Доминоштайн

Хейко очень волновался. Ладони противно потели, и даже под левым глазом раздражающе подергивалось. Так и хотелось прижать это место пальцем. Но потом стало ясно, что те два здоровяка-альфы, с которыми он сейчас и вел переговоры, действительно рассматривают назначенную ими встречу как сугубо деловую: Хейко услугу им, они деньги ему. Причем все в строгом соответствии с профессионально составленным документом, в котором, кажется, был оговорен каждый вздох, каждая мысль и каждый поступок. Суть была проста: Хейко в течение трех лет станет изображать любовника этих двух парней, они же все это время будут ему исправно платить и, более того, возьмут на себя обязанности по содержанию всей его семьи. А была она немаленькой: престарелый о-дедушка — инвалид-колясочник, двое родных братьев Хейко — альфа и бета мал мала меньше, и двоюродный брат омега, который хоть и был постарше и здорово помогал, но пока всего лишь учился в старших классах школы. Тройственные союзы, вроде того, который предлагался сейчас Хейко, не были чем-то невероятным. Зачастую затейница-природа распоряжалась так, что либо у одного омеги истинными оказывались сразу двое альф, либо один альфа становился парой двоим омегам. А потому в законодательстве была официально прописана возможность заключения браков такого рода. Но в этом-то случае ни о каком замужестве и уж тем более ни о какой истинности речь не шла! Запахи альф, которые явно до поры желали скрыть свои лица, а потому даже в помещении, где и шли переговоры, не снимали темные очки и капюшоны просторных худи, оказались привлекательными, но не более. Да и не важно это было на самом деле: в договоре, который Хейко изучал уже по третьему кругу (и в котором, кстати, стояли пробелы на тех местах, где должны были стоять имена альф), четко прописывалось то, что интимной жизни между ним и его будущими «любовниками» не предполагается: никаких обязанностей такого рода, никакого принуждения. Хейко лишь должен жить в том доме, который альфы снимут для него и его семьи; изредка, когда они будут наезжать к нему в гости, спать с ними в общей постели, чтобы нести на себе их запахи; посещать с ними разного рода мероприятия и, главное, хранить полное и стопроцентное молчание об истинном положении вещей в их тройственном союзе. О том, что он фиктивный… — Ты нас как потенциальный сексуальный партнер не интересуешь. Извини, но уж как есть. Но мы и не предлагаем тебе, Хейко, все это время хранить целибат, — говорил один из альф — тот, что был пониже ростом. Второй — здоровяк с татуировкой на правой руке, которая уползала с кисти вверх, под рукав — все больше отмалчивался и вообще выглядел не сильно довольным происходящим. Так что Хейко решил для себя, что инициатором всей этой авантюры является не он, а второй — тот, что и вел переговоры и теперь рассказывал своему потенциальному фиктивному «любовнику», как ему можно будет трахаться. Стало противно, но мыслей отказаться от сделки не возникло. Во-первых, Хейко все это было действительно нужно, а во-вторых, в будущем столь взвешенный подход даже к мелочам мог пойти только на пользу. — Мы все понимаем, — продолжал тем временем альфа, — но настаиваем на том, чтобы все твои встречи во время течек или просто ради… удовольствия носили тайный характер. Никто не должен об этом узнать. А это, поверь, соблюсти будет нелегко. Мы хотим, чтобы ты понимал, на что идешь. Хейко кивнул. На самом деле все эти омежьи проблемы его беспокоили мало. Он уже не первую течку обходился собственными силами. Причиной этого воздержания стал альфа, которого Хейко считал своей любовью, своей надежей* и опорой, своим будущим мужем, но который бросил его в самый трудный момент. Бросил просто потому, что испугался ответственности, потому, что оказался слабаком… Произошло это как раз после того, как на Хейко свалилось огромное горе: оба его родителя, а вместе с ними родной брат отца и его супруг погибли. Тогда беда пришла во многие семьи. Катастрофа была ужасной — в силу каких-то диких обстоятельств товарный поезд оказался на пути пассажирского. Сотни пострадавших, десятки погибших. И среди них — члены семьи Хейко. Государство заплатило изрядную компенсацию. Это здорово помогло в первое время. Но Хейко тогда еще был студентом, а о-дедушкина пенсия — мизерной. Зато трое детей — родные братья Хейко альфа Джерт и бета Йован, а вместе с ними и взятый на попечение сын погибшего дяди омега Вук (или Вуки, как звали его все) — постоянно требовали времени, сил и денег. Тогда-то жених Хейко — Грегор Краузе — и сбежал, оставив своего теперь уже бывшего партнера разбираться с его проблемами самостоятельно. В какой-то степени его можно было понять: молодому альфе хотелось веселья, шумных компаний, интересных поездок… Крепкого сна по ночам, наконец. А омега, на руках у которого разом оказалась куча маленьких детей да еще и больной старик, для такой вот легкой, молодой жизни не годился совсем. Более того, был для нее настоящей помехой. Так что Грегор ушел. А потом кончились деньги… Доучиться Хейко успел и даже нашел работу по специальности — в сетевом ресторане неподалеку от дома, — но зарплаты только-только начинающего свою карьеру кондитера все равно постоянно не хватало. А тут еще и младшему брату потребовалась сложная операция. В больнице Хейко все по этому поводу четко объяснили: если сделать прямо сейчас, то ребенок точно поправится и все у него будет нормально, если протянуть, то ничего гарантировать нельзя. Но! Быстро — только за деньги. А если ждать квоту на бесплатное, вроде бы гарантированное государством лечение или собирать средства на операцию через благотворительный фонд, то это может занять от нескольких месяцев до года. А значит, Йован рискует остаться инвалидом на всю жизнь… Хейко уже начал думать о том, чтобы совершить что-то радикальное — вроде продажи собственной почки, — но тут произошло нечто весьма похожее на чудо: сначала ему позвонили из фонда, который и занимался сбором денег на операцию Йована, и сообщили, что нашелся меценат, который готов перечислить сразу всю требуемую сумму и который, более того, уже перевел средства на счет мальчика. Но в ответ этот человек хочет попросить Хейко об услуге. Понятно, тот сразу же согласился, и через какое-то время на него вышел незнакомый альфа. Он-то и назначил ту самую встречу, на которой Хейко первым делом подписал бумагу о неразглашении всего, что будет сказано позднее, а после ошарашенно выслушал предложение о фиктивном любовном союзе. — Зачем вам это? — изумлению омеги не было предела. Альфы были молодыми, сильными, с отличными фигурами, которые не могли скрыть ни мешковатые штаны, ни свободные худи, с привлекательными запахами. Да и лица — та их часть, что была видна, — тоже не несли на себе какого-то страшного уродства. Тогда зачем? И почему один омега на двоих? Хотя тут как раз причины можно было предположить: еще один наемный «любовник» и по деньгам дороже бы вышел, и в два раза повысил бы вероятность утечки информации… Альфы переглянулись. Тот, что покрупнее, татуированный, завозился нервно и недовольно. Тот, что и вел переговоры, вздохнул, опустив голову, но потом все же ответил: — У каждого из нас свои обстоятельства. У нас свои. У тебя свои. Но я уверен: если мы будем выполнять взятые на себя обязательства честно, наш союз будет полезен всем. Только прошу: оцени свои силы правильно. Роль нашего любовника тебе придется играть… качественно. И… на публику. Если бы только Хейко знал тогда, о чем речь! Если бы только знал! Но он и представить себе не мог, что его совершенно непримечательной персоной смогут заинтересоваться такие альфы! Короче говоря, Хейко договор подписал. Поставил на каждой странице в соответствующей графе свое имя и фамилию: Хейко Штайгер, а ниже дату. После бумагу решительно подмахнули оба его «любовника», предварительно проставив от руки свои имена и фамилии там, где до того были пробелы. Хейко прищурился, пытаясь прочесть написанное и видное ему только вверх ногами: Зигвард Эбель, Заген Беккер. Что-то… Что-то в этих именах показалось… И тут альфы, в очередной раз переглянувшись, скинули с голов капюшоны, а после стащили очки. Твоего папу! Хейко разинул рот, прикрыв его от полнейшего изумления растопыренными пальцами. — Теперь ты понимаешь, — криво усмехаясь, пояснил Заген, а его брат (вроде бы сводный, если Хейко правильно помнил биографии членов знаменитой на весь мир рок-группы MobiuStrip) здоровяк Зиг опять промолчал, глядя на омегу напряженно и испытующе. — Но зачем вам я?! — взвыл Хейко и даже головой затряс, изгоняя из нее мысли, которые там настолько отказывались помещаться, что даже причиняли боль. — Чтобы не лезли, — отрезал Заг, и в голосе его явственно прорезался металл. — Ты станешь нам ширмой, малыш. Красивой, сексуальной и, надеюсь, очень непрозрачной ширмой. Мы изучили немало кандидатур, но выбрали тебя. Не случайно. Ты красивый, а потому наша «влюбленность» в тебя ни у кого не вызовет сомнений. А кроме того умный, волевой, хорошо воспитанный и, уж прости, бедный, а потому будешь сильно зависеть от наших денег. И помни, на что ты подписался. Жизнь твоя через какое-то время станет интересна всем и каждому. К тебе и твоим родным будут лезть за информацией, под каждым кустом будут сидеть папарацци, в ресторан, в котором ты работаешь, будут переть толпы вот его, — Заген кивнул в сторону недовольно заворчавшего Зига, — поклонников. Некоторые просто для того, чтобы посмотреть на более успешного соперника, а некоторые — самые дикие — и чтобы гадость сказать или сделать. Но ты должен помнить, что за все эти… ну, скажем, неудобства мы тебе щедро заплатим. — А если что действительно пойдет не так, и защитим, — внезапно выговорил до сих пор молчавший Зиг и сунулся вперед, стискивая пудовый кулак. — Ты, главное, не бойся. И Хейко ему… поверил. А после все закрутилось совершенно стремительно. Хейко метался между работой, которую и не подумал бросать, хоть денег теперь хватало на все с лихвой, больницей, где лежал, восстанавливаясь после операции, Йован, и новым домом в охраняемом элитном поселке, который то ли сняли, то ли купили Зиг и Заген. Сюда уже был перевезен со своим электрическим инвалидным креслом о-дедушка Август, а следом за ним и Джерт с Вуки со всем их барахлом. Не сразу, но Хейко наладил в новом доме все, как любил и хотел. Наполнил продуктами холодильник и кухонные шкафы, расставил в комнатах любимые вазочки и статуэточки, застелил скатерти и кружевные салфеточки, разложил по креслам и диванам вышитые им самим и папой подушечки-думочки и мягкие пледы, расставил перевезенные из родительского дома книги, развесил семейные фотографии. Непривычно большое и какое-то пафосное, холодное жилище постепенно стало походить на дом, в котором живет семья: игрушки на ковре в гостиной, забытая чашка на журнальном столике, цветы на окнах. И, главное, запахи: мягкие, теплые, уютные. Утром — кофе и свежая выпечка, днем — густой мясной суп, вечером — жаркое, лазанья или жареные колбаски с пряной капустой. И неизменные домашние сладости. Как без них? Своей фирменной «вкусняшкой» — так называл сладкие творения двоюродного брата Вуки — Хейко считал довольно сложную в изготовлении штуку: облитые шоколадом конфеты с трехслойной начинкой. Традиционно их делали на Рождество, но Хейко занимался этим чаще, еще и играя со слоями. То это были пряник, фруктовое желе и персипан, то песочное печенье, все-таки опять желе и зефир. Одно укладывалось на другое, выдерживалось в холодильнике до застывания желе и отвердения персипана, а после обливалось темным шоколадом. — Святые потрошки! — взвыл Зиг, когда впервые попробовал это произведение Хейко. — Как у папы! Помнишь, Заг? Заген кивнул, а его здоровяк-брат после еще и пропел глубоким баритоном: — До-о! Ми-и! До-ми-но! Пропел и тут же замолчал, затолкав в рот новую конфету, щедро облитую хрустящим после холодильника и восхитительно ломким шоколадом. — Смотри не лопни, прорва бездонная, — посмеиваясь, отозвался Заген, но вид и у него был мечтательно-довольным: «вкусняшки», традиционно, уже не первый век, именуемые из-за своей многослойной разноцветности «доминошками» или важно «доминоштайн», тоже не остались без его пристального внимания. О-дедушка Август альф сразу невзлюбил и выедал Хейко по их поводу мозг, называя его наивным глупцом, который опять поверил «этим козлам», а потому всякий раз, как Зиг и Заг появлялись в доме, укатывал к себе в комнату. Вуки дико смущался, но при этом очевидным образом тащился и наверняка регулярно хвастался новыми ухажерами двоюродного брата в школе. И только маленький Джерт не испытывал в обществе Зига и Зага никаких проблем — притаскивал игрушки и требовал внимания. Хейко неоднократно следил за этими играми. Собственно, с малышом возился только Зиг. А вот его брат, как правило, участия в этом не принимал — сидел где-то поблизости, молчал, смотрел. И выражение лица у него было странным… Хейко мог бы поклясться, что альфа испытывал при этом какое-то болезненное сожаление и даже, пожалуй, угрызения совести… Время шло, пока от Хейко никто выполнения «супружеских обязанностей», прописанных в договоре, не требовал, зато ему стало казаться, что оба альфы теперь появлялись в доме «любовника» все чаще. И каждый раз так, чтобы подгадать к трапезе. Альфы ели, не уставая нахваливать то, что готовил Хейко, а после ужина как-то незаметно все дольше засиживались: Зиг играл с Джертом, а Заген неожиданно заинтересовался выписанным из больницы уже вполне поздоровевшим Йованом — читал ему или следил за тем, как тот рисует. Когда же Хейко уводил детей спать, альфы смотрели телевизор или болтали друг с другом… Мысль о том, что Зигу и Загу, кажется, просто хорошо в доме Хейко, тот от себя успешно гнал. Казалось куда более логичным, что альфы всего лишь усиленно пользуются созданной ими же для себя ширмой. О том, зачем она вообще понадобилась, Хейко опять-таки старался не думать. Мало ли что там могло случиться в жизни таких звезд, как ударник и бас-гитарист знаменитой рок-группы? Может, эти двое старались отвадить особо рьяных поклонников, может, дело было в другом. Кто знает? Хейко предпочитал во всем видеть лишь деловой договор. Так было проще. В том числе и потому, что оба альфы в какой-то момент стали казаться ему невероятно сексуально привлекательными. Настолько, что последнюю течку он провел, фантазируя исключительно об этих двоих. Причем не по отдельности, а именно так — вместе, втроем. Зиг оказался бесшабашным и открытым. Заген был куда сложнее, и Хейко его, пожалуй, побаивался. Но зато в нем была какая-то загадка, какой-то излом, который романтичного омегу бесконечно манил. Хейко просто с ума сходил, раз за разом представляя секс с ними. От таких мыслей было стыдно, при этом возбуждающе жарко и в то же время разочарующе больно: Зиг и Заг ведь совершенно четко с самого начала сказали Хейко, что он для них лишь предмет мебели. Ширма. Ну и повар, чьи кулинарные и, тем более, кондитерские шедевры они нахваливали так, что Хейко только и делал, что краснел. Зиг и Заг планировали представить своего «любовника» широкой общественности в одном из клубов, где собиралась вся богемная тусовка. Но, как выяснилось позже, ждали для начала «операции» своего рода сигнала: того, что информация о Хейко просочится в прессу. Первым о том, что ударник и бас-гитарист MobiuStrip регулярно таскаются в дом, где живет молодой незамужний омега, узнал какой-то не сильно известный таблоид. Потом информацию, уже снабженную множеством фотографий, сделанных через незашторенные окна откуда-то с деревьев из-за забора поселка, перепечатал крупный журнал. Статья наделала много шума, и принесшие ее Хейко Зиг и Заг поставили его перед фактом: пора начинать отрабатывать вложенные деньги. — Сегодня спишь с нами, чтобы завтра, когда в клуб пойдем, все заинтересованные граждане могли тебя обнюхать и убедиться в том, что у нас все серьезно. Заген, как и всегда, был деловит и точен в формулировках. Зиг же, куда менее скрытный, а потому заметно более смущенный, добавил уже про другое: — Не бойся. Все будет хорошо. И все равно Хейко трясся и нервничал весь вечер, а потому и тянул — благо Джерт капризничал и требовал сказочку и чтобы старший братик полежал рядом. Так что когда омега на цыпочках прокрался в темную спальню, альфы уже давно разделись и легли. — Сюда, — почти приказал Заген напряженным голосом и затянул Хейко в жаркое место между собой и Зигом. — И не трясись так, а то вообще не заснем. Может, тебе чего выпить для того, чтобы расслабиться? — Н-нет, спасибо, — с заминкой отказался Хейко, кожей спины чувствуя бугрившуюся мышцами грудь Зига, который, едва омега улегся, обнял его, притягивая поближе. На альфе были трусы. Это успокаивало. Да и Заг, когда отбросил одеяло, чтобы после укрыть им Хейко и себя, продемонстрировал надетые пижамные штаны. И все равно тут же бросило в жар: от близости молодых, сильных альф, от их запаха, которым уже, казалось, пропиталась не только кровать, но и весь воздух вокруг… — Спи. Не волнуйся, — шепнул сзади в самое ухо Зиг, и у Хейко от этого шепота в ночи даже шерстка на загривке поднялась — кожу под ней закололо. Зиг засмеялся басовито. Заген, которого Хейко неясно, но все же видел перед собой, скривил рот — словно от боли, а после повернулся спиной и решительно придвинулся к омеге, чтобы тоже лежать вплотную. Стало видно, что шерсть на холке стоит дыбом и у него… С чего бы? Неужели тоже волнуется? Сон к Хейко не приходил долго. Альфы рядом уже расслабились, приняли куда более свободные позы и задышали глубоко и размеренно, а омега, зажатый между ними, все лежал, боясь любым неосторожным движением потревожить «любовников». И только после того, как стало ясно: Зиг и Заг спят очень крепко, а значит, можно вертеться и крутиться сколько угодно, никого не разбудив, Хейко удалось удобно устроиться между ними. И постепенно смешавшиеся в темноте спальни запахи перестали тревожить, а, напротив, начали успокаивать. Все сделалось каким-то правильным — словно верно и грамотно уложенные один к другому слои в конфетах доминоштайн. Хейко подумал о них, невольно улыбнувшись, и… наконец-то заснул. Разбудило его, кажется, солнце. А может, и нет, потому что альф в кровати уже не было, зато через приоткрытую дверь ванной доносился шум воды и приглушенные голоса. И что-то в интонациях говоривших было такое, что Хейко, стыдясь самого себя, но не имея никаких сил сдержать вспыхнувшее любопытство, тихонько выбрался из кровати, подкрался к щели между створкой и дверным косяком и припал к ней широко раскрытым глазом… Единый и вся его рать! Альфы… Альфы! Они целовались! Причем не так, как брата мог бы целовать пусть и сводный, но брат, а так, как могли делать это только любовники! Настоящие, а не липовые. Зиг был выше и вообще мощнее, а потому склонялся к запрокинутому к нему лицу Загена. А тот прикрыл глаза и явно плыл, отдаваясь: нервные пальцы гладили Зигу скулы, потом проследили линию сильной шеи, зарылись в густой ирокез на холке. Сам Зиг уже ласкал брату ягодицы, запустив ладони под полосатые пижамные штаны, и отирался о него бедрами и явно крепко стоящим членом. Давно лишенный нормального секса Хейко едва не застонал, учуяв смешавшиеся запахи альф. Как же они были хороши! Роскошные хорошо тренированные тела, украшенные затейливыми татуировками, сильные руки, длинные стройные ноги — у Зига, пожалуй, слишком мощные, а у Зага просто совершенные. И страсть, которая читалась во всем — в каждом вздохе, каждом движении, каждом взгляде… — Не здесь! — все же найдя в себе силы оторваться, выстонал Заген. — Хочу тебя! — рыкнул Зиг и потянул с брата штаны. Хейко открылись угловатые поджарые ягодицы — такие же загорелые, как остальное тело. Альфа явно общественным пляжам предпочитал личный бассейн, где не было нужды соблюдать приличия. Сильные ладони Зига мяли крепкие полушария, гладили, сжимали, разводя. А потом указательный палец правой скользнул между половинками, нашаривая отверстие. — Не здесь, — еще резче выговорил Заг, но Зига, похоже, уже было не остановить. Он содрал с брата штаны окончательно, разделся сам, а после подтолкнул любовника к просторной душевой кабине, стекла которой уже запотели от горячей воды, все это время лившейся там. Дверца тихо затворилась, лишая Хейко обзора, и дальше он четко видел лишь прижатые к стеклу ладони Загена и слышал нетерпеливый страстный рык, томные стоны, а под конец слова любви… Бляяя… Вот тебе и ответ на вопрос: зачем двум таким альфам липовый омега-любовник! Вот тебе и бруталы — брутальнее не бывает! Вот тебе и течная мечта наивного дурачка по имени Хейко Штайгер… Прав был о-дедушка! Но как же искренни они были, как гармонично смотрелись вдвоем. И как их любовь, рогатый все это побери, была красива и эротична! Шокирующе эротична! Когда альфы выбрались из душа, Хейко сидел в кровати, натянув одеяло до глаз, и гадал: что же ему делать? Сознаться, что подсматривал? Молчать и хранить чужую тайну? Но, должно быть, вид у него был достаточно красноречивым, чтобы альфы сами сумели сделать выводы. — Видел? — со вздохом уточнил Заген и присел на край кровати. Лицо у него было усталым и каким-то, что ли, покорным. А Хейко вдруг отчетливо, до мурашек по коже и новой волны шевеления в паху представил себе его ощущения в этот момент: как томно и приятно сейчас тянет у него в анусе, как там жарко и влажно… И как пощипывает губы от поцелуев… Хейко вздохнул, а Заг глянул на него и стиснул зубы — даже желваки на щеках проступили. Зиг, в отличие от брата, выглядел хоть и смущенно, но в первую очередь задиристо: — И что думаешь по этому поводу? — Обалдел, — выговорил Хейко. — Пока не пришел в себя. Расскажете о том, как?.. — Как все получилось так, а не иначе? — уточнил Зиг, и Хейко лишь кивнул. — Да просто все. Просто… и сложно. Влюбился я в него, — альфа кивнул на брата, — как только увидел. Как кирпичом по башке садануло. Еще подростками оба были. Мне четырнадцать, ему пятнадцать. Мой папа вышел замуж за его отца, ну и мы вдруг стали родственниками. Общая комната, общий душ, а я смотреть на него не мог — вставало. Но он только смеялся надо мной. Говорил, что у меня встает на все, что шевелится, и даже на то, что нет. Ну и я поддерживал версию о своей утренней гиперсексуальности, хотя прекрасно понимал ее истинные причины. Понимал и боялся. Знаешь, страшно быть не таким, как все. — Я над ним издевался, а сам-то точно знал про себя все, — заговорил Заген, и Хейко увидел на его лице уже знакомую гримасу — боль, сожаление, стыд. — Я-то постарше немного был и, как оказалось, поопытнее. К тому моменту с омежкой одним уже попробовал. А потом… Был у меня в старой еще школе, до того, как отец папу Зига в мужья взял, учитель один. Ну и… — Не вспоминай, не надо, — напряженным голосом сказал Зиг, шагнул к брату и положил ему ладонь на ссутуленное плечо. Хейко смотрел во все глаза — столько во всем этом было скрытых течений, столько эмоционального накала. Заген молчал — как видно, варил в себе то, что всколыхнул разговор. Так что вновь заговорил Зиг: — Пока мелкими были, в школе учились, так и жили — прятались друг от друга. Потом, когда уж совсем взрослые стали, конечно, поговорили. Ну и Заг убедил меня, что мы должны эту противоестественную тягу победить, потому что добра от этого никому не будет. Только проблемы. — А Зиг детишек любит, — Заген махнул рукой, — да и омеги ему интересны — я же вижу. — Ты тогда, после того, как меня с моими любвями на хуй послал, первый с омежкой замутил, — возразил Зиг и усмехнулся. — А уж после и я во все тяжкие пустился. Но ты понимаешь, Хейко, все было не то. И не так. Сердцу-то не прикажешь! Да и запах Зага — я его вообще чуять не мог, сразу крышу сносило. — И у меня было то же, — Заген вздохнул и глянул на брата из-под темных ресниц. — Омеги у меня не задерживались. Но я все равно боролся с собой. Думал: это я порченый, а Зиг нет. Да я и сейчас уверен, что рано или поздно он найдет себе хорошего омегу, наплодит детей и будет счастлив. Зиг промолчал и только крепче стиснул пальцы на плече брата. Было очевидно, что разговор этот ведется далеко не первый раз, и альфа просто не хочет спорить, в сотый раз повторяя давно приведенные доводы. Заген улыбнулся печально, нежно потерся щекой о руку брата, а потом вновь заговорил, обращаясь к Хейко: — А потом вмешалась судьба и наш продюсер Люкá, который принес на одну тусовку какие-то левые таблетки. Продали ему как экстази, а оказалось — сильнодействующее средство, которое разрабатывали военные для повышения агрессивности у солдат. Но что-то у этих умников пошло не так: выяснилось, что таблетки эти сносят альфам крышу именно по части секса… — И вы все-таки переспали, — тихонько проговорил Хейко. Заген возвел глаза к потолку. Зиг засмеялся, а потом шагнул в сторону и полез в карман сложенных на стуле джинсов. Достал телефон, поковырялся в нем и подал Хейко: — Вот таким я был после того, как мы «переспали». С фотографии на омегу смотрела совершенно жуткая рожа — глаз подбит и заплыл кровавым синяком, нос распух, на лбу ссадина. — Это кто тебя?! — поразился Хейко, меряя громаду альфы недоверчивым взглядом. — Он! Кто ж еще? — Зиг, широко улыбаясь, ткнул пальцем в сводного брата. — Когда тормоза у меня отказали, и я к нему со своими застарелыми хотелками полез. — И что? — Хейко только округлил глаза, от изумления и любопытства даже забывая, что надо прятаться за одеялом. — Что-что? — Заген забрал у него телефон, глянул на фотку, поморщился и сунул аппаратик на прикроватную тумбочку экраном вниз. — Бил его… Думал, обозлится, тоже ударит, а он плюшевый и с поцелуями лезет. Я его по морде, а он — люблю, не могу. А я ж не железный, да и таблетки те тоже жрал… Меньше, чем остальные, но… жрал. Ну и… закрутилось все. А потом, как опамятовался, понял, что натворил, так думал, дурью башку себе разобью. Под угрозой оказалось все: репутация группы, карьера. Причем не только наша с Зигом, но и карьера Пауля, Гюнта. Ведь если бы про нас… — Почему? — удивленно перебил Хейко. — Мне казалось, общество сейчас достаточно толерантно… Но Заген только рукой махнул, разом посерьезнев, а потом поднялся: — Что ж, теперь ты знаешь. Помни о том договоре, что ты подписал, и все у нас будет гладко. И не вздумай сегодня принимать душ. Вечером ты должен пахнуть нами. Легенду мы обязаны отработать по полной! Больше Заген на Хейко не смотрел: оделся и ушел из комнаты. Зиг, натягивая штаны и футболку, напротив, то и дело посматривал на омегу. А зашнуровав ботинки, подошел и спросил: — Мы тебе противны? — Нет. — Ну и хорошо, — Зиг погладил Хейко по щеке. — И не обижайся на Зага. Он делает вид, что весь такой отстраненно-сухой, что ему все похуй, но это маска, к которой он слишком привык, пряча свою истинную натуру всю свою жизнь. Мне вот, наверно, реально пох… Эмм… Прости… Я хотел сказать: все равно будет, если вскроется, а он… Он боится. Причем, дурик этакий, за меня. Считает, что совратил, сбил, понимаешь, с пути истинного. И не свернешь его с этого — без вариантов. Ладно. Харе бурагозить. Душ действительно не принимай уж сегодня, потерпи. На работе не задерживайся. А вечером жжем! И они зажгли! Да так, что утром у Хейко болела не только похмельная голова, но и ноги — от сумасшедших плясок, которые он учинил, нахрюкавшись шампанского. А что? Надо же было расслабиться и перестать трястись от множества взглядов, от заданных вскользь или в лоб вопросов, от оценивающего и даже злобного внимания других омег и некоторых бет. Понять этих людей было можно: они и сами были бы не прочь отхватить себе хоть брутального Зига, хоть утонченного Зага. А тут вдруг появился какой-то «носатый заморыш» (такой эпитет услышал Хейко в свой адрес в туалете клуба) и забрал себе сразу двоих! — Многие за ними гоняются, да никому пока захомутать не удалось, — вроде бы со смешком, как бы дружески, предупредил Хейко один из тершихся в компании ребят из MobiuStrip гламурных омег. Но Хейко к этому моменту уже был изрядно навеселе, а потому не задумываясь выстрелил первым, что в голову пришло: — Я не собираюсь их хомутать. Я их только для секса использую. Офигевший от такой «прямоты» омега только глаза выпучил, слышавшие ответ альфы покатились со смеху и с этого момента стали смотреть на нового бойфренда Зига и Зага с новым интересом, а утренние таблоиды вышли с портретами Хейко на первых полосах. И на этих самых портретах он был таким, что, если увидит о-дедушка, головы не сносить: темные волосы, тщательно причесанные перед походом в клуб, разлохматились так, будто омега только что из жаркой постели выбрался; обычно невнятные по цвету зеленовато-карие глаза вдруг оказались яркими, а взгляд из-под густых ресниц томным и даже зазывным; губы приоткрылись, обещая что-то совершенно непотребное… Но и это было не все! Внизу полосы еще и подпись обнаружилась. «Хейко Штайгер: «Эти двое только для секса!» Папочки родные, стыдоба-то какая! Альфы по-прежнему появлялись в доме Хейко регулярно — естественно, если не уезжали на гастроли, что случалось довольно часто. Ужинали, как и раньше, а после «тусили» в гостиной: читали, слушали музыку, смотрели телик, играли с детьми или смотрели на то, как те возятся с котенком, которого Зиг неожиданно подарил Хейко на день рождения. Однако с некоторых пор эта уже устоявшаяся программа стала расширяться. Теперь днем, если не было записи в студии или репетиции, альфы водили Джерта, Йована и неизменно падавшего им «на хвоста» Вуки в парки развлечений. А вечерами приглашали Хейко в клубы, на концерты или в рестораны. И если второе распрекрасно вписывалось в рамки договора, то первое совершенно точно делалось потому, что нравилось самим альфам. Хейко, который тоже иногда ходил с ними, смотрел на этих двоих здоровяков, на плечах у которых важно восседали Джерт и Йован, на горделиво выступающего рядом Вуки и мечтал… Как же он глупо мечтал! Сначала, когда Хейко еще только начал выполнять на людях свои «супружеские обязанности», ему казалось, что нет ничего хуже прилипчивого людского внимания. Но теперь, через несколько месяцев «работы по договору», он со всей ясностью осознал другое: альфы, для которых он был лишь ширмой, нужной, чтобы прикрыть их нетрадиционные отношения, для него самого как-то незаметно стали частью жизни, членами его большой семьи. Настолько, что было откровенно больно думать, каким станет все после того, как действие договора закончится и придется громко заявить о разрыве отношений с Зигом Эбелем и Загом Беккером. — Они геи! — говорил он сам себе, глядя в зеркало. — Геи! Ты для них никто! Они через два года пожмут тебе руку, скажут: «Спасибо! Бывай!», развернутся и уйдут. А ты сдохнешь, оставшись один. Остановись, Хейко! Остановись, пока не поздно! Но конечно он не остановился! Конечно нет! И каждая течка, проведенная наедине с игрушками и мечтами сразу о двух совершенно для этого неподходящих альфах, каждая мучительно-возбуждающая ночь между их горячими телами без какой бы то ни было возможности естественным способом унять внутренний огонь, лишь приближали Хейко к бездне. Он краснел и извинялся, судорожно прикрывая пах, когда утром альфы просыпались раньше, а он сам, приходя в себя, обнаруживал, что обнимает Зига, закинув ноги на Зага, или спит, уткнув нос Загу в бок, но при этом, пристроив руку у Зига на бедре, опасно близко к «самому интересному». И если Заген лишь подтрунивал над Хейко и, вообще, с течением времени как-то оттаял, подобрел к нему, то Зиг, напротив, становился все более замкнутым, раздраженным и отстраненным. А однажды даже накричал, когда неожиданно начавшаяся раньше срока течка накрыла Хейко во сне, посреди ночи, которую он как раз проводил в обществе своих «любовников». Зиг тогда, по сути, выкинул Хейко из общей постели, вытолкал за дверь и створку перед носом с грохотом захлопнул. Так что остаток ночи Хейко просидел в ванной в комнате Вуки, где несколько часов кряду дрочил и плакал. Плакал и дрочил, лаская себя сзади пальцами, за неимением чего-то более подходящего. Казавшаяся такой благополучной и безбедной жизнь превратилась в кошмар. И ведь, что самое страшное, изменить ее было нельзя! Договор, чтоб ему! И данное альфам слово. Хейко стал искать спасение в работе. Пристроив Джерта и Йована в хороший детский сад, а для о-дедушки наняв приходящего компаньона с медицинским образованием, омега трудился, как заведенный. Это и тот факт, что благодаря «роману» с Зигом Эбелем и Загом Беккером он сделался личностью модной, стало залогом того, что карьера Хейко пошла в рост. Теперь он работал в известном ресторане в центре города под руководством знаменитого на весь мир шефа. На этой почве Хейко здорово подружился с супругом Пауля Зиверса, который оказался сыном одного из самых известных поваров современности, а ко всему еще и увлеченным кондитером. — Всегда знал, что Зиг выберет себе в мужья того, кто сначала покорит его желудок. Уж такой любитель хорошо поесть! Ну, а там, где Зиг, там и Заг, — смеялся Кайо. И Хейко приходилось прикладывать немало сил к тому, чтобы тоже хранить на лице веселую улыбку и лишь поправлять: — Я им не муж. И планов связывать себя с ними чем-то серьезным у меня пока нет. — А вот они только о тебе и говорят, — улыбался Кайо и подмигивал. Хейко нестерпимо хотелось спросить: "Что именно?", но приходилось обуздывать себя. Омега смирился и просто плыл по течению. И неизвестно, куда бы оно его занесло, если бы не камень на пути, вызвавший настоящий водоворот. В один из дней Хейко по завершении самого обычного рабочего дня вышел из задней двери ресторана, чтобы ехать домой, но на полпути к машине, которой омега не так давно обзавелся, его перехватили: — Сладуня? Ты ли это? Да тебя и не узнать! Это самое «сладуня» влетело между лопаток тяжелым булыжником с острыми краями, и Хейко замер, невольно втянув голову в плечи. Именно так — «сладуня» — его всегда называл Грегор. Тот самый альфа, который бросил Хейко вскоре после того, как тот остался сиротой с кучей проблем на руках. Оборачиваться было, если честно, страшно — аж плечи приморозило так, что шеей не крутнуть. Но это и не потребовалось: окликнувший Хейко альфа догнал его, обошел, заступая дорогу, и остановился, широко улыбаясь. Точно — Грегор Краузе. — Давно не виделись, — альфа был полон энтузиазма, который Хейко никак не разделял. — Похорошел, огламурился. Шмотье дорогое… — Грегор вдруг сунулся Хейко куда-то в изгиб шеи и громко втянул воздух. — Но меточки-то нет. — Меня не интересует замужество, — отрезал разозленный омега и попытался обойти альфу стороной, но тот не пустил. — Что так? Неужто меня никак забыть не можешь? — Угадал! — Хейко даже ногой притопнул. — Дай пройти, я тороплюсь. — И каково это спать сразу с двумя альфами? Глаза Грегора замутнели, подернувшись томной поволокой, и Хейко вдруг осознал, что тот на пороге начала гона. Совсем с ума сошел в таком состоянии по улицам шататься! И как теперь быть? Бежать? Но альфа стоял на пути и явно никуда Хейко отпускать не собирался: — Расскажи, сладуня! Даже не предполагал, что ты можешь быть таким… охочим до альфьих узлов. — Дай пройти, Грегор! И сам отправляйся домой, пока окончательно гоном не накрыло. — Только если ты пойдешь со мной! — Грегор ухватил Хейко за руку и потянул куда-то вдоль улицы. — Отпусти! — испуганно вскрикнул омега и заозирался. Показалось, что где-то в стороне что-то сверкнуло — что-то сильно похожее на вспышку фотоаппарата, но в этот самый момент Грегор дернул отвлекшегося Хейко на себя, обнимая. Губы его зашарили по лицу, по шее. Хейко крутил головой, пихался, мешая альфе целовать себя. Дыхание спирало от страха и отвращения, так что и крикнуть толком не получалось… Но, к счастью, ничего скверного так и не произошло. Рядом оказался наряд полиции. Офицеры сразу уловили аромат начавшегося гона у альфы и, ловко скрутив его, усадили в свою машину. Пока один «паковал» клиента и вкалывал ему успокоительное, второй убедился в том, что с омегой, пострадавшим от агрессивного поведения, все в порядке, и даже извинился перед ним за случившееся. Хейко покивал, чуть ли не бегом домчался до машины и заперся в ней, переводя дыхание и нервно посмеиваясь: фух, пронесло! Довольно долгая дорога в пригород дала время на то, чтобы успокоиться окончательно. Так что, добравшись до своих, Хейко уже, как и в любой другой день, просто захлопотал по хозяйству, даже не подозревая, что его ждет следующим утром. Дети как раз позавтракали и ушли из дома — Вуки повел их к остановке школьного автобуса, который одновременно отвозил детей и во входивший в этот образовательный центр детский сад. О-дедушка уже «гулял» — нянь (или компаньон, как он сам просил себя называть) помог ему одеться, усадил в кресло и выкатил его в сад. Тишина! Восхитительная утренняя тишина, когда впереди выходной день, никуда не надо бежать, никуда не требуется идти и какое-то время даже можно будет вообще не шевелиться! С этими мыслями Хейко побрел, позевывая, обратно в спальню, чтобы добрать еще пару часиков сна… И тут в дом ворвался совершенно озверевший Зиг и чуть ли не с порога швырнул в Хейко пачкой журналов — пришлось даже руки выставить, чтобы избежать серьезного удара. Причины происходящего прояснились очень быстро: таблоиды вышли с подборкой сенсационных фото. И на всех было одно и то же — бойфренд Зига Эбеля и Зага Беккера сексуальный красавчик Хейко Штайгер прямо посреди улицы, никого не стесняясь, обнимается и целуется с неизвестным альфой! Во втором издании журналисты оказались шустрее и даже опознали того, с кем Хейко «изменял» своим нынешним любовникам. Таблоид верно называл имя Грегора и даже прицепил к истории старое, неизвестно где найденное фото. На нем был Грегор и сам Хейко — совсем молодой, глупый и влюбленный в своего тогдашнего «жениха». Как давно все это было… Кажется, сто лет назад. — Ну? Что скажешь? — Зиг, оказывается, все это время нависал над присевшим в кресло Хейко. — Так-то ты выполняешь условия договора?! Это такие у тебя «тайные» любовники? — Это была случайность! — возразил омега, невольно заводясь. — И я с ним не целовался! Это он пытался меня поцеловать. У него гон начался, и его после полицейские успокаивали. Пусть эти негодяи все снимки опубликуют! — Так я тебе и поверил! Все омеги… — Шлюхи?! — прищурился Хейко и поднялся на ноги, оказавшись так близко к Зигу, что тому пришлось отступить назад. — Тогда придется признать, что все альфы козлы! — Точно придется, Зиг, братишка. Про тебя вообще без вариантов, — сказал возникший в этот момент на кухне Заген и покрутил зажатой в пальцах пачкой фотографий. — Я вытряс душу из этого говнюка, и вот результат. Зиг смотрел со злым недоверчивым упрямством, но все же принял из рук брата снимки и с бычьим сопением начал торопливо их листать, вздыхая над каждым. Хейко глянул: среди них были те, что опубликовали таблоиды, но и не только. Папарацци действительно отснял все: в том числе и то, как полицейские «паковали» Грегора. Зиг, добравшись до этих фоток, смущенно покосился на Хейко, и тот, все еще полный раздражения, тут же показал ему язык. Заген засмеялся: — Хорошо иметь связи среди этих паразитов. Говорил же тебе: подожди, съезжу нагну кое-кого, сольют мне типа, кто снимки делал. Нет, помчался впереди мыслей! — Иди на хуй! — С удовольствием. На нем, знаешь, приятно. Заген безмятежно улыбался. Зиг глянул на него, стукнул себя пудовым кулаком по лбу и отошел к окну. — А я вообще что-то ничего не понял, — сказал задумчиво Хейко и направился к холодильнику — надо было срочно съесть чего-нибудь сладкого, чтобы мозги лучше заработали, а там как раз стоял поднос со сделанными пару дней назад доминошками. — Что ты не понял, малыш? — Заген, который, как оказалось, поперся следом, протянул руку и помог достать все сразу, хотя Хейко планировал прихватить лишь одну конфету. Хейко повздыхал с некоторым сожалением, но возражать не стал. Наедятся сладкого — мирными станут. — Я не понял, с чего столько эмоций. Дело-то обычное. Не вас же с Зигом целующимися сфотали. Вашу репутацию истинных альф это все ну никак не затрагивает. А любой другой скандал — в первую очередь, лишняя реклама. Некоторые платят, чтобы такое про них писали, а тут — само. — Ты действительно не понимаешь, — проговорил Заген и, облизав пальцы, потянулся за следующей конфетой. — Зиг сегодня ночью спьяну… — Заткнись! — отозвался от окна упомянутый альфа, но убежденности в его голосе не было — одно лишь отчаяние. — …на примере вот этого твоего чудо-творения, — как ни в чем не бывало продолжил Заген и, откусив от новой «доминошки», показал ее Хейко, — объяснял мне смысл и устройство нашей жизни. Хейко смотрел настороженно. Что-то… Что-то такое витало в воздухе. В интонациях, запахах… В том, как поднялся на загривке у Зига ирокез и взбугрились мышцы на плечах… И в том, что таил в себе взгляд его сводного брата… — Вот смотри, — Заген повернул откушенную им конфету многослойной начинкой к Хейко, и указал на нижний пряничный слой, — это, по мнению Зига, я. Немного суховатый и жесткий, но в основе всего. Вот это, — теперь Заг указал на верхний в этот раз марципановый слой, — он сам. Когда-то был крепким орешком, но жизнь перемолола. Это его слова, не мои. Ну, а это, — теперь ухоженный ноготь Загена уперся в слой прозрачного яблочного желе, — ты, малыш. Как раз между нами, склеивая, связывая, скрепляя нас в единое целое. — Заткнись, Заг, — еще раз повторил Зиг, впрочем, безо всякой надежды, что будет услышан — это в интонациях его низкого голоса читалось совершенно отчетливо. — А вот это, — продолжил как ни в чем не бывало Заген, а после показательно, с намеком лизнул шоколад, — это любовь нашего Зига, которая обливает… или обнимает всех. Сердце у него большое. И я поместился, и ты, как выяснилось, местечко нашел. Хейко смотрел на лениво доедающего доминоштайн Загена, и на душе у него вскипала жестокая обида. Они что, издеваются над ним? Дразнят? Решили так вот жестоко отомстить за Грегора и те фотографии?! — Я не сделал вам ничего плохого! Я… Я как дурак… А вы! А он — журналами в лицо! А ты — про любовь какую-то мифическую! А я… я… Хейко, хлюпнув носом, сорвался с места и точно бы убежал, спрятался, чтобы уже в который раз выплакать свои никому не интересные чувства, свое горе… Убежал бы! Если бы не Заген, который поймал его, обнял, прижимая к груди, словно котенка — мягко, бережно, аккуратно. — Ты не дослушал, — в голосе альфы тоже звучали мягкость и тепло. — Неужели не хочешь узнать, что журналы в лицо — это не то, о чем он тебе тут наверняка говорил, не упрек в невыполнении всех этих дурацких обязательств, а ревность. Он тебя взревновал, малыш. — Я ничего не понимаю, — тоскливо проскулил Хейко. — Ничего! Вы зачем-то издеваетесь, а я… Вы же сказали! Сами сказали. И я видел! А я все равно… Ыыыы… — Влюбился в нас? — Ыыыы! Да иди ты! Ыыыы! — Это было так мило и так заметно. А иногда и чувствительно, когда ты ночью, думая, что мы спим достаточно крепко, трогал нас, сопел в кожу жарко, принюхиваясь, а потом бегал дрочить в ванную. — Ыыыы! Сволочи вы! Прав был о-дедушка! — Ох уж этот твой о-дедушка! Зиг, хватит дуться и вздыхать беременным бегемотом. Иди сюда. Не видишь — малыш никак не успокоится. И, кажется, все еще не верит тому, что я про тебя правду истинную сказал. Хейко услышал шаги, а потом сильные руки Зига обхватили и его самого, и, кажется, Зага тоже. Так, что в итоге сам он оказался в коконе из запахов альф, из их больших тел, из их тепла… — И что теперь? — прохлюпал он куда-то в рубашку Загену. Тот вздохнул — Хейко почувствовал движение широкой груди. — А вот это мы должны обсудить с тобой, малыш. И они обсудили, все так же стоя в единых крепких объятиях. Заген, который, как и всегда, вел себя выдержаннее и умнее всех, под одобрительное сопение брата рассказал Хейко, как быстро оба альфы поняли собственную глупость: — Очень неразумно было двум половозрелым самцам, пусть и не совсем традиционной ориентации, приглашать к себе в постель молодого красивого омегу, заранее обговорив, что и пальцем к нему не прикоснутся. Когда ты тогда потек внезапно ночью, Зиг вообще с катушек слетел, а я чуть инвалидом не сделался — уж так он в меня свои страсти вбивал остаток ночи, после того, как тебя выставил, что я потом три дня сидеть нормально не мог. Руки Зига сжались вокруг Хейко сильнее, и альфа проворчал куда-то ему в макушку: — Простите меня… Я такой дебил! — Но даже не это важно, — все так же мягко продолжил Заген. — Не то, что ты, Хейко, очень быстро доказал нам, что мы с братом совсем не стопроцентно гомосексуальны. Главное в другом. Мы в какой-то момент поняли, что ты сумел создать для нас то, на что мы с ним никак не рассчитывали. Ты подарил нам дом! Настоящий теплый и живой дом, в который хочется возвращаться, в котором приятно проводить время, в котором пахнет любимой едой, в котором, играя с котом, смеются дети и… и ворчит твой вечно всем недовольный о-дедушка, дай Единый ему здоровья. — Надо познакомить его с моим о-дедушкой. Мне кажется, они найдут общий язык, — опять проворчал в маковку Хейко Зиг и вдруг хмыкнул басовито. — Правда, если они объединят силы, вокруг, боюсь, будут жертвы и разрушения. — И что теперь? — повторил Хейко, все еще отказываясь верить в то, что слышал — слишком уж это было похоже на сбывшуюся мечту. Заген опять вздохнул: — Зиг влюблен в тебя, я люблю Зига и желаю ему счастья… — Я тоже тебя люблю, — прошептал тот. Сказано это было тихо, и Заген брата то ли не услышал, то ли просто предпочел не прерывать мысль, которую вел: — Ты… Я надеюсь, что мы не ошиблись, и ты действительно неплохо относишься к нам обоим? — Хейко, все еще не решаясь смотреть альфам в глаза, просто молча кивнул и вновь почувствовал глубокий вздох Зага. — Сначала я очень сильно ревновал. Боялся, что потеряю Зига. Потом поговорил с ним и… как-то принял ситуацию. Тем более что и сам к этому моменту хорошо узнал тебя, да и чисто физически стал чувствовать к тебе то, о чем уже сказал. Ты, Хейко, спрашиваешь: что теперь? Мне кажется, мы действительно самым удивительным образом нашли друг друга, и ты — это то, чего нам с братом не хватало в жизни. То самое желе из твоих дивных «доминошек», которое и соединяет нас, и смягчает трения между нами, и дает гибкость, свежесть, глубину… Дает цельность, понимаешь? И раз так, то почему бы нам не сжечь к рогатому тот первый договор и не попробовать заключить другой — брачный?! — О-дедушка гуляет, а дети ушли в садик и в школу, — немного поразмыслив, сообщил Хейко и затаил дыхание. — Любую теорию действительно следует проверять практикой, — с улыбкой в голосе подтвердил Заген. — Пошли, — рыкнул Зиг и подтолкнул Хейко бедрами, явно демонстрируя то, что к дальнейшему развитию событий он уже предельно готов. Когда Хейко понял, что альфы, в которых он медленно, но верно влюблялся, и сами неравнодушны друг к другу, он, смущаясь и при этом все равно возбуждаясь, просмотрел не один порно-ролик со сценами нетрадиционной любви. Как-то ему даже попался такой, где присутствовал омега. Но сюжет был совсем неподходящий: омега принуждал мужа отдаться своему любовнику. Все это показалось неискушенному в таких делах Хейко ужасным, и он окно с тем видео закрыл. И вот теперь сам лег в постель сразу с двумя альфами. Правда, ни о каком принуждении речь не шла, но все же… Альфы целовали его… и целовались сами, искоса поглядывая при этом на Хейко так, словно испытывали его. Альфы ласкали Хейко, но и не забывали друг о друге. Причем минет в исполнении Загена был великолепен еще и потому, что в это самое время Зиг тоже трудился над членом своего любовника-альфы. А еще Хейко со стыдом понял, что в нем живет ярый вуайерист: он никак не мог понять, что его возбуждает больше — сладкие движения большого члена Зига внутри или наблюдение за тем, как он же чуть позднее овладел Загеном, заставив того выгнуться и застонать. Совершенно потерявшийся в ощущениях Хейко лежал на спине. Заген стоял над ним на четвереньках, лаская его губами и языком, а сам омега во все глаза наблюдал за тем, как один альфа трахает другого. Прямо над лицом Хейко мощный член Зига с начавшим раздуваться узлом двигался, то погружаясь в хорошо смазанное тугое отверстие, то выходил обратно — толстый, перевитый синеватыми венами и блестящий от смазки. Хотелось все потрогать, а лучше лизнуть, одновременно вдыхая в себя запах секса и сразу двух альф, и Хейко не стал себе в этом отказывать: протянул руку и сомкнул пальцы вокруг члена Загена, одновременно утыкаясь носом и губами в тяжелые яички его сводного брата. Альфы на мгновение замерли, впитывая в себя новые, еще не изведанные ранее ощущения, а после одновременно выдохнули — так, что и Хейко услышал. Сколько раз они все кончили в тот первый заход — до того момента, как из школы вернулся Вуки, а вместе с ним и Джерт с Йованом — Хейко как-то не запомнил. Сначала не до подсчетов было, а потом пришлось слишком быстро приходить в себя, натягивать одежду и мчаться вниз — здороваться, выслушивать последние новости из жизни школы и детского сада, утешать, ругать, кормить, поить и… И еще ведь был о-дедушка с его особым мнением на все! — Семья… — задумчиво выговорил много позже, вечером в спальне, расслабленный Зиг. На секс сил ни у кого уже не было, а потому они все просто лежали, обнявшись на широкой постели — Хейко в центре, альфы по бокам, согревая и защищая. И это было так правильно! Так гармонично! — Семь я, — подтвердил Хейко и засмеялся, увидев, как у Зига вытянулось лицо. — Ты хочешь семерых детей?! — спросил альфа, нависая над хохочущим омегой. — Ну, нет! — еще больше развеселился тот. — Я к тому, что «семь я» — это как раз мы: о-дедушка, Джерт и Йован, Вуки, я и вы двое. Как раз семеро. — Фух! Мне кажется, что о детях нам все-таки как-то еще рановато размышлять. Заг, как думаешь? — Я? — переспросил альфа, а потом тоже приподнялся, нависая над Хейко с другой стороны. — Я скажу, о чем я думаю. Я думаю, что уже второй раз за сегодняшний весьма насыщенный событиями день никто и не подумал о том, что было бы неплохо задернуть шторы. «Бляяяя!» — сартикулировал Зиг и невольно глянул в сторону распахнутых в жаркую майскую ночь створок. Хейко лишь округлил рот и глаза, мгновенно представив, какие фотографии могут появиться в завтрашних таблоидах. Заген какое-то время поизучал их обоих и вдруг улыбнулся широко и свободно: — И, знаете, пожалуй, впервые в жизни мне на эту нашу забывчивость абсолютно наплевать!