл его инкубом и говорил, что после него они не захотят никого больше. Им будет нужен только он. Ему льстило это, и он соглашался. Он соблазнял свою жертву, он продумывал изощрённые планы, чтобы ему не смели отказать.       Женщины, мужчина, парни, девушки… Без разницы. Главное: они хотели его! А когда потом, после всего действа, они не возвращались, не ползали у него в ногах, страстно желая, моля его повторить, вновь приходил Черный и говорил, что они — отступники! Что их нужно наказать! После него не может быть никого другого! И они придумывали план. И их план срабатывал всегда гладко, его очень долго не могли найти. Пока он не оступился. Он так и не понял где. Чёрный тоже теряется в догадках…       На допросе вместе с Деоном, по его словам, присутствовал и сам Чёрный. На самом же деле парень вёл разговор со своей тенью, отбрасываемой назад от света лампы на столе. Очень раздражался на то, что Чёрный прячется у него за спиной и не хочет рассказать полиции о них. О том, что так и должно якобы быть. Чтобы они поняли и отпустили. Суд признал Форса невменяемым и определил его в психиатрическую лечебницу имени Дурза. Лечебницу, которая хуже тюрьмы. Лечебницу, где ты скорее умрёшь или превратишься в овоща, нежели пойдут какие-то сдвиги в лучшую сторону. Ну, а кому охота возиться с маньяком? Семьи у него нет, чтобы оплачивать лечение в более пристойной клинике, а государство не будет содержать какого-то помешанного щенка. Пусть лучше гниёт и сдохнет от одиночества.       А Форс всё смеялся. Дробно, истерически. Каждое утро так. По его словам, Чёрный взбадривает его весёлой шуткой. Каждый раз она была чернушного характера, и врачи перестали спрашивать. Иначе просто отпадал аппетит. Его ненавидели. Ему желали смерти. Он довёл до самоубийства двух молоденьких медсестёр, по несчастью попавших сюда по распределению. Добрая половина представительниц женского пола из персонала больницы хоть раз состояла с ним в половых отношениях. Но об этом молчали и не знали до последнего. Он мог сам рассказать. Лекарства ему давали от его болезни, не придерёшься, но в таких соотношениях, что уже давно, должны были проявиться побочные эффекты. Но его ничего не брало. В последнее время ему стали подмешивать сильнодействующее снотворное в еду по вечерам, постепенно увеличивая дозу. Врачи надеялись, что он не проснётся больше. Но каждое утро он смеялся за дверями своей палаты.       Таков был рассказ седого мужчины с резким, будто неаккуратно вытесанным лицом. Этот мужчина был главврачом, а его собеседник — бывший студент, парень двадцати лет, кареглазый, светло-русый, улыбчивый. «Как жаль, что работа здесь убьёт эту детскую улыбку у него на лице. И не хотелось бы ставить его к этому чёртовому «суккубу-инкубу». Но никто больше не соглашается даже приносить ему еду. Надеюсь, что его нервы окажутся попрочнее, чем у бедных девушек. Ещё одного суда не выдержат уже мои…» — печально подумал главврач. В слух же сказал: — Вы имеете право отказаться от него, мистер Долгин. У нас есть менее… ммм… Потенциально опасные пациенты. Я рассказал вам о нём по причине отсутствия санитара, закреплённого за его палатой. Я могу приказать любому из подчинённых работать с ним, но мне их жаль… И вас жаль. Поэтому я предоставляю вам право выбора во избежание неприятных инцидентов. — мужчина поморщился, вспоминая синюшное тело молоденькой медсестры, болтающееся на шарфе в процедурной. Вторая покончила с собой на своей квартире. — Позвольте, я попробую. Если мне будет тяжело, я обязательно вам доложу. Тогда уж думаю после такого «фрукта» я смогу справиться с любым. — озорно сверкнул глазами собеседник. «Совсем ещё мальчишка. Жалко. Но он сам выбрал, работа не волк. Долгин… А имя… Персиваль…» — Что ж… Можете преступать. Я попрошу старшую сестру ознакомить вас с основными моментами и на первое время выдать карту больницы. Она достаточно большая, и в ней довольно запутанные коридоры. Здание старое, достраивалось и перестраивалось много раз. Когда пообвыкнитесь, я думаю, вы прекрасно обойдётесь без неё. И главное, старайтесь поменьше разговаривать с пациентом. В ваши обязанности входит кормёжка и уборка, дополнительно небольшое медицинское вмешательство и доставка его на процедуры. Этот объект умеет убалтывать и укладывать под себя. Я думаю вам это ни к чему. А во время разговора вы можете включить в нём азарт. Ему захочется во что бы это не стало завладеть вами. «Как было с теми несчастными дурочками». — Он может так же применить силу. Его палата отдалённая, персонала немного, и в случае чего мы не сможем вам немедленно помочь. — Не волнуйтесь, мистер Ламгон. Я постараюсь не провоцировать его на подобные вещи. — Да, и не обращайте внимание на его разговоры с тенью. И не отвечайте на вопросы от лица «Чёрного». Они часто оказываются с двойным дном и весьма провокационные. Удачи вам. — мужчина встал, его собеседник тоже. Последовало рукопожатие. — Благодарю. — парень вновь открыто улыбнулся, озорно сверкнул глазами и скрылся за дверями кабинета.       Главврач тяжело вздохнул, глядя вслед пареньку, и связался по внутреннему кому со старшей сестрой. Пусть заодно и присмотрит за ним пару дней, если будут какие-то посылы, сразу доложит ему. Он переведёт его на менее проблемного «постояльца». А то у мужчины сложилось такое впечатление, что Персиваль будет молчать до последнего, а там уже будет слишком поздно…       А Перси стоял в коридоре и не мог понять: что-то неуловимо изменилось с того момента, как он зашёл в кабинет главврача. Наконец, до него дошло! По коридору больше не звучал смех, дробью отскакивая от унылых стен.