Молчать о любви

Святую заповедь наемника «Ни слова о любви» Джесси соблюдал неуклонно, ничего не говорил вслух. Хотя в постели он был нежен и внимателен, притрагивался аккуратно и легко, не желая лишний раз потревожить шрамы Гэндзи, целовал, практически не касаясь губами; обнимал, не смыкая объятий. От этих касаний, едва обозначенных, внутри было почему-то горько: зачем все это, если он даже не желает поговорить об отношениях и никогда не остается на ночь? — Не могу, сердце мое. «Сердце мое»… Гэндзи хмурился каждый раз, когда слышал эту фразу, не понимая, как ее расценивать. Признание? Ласковое обращение? Привычная фраза, слетающая с губ? Ангелу он называл «Душа моя» с точно такой же интонацией, теплой и немного насмешливой. То же самое? Спрашивать казалось неуместным. — О чем задумался, сердце мое? — Джесси подошел сзади, нарочито звякнув пару раз шпорами, положил руки поверх брони, обнимая за пояс, привлек к себе, поцеловал обнаженное плечо. — Просто смотрю в окно. — А что интересного там показывают? — еще один поцелуй, практически целомудренный. Гэндзи сделал шаг вперед. Так и есть — Джесси даже не попытался удержать, выпустил так легко, словно не обнимал только что. — Я удаляюсь к себе, — Гэндзи направился прочь. — Составить тебе компанию? Он оглянулся. Джесси стоял, привалившись плечом к стене, черное пятно на фоне светлой стены, смотрел, улыбаясь, потом сунул в рот сигариллу, принялся перекатывать из одного угла рта в другой, не прикуривая. — Не сегодня. Улыбка погасла. — Что-то случилось, сердце мое? — Нет, — Гэндзи ответил правду. Ничего не случилось из того, что он успел себе намечтать, пока был подростком: ни всепоглощающей любви, ни счастья, ни страстного секса. Ничего у него не было, только незаметные касания, неощутимые поцелуи, даже оргазмы словно смазывались, как будто это все было не с ним, а во сне, прекрасном и светлом, но от которого приходилось пробуждаться в одиночестве на холодной постели. — Но ты точно в порядке? — Джесси сдвинулся с места. — Да. Просто хочу сегодня побыть один, только и всего. Сегодня, завтра и всегда. Так будет честнее: не питать ложных иллюзий, просто хорошо выполнять свою работу, получать в награду одобрительный взгляд, выслушивать похвалу и уходить прочь ото всех. Жалование, положенное агентам, выплачивалось исправно, его Гэндзи почти не тратил, разве что скидывался на общие дни рождения и платил за себя в кафе и кино на свиданиях с Джесси. Теперь и на это тратить не придется. — Я загляну попозже, — слегка растерянно сказал вслед Джесси. — Не стоит. Вслед звучали еще какие-то вопросы, но Гэндзи уже скрылся за дверью своей комнаты, привалился к ней спиной, почти стек — если так можно было сказать о киборге — на пол. Поднял руки, стащил маску, уронив, зарылся пальцами в волосы. Никакого представления о том, что теперь делать, не было. Он знал, что Джесси там, за дверью, с другой стороны, стоит и смотрит, не понимая, что случилось. Гэндзи даже не надо было выглядывать в коридор, чтобы видеть, как Джесси поднимает руку, чтобы постучать, затем опускает ее и снова долго смотрит то на дверь, то на стену. — Гэндзи, сердце мое… От этого голоса внутри что-то переворачивалось, царапало, саднило, хотелось то ли зажать ладонями уши, чтобы никогда не слышать его больше, то ли распахнуть дверь и броситься в объятия, вцепиться, потребовать, чтобы Джесси перестал уже нежничать и оберегать. Нашел хрупкую фарфоровую фигурку, металлического киборга, которого не может помять даже столкновение с машиной. — Уходи, — беззвучно попросил он, чувствуя, как по щекам текут слезы. — Просто уходи. — Гэндзи, ты точно в порядке? Следовало собраться, вытереть слезы, напомнить себе, что это недостойно гордого имени Шимада — корчиться на полу в рыданиях. Но не получалось. — Поговори со мной, — не отставал Джесси. — Пожалуйста. Я не уйду, пока ты не откроешь дверь и не скажешь, что все в порядке. Сердце мое, ты меня слышишь? — Да в порядке я! — крикнул Гэндзи. — В порядке! Что со мной может случиться? Голос предательски срывался и дрожал. — Открой дверь! — Убирайся! О том, что у Джесси есть ключ-карта от этой комнаты, выданная как раз на случай, если понадобится проведать Гэндзи после очередного возвращения из медпункта, как-то благополучно позабылось. И когда дверь распахнулась, Гэндзи не повалился под ноги Джесси только потому, что сориентировался вовремя. — Что ты… Джесси уселся рядом, сцапал, обнял, прижимая к себе, в этот раз уже довольно крепко, не давая дернуться. — Что с тобой, сердце мое? — Да почему ты меня так называешь? — Потому что без тебя я жить не смогу так же, как и без сердца, — Джесси слегка смутился. — Странно прозвучало, да? Молчи, я знаю, что в комплиментах я ужасен. — Поэтому ничего не говоришь? Джесси уткнулся ему в грудь лбом, сложившись почти пополам. — Тебе вряд ли понравилось бы, если б я сказал, что ты прекраснее банки консервированной фасоли. — А я прекраснее? — заинтересовался Гэндзи. — Намного. Это… Когда мне было пятнадцать, жрать было нечего, я наудачу залез в какой-то старый дом, там в шкафу нашлась банка фасоли… Я до этого четыре дня не ел. Ну и вот. Ты лучше той фасоли. Гэндзи слегка опешил, потом улыбнулся. — Знаешь, твои комплименты — самое красивое, что я слышал в своей жизни. Джесси вздохнул, потом поднял голову. — Эй, ты плакал? — Не плакал, а промывал линзы, — Гэндзи слегка пошевелился, устраиваясь поудобнее на руках возлюбленного. — А знаешь, ты — как море в шторм. — В смысле, тебя от меня тошнит? — В смысле, такой же неукротимый. И о любви говорить совсем не нужно.