Полигон

Собрание тянется дольше обычного, и Баки уже готов кинуться на любого, кто рискнёт подойти и в очередной раз поблагодарить его за службу. Проклятая металлическая рука — уродливый протез, к которому он так и не привык за полгода, — смещает центр тяжести и заставляет сжимать зубы от боли в позвоночнике. Но именно из-за этой руки он здесь: на приёме в честь очередной партии искалеченных солдат, вернувшихся с войны. Мало о чём думаешь, когда тебя волокут в госпиталь, а ты видишь окровавленный обрубок там, где ещё совсем недавно была рука или нога. «Просто подпишите здесь, и вы ни в чём не будете знать лишений. Страна гордится вами. Вы герой. У вас будет всё, чего вы пожелаете. Мистер Стейн отблагодарит вас, не сомневайтесь. Вот здесь и здесь. Наркоз!» Вы получите всё: искусственную часть тела, из-за которой будете чувствовать себя Франкенштейном, и приглашения без права отказа на вечера, проводимые хозяином этого города — если не всей страны — Обадайей Стейном. Баки хватает с подноса проходившего мимо официанта сразу два бокала шампанского и залпом выпивает их, не чувствуя вкуса. Губы сами с собой складываются в вымученную фальшивую улыбку, когда он замечает пристальный взгляд Стейна. Ещё три месяца, твердит про себя Баки. Ещё три месяца, и его оставят в покое. Найдут себе новых героев — сломанных оловянных солдатиков. Ордена на груди ощущаются неподъёмными гирями. Дамы, украшенные драгоценными камнями и мехами, подходят и хвалят его за отвагу и доблесть. Баки целует их морщинистые руки и сбегает из зала, на ходу стягивая пиджак, как только часы пробивают десять вечера. От пропущенного через добрый десяток систем очистки воздуха поначалу привычно кружится голова, и Баки опирается на чью-то машину, чтобы не упасть. В зале, выбранном на этот вечер Стейном, системы очистки куда лучше, чем в обычном уличном коридоре. Но без очистки и купола промышленный мегаполис давно бы стал вымершим. На войне Баки научился выбирать между смертью и неудобствами. Теперь ему нужно научиться выбирать между ними в мирной жизни. Баки чувствует, что кто-то пытается взглядом прожечь в нём дыру. Это точно не Стейн, Баки прекрасно научился распознавать его тяжёлый взгляд, и меньше всего ему сейчас хочется влезать в какие-то разборки, но всё же он выпрямляется, поднимает голову и замирает. Баки видит её целиком: пронзительные синие глаза, которые подчёркивают длинные серьги с сапфирами и такого же цвета платье в пол с глубоким вырезом, чёрные точно смоль волосы, спадающие на голые плечи, шрамы и ожоги на руках, которые даже не пытаются спрятать, — но чётче всего запоминаются тонкие, изогнутые в усмешке губы, покрытые вызывающе-алой помадой. Девушка разглядывает его с ног до головы, точно какой-то причудливый экспонат на выставке, и, когда её взгляд задерживается на металлической кисти, Баки с трудом подавляет желание убрать руку за спину. Вместо этого он так же пристально разглядывает её в ответ, и ей это, кажется, нравится. Она подходит ближе, почти вплотную, смотрит теперь только на лицо, снизу вверх, и, очевидно, что-то такое находит, потому что оставляет алый след на его подбородке и кивает на пассажирское кресло машины, о которую он и опирается. Прежде чем колёса с визгом уносят их подальше от ненавистного ресторана, она склоняет голову на бок и представляется: — Наташа. Ответ Баки тонет в шуме магистрали и грохоте с ближайшего к ним полигона. Наташа невероятна, раскована и совершенно бесстыдна. Они мчатся по пустому шоссе к выезду из города, когда её ладонь сжимает член Баки прямо через грубую ткань брюк. Баки давится воздухом, а Наташа даже не отводит взгляда от дороги, лишь на алых губах играет довольная ухмылка. Её тонкие, украшенные кольцами и шрамами пальцы ловко справляются с ремнём и проскальзывают за резинку брифов. Баки остаётся лишь цепляться пальцами здоровой руки за дверцу и контролировать дыхание, хотя от одного только прикосновения холодных мозолистых пальцев к члену самоконтроль приказывает долго жить. Наташа резко тормозит, чтобы не сбить выбежавшую на проезжую часть собаку, отчего Баки невольно толкается в её кулак и не может сдержать стон. Наташа тут же убирает ладонь, показательно облизывает пальцы и кладёт уже обе руки на руль. Баки быстро застёгивает брюки, поправив возбуждённый член, и проклинает узкий покрой своего единственного приличного костюма, сделанного специально для таких вечеров. Он концентрируется на том, как заводы по изготовлению оружия и полигоны сменяются полузаброшенными полями и одиночными домами. Нейтральная зона на границе Нью-Йорка и Коннектикута: земля, которой Стейн поступился, чтобы получить право на строительство одного из крупнейших заводов в Хартфорде. Наташа живёт в одном из таких домов: невысоком двухэтажном здании, окружённом заброшенным садом. Баки не успевает разглядеть, что внутри, потому что она, не включая свет, тянет его в спальню и тут же прижимает к стене, напористо целуя. Баки чувствует ядовитый привкус помады и отголосок выпитого недавно виски, которым угощали на приёме. Он пользуется разрезом платья и подхватывает Наташу под бёдра, чтобы мгновением позже сбросить на кровать и упасть сверху. Ремень и во второй раз раз поддаётся Наташе, а вот Баки никак не удаётся найти у платья молнию. — Да порви ты его уже, — раздражённо выдыхает Наташа, и Баки наконец-то видит, что она тоже на грани, что это нечто большее, чем игра для единственного зрителя. Ткань легко расходится под его руками, обнажая прекрасное тело, и Баки на мгновение замирает, потому что прежде никогда не встречал лично девушек, игнорирующих нижнее бельё. Не то чтобы Баки давно встречал хоть каких-то девушек: на войне последние несколько лет хотелось лишь выжить и вернуться, а по возвращении он просто заперся в выделенной ему комнатушке и выбирался только на опостылевшие встречи ветеранов. У Наташи небольшая грудь, которая идеально помещается в ладони, и застарелый шрам прямо у сердца, который Баки тут же целует — и мгновенно зарабатывает длинные полосы вдоль позвоночника от коротких, но неровно обрезанных ногтей. И чёрт возьми, только в этот момент Баки осознаёт, что остался ещё и без рубашки. Дальнейшее сливается в сплошной поток прикосновений, стонов, ощущения горячего тела под пальцами и жара внутри него. Баки раз за разом повторяет её имя, а Наташа пытается зажать ему рот ладонью, но от огня в её взгляде вскипает кровь. Ноги Наташи на его плечах, и Баки, не в силах удержать в себе всеобъемлющее чувство принадлежности, кусает её за лодыжку, у самой косточки, и сразу же зализывает покрасневшее место. Отчего-то это простое действие заставляет Наташу заскулить, так что Баки немедленно повторяет всё и с правой ногой. Он расплачивается за это царапиной на здоровой руке, но продолжает вылизывать щиколотку и, лишь заставив Наташу полностью потерять контроль, входит в неё сразу на всю длину. Гибкая, Наташа складывается чуть ли не напополам, втягивая его в очередной головокружительный поцелуй. Она закрывает глаза, когда кончает, но позволяет двигаться в себе и сжимается, заставляя его последовать за ней. Это не кончится ничем хорошим, мелькает у Баки непрошенная мысль, после того как он, дважды налетев на мебель, но всё же отыскав дверь в ванную, вытер их обоих и лёг рядом. Он не уверен, что ему не приснились ласковые прикосновения к плечу у самого протеза и шёпот: «Я сделаю гораздо лучше». Телефон разрывается от пропущенных звонков и непрочитанных сообщений, но Баки игнорирует его, любуясь тем, как Наташа — надевшая его рубашку, но не потрудившаяся её застегнуть, — варит кофе и делает тосты. Ему совершенно не хочется портить разборками со Стивом восхитительное утро, начавшееся с лучшего минета в его жизни и продолжившееся совместным походом в душ. Он, конечно, всё ещё его лучший — да и единственный из живых, если на то пошло, — друг, но его беспокойство и назойливость не знают меры. Баки и до войны не всегда удавалось избежать нотаций, а теперь, когда Стив винит себя в его ранении и демобилизации, сбежать от неустанного контроля и вовсе не представляется возможным. Баки ещё везёт, что Стив не в Нью-Йорке, а на военной базе на западном побережье: готовит молодняк к очередному десанту, запланированному через месяц. Не потеряй Баки руку, был бы сейчас с ним: запугивал детей, гонял их до изнеможения и с нетерпением ждал вылета. Война — страшное место, но мир и покой в искусственном городе под куполом для солдата ещё хуже. — Это вершина моего кулинарного мастерства, так что, если не устраивает, готовь сам, — торжественно объявляет Наташа, ставя перед ним поднос и с ногами забираясь на диван так, что их колени соприкасаются. Баки поправляет неудобные шорты, которые Наташа выудила из глубины шкафа вместе с парой футболок. Кофе восхитительный: горький, насыщенный, натуральный — Баки не пил такого целую вечность, перебиваясь дешёвым растворимым. Попробовать тосты он не успевает: спазм прошивает всё тело и заставляет согнуться. Позвоночник не давал о себе знать всю бурную ночь, должно быть, всплеск эмоций заглушил привычную боль, но теперь она вернулась десятикратно, отыгрываясь за то, как он трахал Наташу в ванной на весу, удерживая одной металлической рукой. Наташа укладывает его себе на колени и как-то так давит на плечи, что боль затихает. Баки выравнивает дыхание и хочет снова сесть, но Наташа не пускает. — Протез тебе не подходит. Слишком тяжёлый и присоединён топорно. — А ты в этом разбираешься? — Я во всём разбираюсь. И сделаю тебе другой, если позволишь. Странно смотреть на неё снизу вверх, но Баки разглядывает поджатые губы без следа помады и остатки макияжа вокруг глаз, пытаясь понять её мотивы. — Зачем тебе это? — спрашивает он, так ничего и не прочитав. — Что ты знаешь про Обадайю Стейна? — вопросом на вопрос отвечает Наташа. То же, что и все, думает Баки. Монополист, лидер оборонной промышленности, унаследовавший «Старк Индастриз» после гибели Говарда Старка и превративший политику корпорации в новую религию Америки. За год избавился ото всех конкурентов: либо поглотив, либо уничтожив. За пять лет сделал Нью-Йорк центром оборонной промышленности, превратив мегаполис в сплошной полигон, скрытый от спутников завесой дыма от непрекращающих работать заводов. За десять лет стал советником президента и возглавил тайный комитет по контролю общественного мнения. Оружие стало новым патриотизмом. Все, кто верил в великую и непобедимую Америку, обязаны были верить и в необходимость повсеместных войн и непрекращающегося производства оружия. Несогласные чаще всего просто пропадали, однако некоторых публично казнили за измену родине. Хотя с каждым годом таких несогласных становилось всё меньше и меньше. Люди — странные существа, привыкают к чему угодно. Они уже стали забывать, что когда-то было по-другому, что когда-то не было над Нью-Йорком никакого купола, что на месте главного цеха по производству ядерных технологий был Центральный парк. Другие штаты не были так изуродованы заводами, но люди не спешили покидать Нью-Йорк. Кому-то просто некуда было идти, большинство даже гордилось тем, что именно их штат обеспечивает сокрушительные победы на Востоке, а кто-то, как Баки, не видел смысла куда-то бежать: влияние Стейна распространялось на всю страну, и никто не знал, в каком городе в следующий раз будет возведён очередной завод и построен купол. У людей были всевозможные яства и зрелища, а также неимоверная гордость за страну, так что они быстро разучились смотреть наверх. У Баки был Бруклин, который он не собирался бросать. Обадайя Стейн каждый год на традиционном благотворительном вечере говорит о том, что не изменил название «Старк Индастриз» в память о лучшем друге, так рано ушедшем из жизни. Баки тошнит каждый раз, когда он видит пятиметровый памятник Стейну и Говарду Старку на Таймс-сквер. За пятнадцать лет Стейн стал настоящим Спасителем Америки, и даже умри он сейчас, идеология останется прежней. — Глава «Старк Индастриз», — после долгого молчания всё-таки отвечает Баки, используя нейтральную информацию. — Ему принадлежит вся оборонная промышленность в стране и наш штат. Меценат, оплачивает лечение пострадавших на войне солдат. Мою руку собрало одно из отделений «Старк Индастриз». Видел его несколько раз на приёмах в честь ветеранов. Наташа грустно усмехается и начинает перебирать его волосы. Когда она говорит, то смотрит куда-то в стену. — Всё переплетено, Джеймс. Не думаю, что Стейн, заказывая убийство Старка, планировал такое. Он просто хотел стать главой преуспевающей корпорации. И если бы у Говарда Старка был наследник, Стейну не удалось бы прийти к власти. А теперь уже поздно что-то делать со Стейном. У него нет власти, он не контролирует монстра, которого породил. Даже если он сам скажет уничтожить все заводы, народ ему не позволит. Оружие — больше не идея Стейна, это идея Америки. — Почему ты мне это рассказываешь? Не боишься, что я на тебя донесу? — Баки пытается произнести это весело, но сам пытается осознать новую информацию. Может ли быть такое, что Стейн действительно сам убил Старка? Баки вспоминает его тяжёлый взгляд и насквозь фальшивую заботу. Его уже ничего не удивляет. — Нет. Потому что эта идея — не твоя. Так что, позволишь сделать тебе нормальную руку? — А ты цепляешь всех искалеченных ветеранов? Наташа смеётся и изгибает губы в уже знакомой лукавой ухмылке: — Только симпатичных. И хорошо, возможно, это не лучшая идея после только-только прошедшего приступа, но всё же Баки вырывается из рук Наташи, чтобы упасть на колени, схватить её за лодыжки, притянуть к себе и устроиться между разведённых ног. Пару часов спустя, когда Баки всё-таки съедает остывшие тосты, а Наташа надевает свободные домашние штаны и растянутую футболку, заляпанную машинным маслом, они спускаются в подвал, который оказывается самой настоящей подземной мастерской. Помещение гораздо больше того, что над землёй, и забито оборудованием, которого Баки не видел даже в «Старк Индастриз», когда приходил к ним на подгон протеза. К Наташе подъезжает странный робот, тычется в подставленную ладонь на манер собаки и будто бы даже косится на Баки чем-то, что должно быть глазом. — Джеймс, это Дубина, Дубина, это Джеймс. Он свой. После представления Дубина подкатывается поближе к Баки и осторожно тянется к нему чем-то, похожим на голову. Баки чувствует себя полным идиотом, но всё же гладит робота, как когда-то гладил кошку, что жила у них во дворе. Баки и не помнит, когда в последний раз видел на улице животное, если не считать ту собаку, что они вчера чуть не сбили. Робот подаётся навстречу ладони, а потом, будто застеснявшись, резко сдаёт назад и прячется за Наташу. — Не бойся, глупый. Джеймс, садись сюда и клади руку на верстак. Сейчас посмотрим, что за чудовище они к тебе прикрепили. Будет не больно, но, возможно, долго. Руки бы поотрывать тем, кто это сделал. Наташа, очевидно, разговаривает уже сама с собой, полностью сконцентрировавшись на металлической руке и на пробу загоняя между пластин отвёртку. Боли действительно нет, так что Баки достаёт из кармана прихваченный телефон, удаляет уведомления о тринадцати пропущенных звонках и начинает читать сообщения. Ну что, как приём? Надеюсь, ты не сильно перепугал дам своим угрюмым видом. Ты же ведь уже дома? Баки, ответь, уже ночь, приём закончился в полночь. Сэм сказал, что видел тебя с какой-то девушкой на стоянке. Напиши, что ты ещё жив, будь добр. Даже если ты нашёл любовь всей твоей жизни, потрудись найти минуту для человека, с которым дружишь большую часть этой самой жизни. Бак, не заставляй меня просить Сэма искать тебя. Серьёзно, если ты не ответишь, то через два часа я звоню Сэму. Баки смотрит на время последнего сообщения — полтора часа назад — и быстро набирает «Жив, цел, не дома, позвоню вечером, мамочка». Ответ приходит моментально, будто Стив держал телефон в руках. Хотя Баки бы не удивился. Где ты? И что за девушка?

Её зовут Наташа, а остальное тебя не касается.

Просто Наташа? Только не говори, что даже не знаешь её фамилии. Ты с ней хоть разговаривал?

Стиви, знаешь, почему личная жизнь называется личной? Мы не то чтобы особо разговаривали, но очень быстро нашли общий язык.

Немного по-детски, но Баки добавляет последнее предложение, исключительно чтобы позлить Стива. Позвони вечером.

Отзови своего ручного стервятника.

— Что, невеста потеряла? Так, сейчас не шевелись, буду снимать руку. И лучше обопрись о что-нибудь. Баки убирает телефон, оглядывается в поисках чего-то, за что можно схватиться, и в итоге кладёт руку на подкатившегося Дубину. Наташа кивает, под её пальцами что-то щёлкает, и она забирает протез. Баки на самом деле ведёт вправо, и без Дубины он, скорее всего, навернулся бы с высокого табурета. Ощущения странные. Центр тяжести снова смещён, но при этом Баки чувствует себя так, словно скинул с себя не то что булыжник, а настоящую скалу. Он впервые за полгода вдыхает полной грудью и полностью выпрямляет спину. А потом тянется к Наташе и целует её. — И нет у меня никакой невесты, — добавляет он, оторвавшись от тонких губ. — Даже девушки. — Ну, это как раз легко поправить, — улыбается Наташа и целует его сама. Рядом с ними восторженно пищит Дубина. Отсутствие руки Наташа решает довольно легко: толкает Баки на кровать, ловко стаскивает с него брюки и садится сверху, сразу направляя в себя его член. Она сама контролирует темп и ритм, Баки может лишь удерживать её одной рукой и наблюдать, как меняется её лицо. Ладонь против воли поднимается выше и в итоге ложится прямо на сердце, поверх шрама. После мастерской исцарапанные и обожжённые руки уже не кажутся загадкой, но за этим шрамом скрыта совершенно иная история, он уверен. Баки страшно от того, как отчаянно ему хочется узнать Наташу, снять с неё все защитные слои и также открыться самому. Ещё ни с кем он не чувствовал такой близости и связи, а ведь с момента их знакомства не прошло и двух суток. Но Наташа ускоряет темп и Баки сосредотачивается на её глазах, отбрасывая дурные мысли. Это всё неважно. Даже если она и приведёт его к погибели, это будет куда лучше, чем умереть от скуки или тоски по войне. Наташа запрокидывает голову, и Баки поднимает руку, чтобы слегка сжать её шею. Эта девушка стоит того, чтобы умереть. С этой мыслью он кончает. — Мне понадобится два или три дня, чтобы сделать нормальный бионический протез и подогнать его под тебя. Ты, конечно, можешь поехать домой, но я боюсь, что отсутствие руки вызовет ненужные вопросы, а старый протез я уже разобрала. Так что лучше оставайся тут, если у тебя есть такая возможность. — Уже предлагаешь мне жить вместе? — подкалывает её Баки и получает в отместку укус в плечо. — Если я тебе не помешаю. — Наоборот, ты очень даже воодушевляешь, — Наташа недвусмысленно косится на его член и облизывает губы. — Ну, раз уж мы теперь живём вместе, может, скажешь свою фамилию? Баки мысленно тут же проклинает себя, потому что вообще-то не собирался ни о чём таком спрашивать: это всё Стив и его инстинкт мамочки-наседки. Наташа, должно быть, что-то такое видит, потому что никак не комментирует внезапный переход и продолжает рисовать какие-то узоры на его животе. — Роудс. Наташа Маргарет Роудс. — Джеймс Бьюкенен Барнс. — Ну а теперь, когда все формальности соблюдены... Как насчёт второго раунда? Баки не успевает ответить, потому что Наташа протягивает руку и кончиками пальцев, осторожно, чтобы не задеть ногтями, касается чувствительной кожи у самой кромки культи. Баки судорожно втягивает воздух сквозь сжатые зубы, и Наташа принимает это за согласие. Когда ближе к вечеру Наташа спускается в мастерскую, чтобы заняться рукой, Баки выходит во двор, чтобы, как и обещал, позвонить Стиву. Он вовсе не параноик и не боится прослушки, просто за последние полгода он ни разу не видел настоящего неба. Воздух не такой чистый, как помнится из детства, и юго-западный ветер доносит отголоски дымовой завесы, но всё же с самого Ирака Баки не дышал так свободно. Возможно, этому также помогает отсутствие давления. Боль за эти месяцы стала такой привычной спутницей, что только сейчас окончательно понятно, какой же сильной она была. Баки не глядя набирает номер Стива и смотрит, как медленно за горизонт садится солнце, озаряя землю рубиновыми отблесками. Стив отвечает после второго гудка. — Почему ты до сих пор не дома? — Ого, Стиви, настолько откровенно следишь за мной? Впечатлён. — Прекрати. Сэм хотел поговорить с тобой о Наташе и полчаса назад позвонил мне, потому что у тебя закрыто и не горит свет. — Может, я лёг спать пораньше. — Баки. — Да ради всего святого, Стив, мне не четыре года. И даже не четырнадцать. У меня всё отлично. Найди себе уже кого-нибудь и следи за ним. Ты не можешь всю жизнь провести в тоске по Картер и попытках уничтожить мою личную жизнь. — Я просто переживаю, Бак. Ты — это всё, что у меня есть. — Именно об этом я и говорю, Стиви. Лучше расскажи что-нибудь о своих детишках. Баки слушает про самые катастрофические провалы новобранцев, провожает взглядом окончательно севшее солнце и пытается высмотреть Венеру. И на него снова накатывает непонятный страх от того, как отчаянно он хочет остаться здесь навсегда. И от того, как всем своим существом он чувствует, что скоро эта идиллия рухнет. Баки ложится спать в одиночестве, потому что не знает ни код допуска в подвал, ни даже телефон Наташи, чтобы позвонить ей. Но уже под утро, когда едва-едва занимается рассвет, Баки сквозь сон чувствует, как за его спиной чуть прогибается матрас и поцелуй, оставленный промеж лопаток. — Надеюсь, ты нормально переносишь наркоз. — Ну, один раз я его точно уже перенёс, и вроде очнулся, — шутит Баки, потому что Наташа выглядит слишком напряжённой. Ей совершенно не идёт эта складка между бровями, и больше всего Баки хочется разгладить её. А ещё лучше поцеловать. Или ещё раз затащить в постель, потому что утром, медленно двигаясь на его члене, она выглядела гораздо увереннее. Этому мешает то, что они не одни: Хелен Чо, доктор, которую откуда-то привезла Наташа, уже готовит анестезию. Баки бы предпочёл, чтобы операцию провела сама Наташа, а не совершенно незнакомый человек, но та сразу же открестилась от этой идеи: она хороша с машинами, а не людьми. Баки остаётся лишь довериться её выбору. Когда Баки снова приходит в себя, то чувствует, что кто-то держит его за руку. Наташа, думает он, узнавая знакомый чуть горьковатый запах её духов. И лишь потом он понимает, что Наташа держит его за левую руку. — Я чувствую! Наташа с непонятной нежностью улыбается и сильнее сжимает ладонь. Баки чувствует даже её прохладу. — Ну конечно чувствуешь. Ради этого и была нужна операция. Да и я сделала тебе не просто протез, а бионическую руку. Можешь сесть? Посмотрим, правильно ли я рассчитала вес. Поборов лёгкое головокружение, Баки садится и на пробу сжимает пальцы. Рука гораздо легче и, если закрыть глаза, ощущается родной, настоящей. Баки касается новыми пальцами подбородка и чувствует покалывание щетины. Теперь голова кружится от того, что всё это происходит на самом деле. То, о чём он даже не мечтал, когда его, истекающего кровью, тащили в лазарет, а он всё никак не мог потерять сознание. Баки тянется к Наташе и целует её, не зная как ещё выразить то, что он чувствует. — Спасибо, — тихо шепчет он, спустя целую вечность оторвавшись от её губ. — Спасибо. — Тебе нужно поспать. А с утра мы опробуем твою руку у каждой стены в этом доме, идёт? Баки не нужно уговаривать дважды. Стив минут десять названивает без остановки, а потом переходит на сообщения, но Баки сразу же отключает звук, а потом и вовсе переворачивает телефон экраном вниз. На кухне Наташи неожиданно тесно и шумно: вчера она вознамерилась познакомить его «кое с кем». «Кое с кем» оказывается довольно разношёрстной компанией. Милая рыжая Пеппер — девушка на смертоносных шпильках, — которая исподтишка смотрит на Наташу, как на непутёвую младшую сестру: с нежностью, жалостью и затаённой обречённостью. Тихий учёный Брюс, который тут же забивается с чашкой чая и ноутбуком в самый угол и лишь изредка вставляет реплики в общую беседу. Огненно-рыжая тёзка Наташи, которая выглядит так, словно в любой момент ожидает нападения. Кто-то другой решил бы, что она расслаблена, но Баки был на войне, он видит, как она контролирует все входы и выходы и передвигает стул поближе к подставке для ножей. Весёлый балагур Клинт, который зачем-то притащил с собой лук, а теперь пытается доказать Наташам, что умеет жонглировать, на примере пяти яблок. Совсем юная Кейт, которая смотрит на Клинта также, как Пеппер на Наташу. Беседа идёт на самые нейтрально-дружеские темы: кто где был, какой Клинт идиот, как Наташа познакомилась с Баки, как Кейт на прошлой неделе случайно приложила какого-то парня шокером, хотя тот просто хотел спросить дорогу. Баки чувствует, что всё это не просто так. На войне он привык доверять интуиции, и сейчас она просто кричит, что уже ничего не будет, как раньше. Когда это наконец происходит, Баки даже чувствует облегчение. — Ты знаешь про Железного Человека? — Это же слухи, разве нет? — пожимает плечами Баки. Он слышал несколько раз приглушённый шёпот о каком-то безумце в железном костюме, который тормозил работу заводов и терроризировал «Старк Индастриз», но ни разу не видел ни результатов его действий, ни каких-либо упоминаний в более-менее официальных источниках. — Это не слухи, — Наташа качает головой и берёт его за руку. На мгновение Баки жалеет, что не сказал Стиву, где живёт Наташа, но отгоняет от себя это чувство. — Железный Человек существует. И мы все сражаемся вместе с ним. — Сражаетесь за что? — За наше будущее, — неожиданно серьёзно говорит Клинт, катая по столу яблоко. — Мы не можем просто убить Стейна. Сперва нам нужно уничтожить «Старк Индастриз» и купол. — При этом мы должны быть готовы к тому, чтобы защитить Америку, если все те, с кем мы воевали последние десять лет, решат воспользоваться ситуацией, — добавляет Кейт. — В общем, мы самоубийцы, — нарочито весело добавляет другая Наташа, как про себя её назвал Баки, чтобы не путаться. — И нам нужна твоя помощь, — добавляет его Наташа. Баки вспоминает, как все эти годы старательно не лез в политику и изо всех сил не думал о том, что иногда людей просто забирали и больше их никто не видел. Баки смотрит на серьёзные и решительные лица друзей Наташи, которые готовы умереть ради призрачной надежды изменить свою страну. — Что от меня нужно? Его Наташа улыбается. — Да, Стив, слушаю. Баки всё-таки перезванивает Стиву, когда все расходятся, потому что количество пропущенных звонков и сообщений достигает каких-то запредельных цифр. — Боже, Баки, ты живой. Не пугай меня так больше! — А с чего мне не быть живым? — Ты всё ещё у Роудс? — перебивает его Стив, и это совсем на него не похоже: отвечать вопросом на вопрос. — Да, но это по-прежнему моё личное дело. Оставь свои попытки... Стоп. Откуда ты узнал её фамилию? Стив красноречиво молчит, и это всё, что нужно Баки. — Как ты посмел напустить на неё своего долбанутого дружка! — Баки... — Никаких Баки! Я тебе сколько раз говорил, чтобы Сэм прекратил... — Да послушай же, Бак! Сэм не следил за тобой, даю слово. Просто он вспомнил, где видел Наташу раньше. — Стив, мне это неинтересно. Баки уже готов сбросить вызов, когда Стив торопливо договаривает: — Её муж сидит в Рафте. Баки сглатывает и с трудом удерживает телефон в руках. Он не знает, от чего ему хуже: от мысли, что Наташа замужем, или что близкий ей человек оказался в настолько ужасном месте. Рафт — неприступная крепость, из которой ещё никто не вернулся. Специальная тюрьма для политических преступников. Даже у серийных убийц была возможность избежать попадания в Рафт. У тех, кто выступал против Обадайи Стейна, не было даже шанса. — Его посадили туда три месяца назад. А ещё Наташу часто видят рядом со Стейном. Их с Роудсом поймали вместе, вот только её тут же отпустили, а его нет. Баки, пусть ты спишь с ней, это твоё дело, но пожалуйста, не вздумай лезть в петлю! Прошу тебя, Бак, береги себя. Баки отключается, так и не найдя в себе сил ответить. Он сидит прямо на мокрой после утреннего дождя траве до самого заката, пока Наташа не выходит к нему и не садится рядом. Она накидывает им на плечи взятый с собой плед, кладёт голову ему на плечо и тихо смотрит за тем, как исчезает солнце. — Красиво, правда? Баки обнимает её левой рукой и накрывает ладонью шрам. Рука настолько чувствительная, что он чувствует, как под его пальцами мерно бьётся сердце. — Расскажешь, откуда он? — Стейн пытался меня убить. Дважды. Потом решил, что лучше ему оставить меня в живых. Но это он зря, — Наташа с ненавистью смотрит вдаль и поджимает губы. Баки чувствует, что всё закончится катастрофой. Но ещё он чувствует, что Наташа не врёт. Поэтому он подхватывает её на руки, оставив плед на траве, и несёт прямиком в спальню. Им нужно многое успеть за эту ночь. Наташа податлива и послушна в его руках, постоянно облизывает губы и не отводит взгляда от его глаз. В семь утра они отправляются к бывшему Центральному Парку. Баки сплёвывает на пол кровь, вытирает рот и снова хватается за рёбра. Вряд ли они сломаны, но вот в трещинах он почти уверен. Ему холодно: то ли от бетонного пола, на котором он стоит босыми ногами, то ли его просто знобит после получасового избиения. И пусть не все ручные псы Стейна вернутся на базу на своих двоих, против двадцати обученных солдат у него не было шанса даже с потрясающей бионической рукой. — Ты как, парень? Баки вскидывает голову и понимает, что даже не удостоился отдельного номера в пятизвёздочном отеле «Рафт». Его сокамерник сидит на жёсткой койке без матраса и не скрывает заинтересованности в бионической руке. Он чуть старше самого Баки, темнее Сэма и совсем не похож на узника. — Буду в норме, — хрипит Баки и снова сплёвывает: всё-таки прокусил язык, когда его, уже избитого, столкнули с лестницы. — Джеймс Роудс. Баки смеётся. Из всех возможных людей он оказался в одной камере с мужем Наташи. Наташи, которую он, кажется, успел полюбить. За которой он пошёл на самое страшное преступление в этой стране. Наташи, которая несколько часов назад бросила на него полный отчаяния взгляд, подхватила под руку раненого Клинта и велела всем уходить. Хотя... Не бывает таких совпадений. — Джеймс Барнс, — всё-таки отвечает Баки, пока Роудс не подумал, что у него ещё и сотрясение. — Наслышан. Наташа сделала? — Роудс кивает на руку, а Баки пытается понять, откуда тот вообще узнал о его существовании. Даже если Наташа решила рассказать мужу про любовника: она никуда не уезжала из дома всю ту неделю, что они знакомы. — Она. И что же такого интересного обо мне говорят? Роуди улыбается как-то уж слишком понимающе, будто деланное равнодушие его ничуть не обмануло. — Наташа ничего обо мне не рассказывала, верно? Но ты всё равно знаешь, кто я. Баки неопределённо пожимает плечами — пусть как хочет, так и думает. — Узнаю Ташу. Знаешь, как её за глаза звали в колледже? Девочка-пиздец. И я даже не могу сказать, что незаслуженно. Слушай, ты ей нравишься. Она всегда ведёт себя, как идиотка, когда дело касается чувств. Она сделала тебе руку. Это важнее того, что она так и не смогла сказать. — А у вас типа открытые отношения? Роудс смеётся — открыто и так похоже на Наташу, что на мгновение мелькает мысль, что он её приёмный или сводный брат, — и качает головой. — Боже, нет. Таша мне как сестра. Мы поженились после института, потому что ей нужно было сбежать из дома. А потом уже мне понадобилась её защита. — Но ты в Рафте. — Это гарантия того, что Таша не пойдёт против Стейна, — Роудс беззаботно пожимает плечами. — Тут нормально. Кормят прилично, никто не дёргает, книги на любой вкус, даже канал связи с Ташей оставили. Почти что отпуск. — Но ведь Наташа сегодня... — Я знаю. Значит, пришло время. Эй, тёзка, не разочаровывай меня. В Ташу надо верить. Она никогда не бросает своих. А ты её, даже не сомневайся. Ты-то хочешь, чтобы она была твоей? Баки вспоминает, как она улыбалась, играя с Дубиной в прятки. Как прикусывала губу, насаживаясь на его член. Как танцевала на кухне под AC/DC, когда из одежды на ней был только его галстук. Как смеялась, когда они в четыре руки пытались приготовить рагу. Как погружалась в себя, работая над протезом. Как страстно целовалась, как смотрела снизу вверх, как обнимала ночами. Будто не всего неделя, а целая жизнь. — Да, — Баки прочищает горло и повторяет: — Да. Хочу. — Вот и ответ. Баки задумчиво потирает ноющее плечо и чувствует, что всё равно что-то упускает. — Но почему Стейну так важно контролировать Наташу тобой? Почему именно её? — Потому что она единственная, кто может его уничтожить. Роудс хочет сказать что-то ещё, но дверь камеры открывается, и к Баки подходят двое в такой же форме, как и те, кто избивал его. Они грубо хватают его, выкручивают руки, пользуясь слабостью, и снова куда-то волокут. Из последних сил Баки вырывается из хватки левого, бьёт второго по лицу, но тут же падает, как подкошенный, от мощного разряда электрошокера. — Джеймс Бьюкенен Барнс. Не могу сказать, что наша встреча стала для меня неожиданностью. Баки приходит в себя, лежа на полу у ног Стейна. Больше всего ему хочется прижаться щекой к холодному полу и замереть так на пару часов, но из последних сил он всё-таки встаёт и вскидывает подбородок. — Упрямый. Это хорошо. Ты уж прости моих ребят, они немного перестарались. Но ты парень крепкий, скоро оправишься, я уверен. Джеймс, — Стейн вздыхает и откидывается на высокую спинку вычурного кресла, больше похожего на трон. Выглядит он так, будто ему действительно жаль. — сегодня ты меня разочаровал. Я знал, что ты спутался с Наташей, но всё же надеялся, что ты одумаешься и не подставишь себя. Стоило ли оно того? Ты же видел, как она сбежала, бросив тебя солдатам. Я видел для тебя совершенно другое будущее, Джеймс. Я видел тебя примером. Видел тебя рядом с собой на новой встрече ветеранов, героически сражающихся за Родину. Ты бы встретил девушку куда лучше Наташи. Ей нужен был лишь твой старый протез, чтобы понять, как работают наши технологии. В твоей новой руке маячок, ты знал об этом? И всё же она не спешит выручать тебя. Так неужели оно того стоило? Баки молчит, до боли сжав зубы. Разумеется он знает про маячок, Наташа просила разрешения на его установку. И он наоборот надеется, что Наташа не сунется за ним в это логово. Его участь уже решена, а она ещё многое может сделать. — Молчишь. Я понимаю, сложно признаться в своих ошибках, особенно когда делаешь что-то на эмоциях. Конечно, Наташа невероятно красивая, а уж какой огонь в ней горит! Но он может лишь сжечь, этот огонь не в силах подарить тепло. Я читал характеристику, данную тебе капитаном Роджерсом. Нам нужны такие люди, Джеймс. Я знаю, что ты запутался. Поэтому я даю тебе ещё один шанс. Баки пытается прочитать по лицу Стейна хоть что-нибудь, но видит лишь показное сочувствие и беспокойство, будто Баки его непутёвый сын. Знать бы ещё, что в той характеристике Стива. Стив, добрый и наивный Стив, который всегда мечтал служить стране и искренне верит, что всё делает правильно. Стив, который с восемнадцати живёт на военных базах и уже целую вечность не бывал дома. Стив, который похоронил любовь всей своей жизни после теракта палестинцев в Иерусалиме. Баки уверен, что он даже не представляет, во что превратился Нью-Йорк. — Сегодня я отпускаю тебя, Джеймс. Надеюсь, ты понимаешь, как тебе повезло. Не подведи меня, простить следующую ошибку я уже не смогу. Проводите сержанта Барнса на улицу и не забудьте вернуть ему обувь, — а это уже тем двум лбам, что притащили его сюда. На этот раз их хватка не намного приятнее. Уже у самого выхода Баки слышит: — Ах да, чуть не забыл. Есть еще одно условие твоей свободы. Никогда больше не смей приближаться к моей дочери. Я узнаю, если ты окажешься рядом с Наташей. Дверь закрывается с аккуратным металлическим щелчком, но Баки слышит оглушительный выстрел. Улицы совсем пусты, и Баки с удивлением понимает, что сейчас раннее утро. В скрытом под землёй Рафте и кабинете Стейна с задернутыми шторами и болезненно-белым освещением время совершенно не ощущалось. Значит, прошли уже сутки. Всего двадцать четыре часа назад Наташа смеялась в его руках, отфыркивалась от льющейся с потолка воды и пыталась намылить бионическую руку, а Баки отвлекал её поцелуями. Всего двадцать четыре часа назад он был уверен, что вернётся живым, потому что ему есть, к кому. Он уже не уверен, что жив. И даже не уверен, что всё это было на самом деле. Смех, улыбки, прикосновения, затуманенные страстью пронзительные синие глаза, бесстыдный рот и крепкая хватка на плечах. Дочь Стейна, которая вышла замуж за лучшего друга, чтобы сбежать из дома. И которая не сказала ему ни об отце, ни о муже. Конечно, она и не обязана была рассказывать: кто они вообще друг другу? Да и знакомы всего неделю. Но сам Баки уже рассказал ей и про Стива, и про то, как потерял руку — просто не мог не рассказать. Будто чувствовал в ней родственную душу и старательно отгонял мысли, чем все может закончится. Он не хотел быть как Стив, не хотел кутаться в свою броню, охраняя разбитое сердце. Он готов был отдать его Наташе. Да уже отдал: когда почти сутки назад она поцеловала его перед выходом и попросила вернуться к ней. Он почти сказал ей тогда, но вместо этого лишь углубил поцелуй и прижал к себе. И это было обещание, так что он должен вернуться. Рёбра всё еще болят, но он уже может дышать, не боясь задохнуться. Он должен увидеть её. Пусть она скажет, что он ей не нужен, что она хотела лишь заманить его к Стейну — пусть, он примет это. Но только от неё, видя её глаза, а не со слов старого заигравшегося во власть ублюдка. Он должен увидеть Наташу, даже если это будет последним, что он сделает. Но он справится. Теперь он не может просто остаться в стороне или забиться в нору, в которой жил раньше. Погружённый в свои мысли и сконцентрированный на каждом шаге, Баки слишком поздно реагирует, услышав щелчок затвора. Он уходит в сторону, пригибаясь к земле, уже чувствуя, что не успевает. Весь мир сжимается в одну точку, однако боли нет. Шум возвращается, а вместе с ним и звуки, с которыми пули отскакивают от чего-то... металлического? Баки осторожно поворачивается, перенося вес с раненого плеча, и видит — у него не возникает ни малейшего сомнения в том, кто это, — Железного Человека. Раскрашенный алым и золотым, тот дожидается, когда магазин прихвостня Стейна пустеет, и равнодушным механическим голосом произносит: — Моя очередь. Поток энергии — Баки не может назвать это как-то по-другому — сбивает стрелка с ног и оставляет без сознания. Железный Человек поворачивается очень маневрено для своих габаритов и протягивает руку: — Подбросить, сержант? Баки откуда-то точно знает, что под шлемом скрывается ухмылка. А ещё, что тонкие губы покрыты алой помадой. И что синие глаза чуть прищурены, но смотрят с нежностью. Баки шагает вперёд, обнимает свою Железную Леди и позволяет закованной в металл руке прижать себя ближе к броне. — Нам о многом придётся поговорить, учти. — Уверена, мы найдём для этого место получше. Надеюсь, ты умеешь надолго задерживать дыхание, — в механическом голосе отчетливо слышится веселье, а затем они взмывают в небо и пробивают собой купол. Баки не сразу соображает, что за куполом плотный слой ядовитого дыма и лучше бы действительно не дышать, зато инстинктивно зажмуривает глаза, но весь удар приходится на руку Наташи, которой она прикрывает его голову. Когда Баки всё-таки открывает глаза, то видит под собой лишь непроглядную серость. — Скоро выберемся из промзоны, лучше не смотри вниз. Так себе зрелище. — Можешь снять шлем? Наташа явственно вздыхает, но выполняет просьбу. На её губах действительно алая помада, но вот под глазами заметны синяки, и этого Баки точно не ожидал, как и боли во взгляде. — Прости, что оставила тебя там. Но Стейн не тронул бы тебя, по крайней мере сразу, а Клинт был ранен. В отличие от тебя, ему грозила бы мгновенная смерть, окажись он в их руках. Я не думала, что он прикажет избить тебя. — Он извинился. — Существенно меняет дело. Баки вздыхает и, уверенный, что Наташа его удержит, немного переносит вес, подтягивается и целует её. Наташа закладывает крутой вираж, но Баки даже не вздрагивает, крепко обнимая её за плечи. — Почему ты не сказала, что он твой отец? — Чего? Баки до последнего будет отрицать, что вскрикнул, но в конце концов у него есть оправдание: Наташа правда чуть было не разжала руки, услышав такое. — Это он тебе сказал? Этот ублюдок посмел сказать тебе, что я его дочь? — шипит Наташа и приходит в себя только от сдавленного вдоха Баки, потому что, чёрт подери, у него всё ещё трещина в рёбрах. — Прости. Осталось недолго. Баки пристально разглядывает её лицо и вдруг понимает, точно на подложку встаёт недостающая частица пазла. — Старк. Наташа широко и чуть безумно улыбается ему, а Баки как наяву видит в её лице очертания памятника на Таймс-сквер. — Этот мудак хотел оформить надо мной опеку. Я тогда не знала, что убийство родителей — его рук дело, но меня спасла гордыня: посчитала себя достаточно взрослой, чтобы быть под чьей-то опекой. Так что уломала Роуди на брак. Прости, мне стоило рассказать, но, на самом деле, я сама часто забываю, что замужем, он же мне как брат. — Чёрт, Роудс! — Он в безопасности. — Он же в Рафте! — Уже нет. И как раз в Рафте он был исключительно для собственной безопасности, — невозмутимо объясняет Наташа, будто это самое обычное дело: спасать человеку жизнь, запирая его в самой неприступной тюрьме. — Кэрол забрала его сразу после того, как тебя увели. Стейн думал, что в безопасности, пока Роуди у него. А я была спокойна за жизнь Роуди, пока готовила силы для удара. Ублюдок боится меня и не рисковал нападать первым после двух провалов. Слишком много информации, поэтому Баки малодушно идёт по пути наименьшего сопротивления: — Кэрол? — О, это девушка Роуди. Даже почти невеста. Ну и раз мы всё равно объявили Стейну войну и наш брак больше никого не защищает, да и у меня теперь есть настоящий парень... У-у-у, Роуди не отвертеться от предложения! У Баки неожиданно теплеет в груди от так спокойно и обыденно произнесённого «парень». Да, он многого не знает о Наташе, а впереди, судя по всему, самая настоящая война. Но ему выпал шанс, и он хочет им воспользоваться. В реальность его возвращает лёгкий удар в плечо. — Так что, не сбежишь, если я поймаю букет невесты? — А разве бывшим жёнам можно ловить букет? — Даже нужно! Чтобы новые жёны были спокойны. Баки смеётся, наплевав на боль в рёбрах и всю абсурдность ситуации. Но ему легко, как не было много лет, будто превратившийся в полигон Нью-Йорк выкачивал его радость, а теперь ему удалось скинуть кандалы. — Наташа, ты... ты это нечто. Просто пиздец. — Да во имя всего несвятого, какого хрена это первое, что всем рассказывает обо мне Роуди? Под ними простираются города: бескрайние просторы, где всё меньше и меньше видны ядовитые облака заводов. — Куда мы летим? — В Канзас, Тотошка! Там уже можно будет пересесть в машину. А вообще, нам нужно в Малибу. Послезавтра там общий сбор. Познакомишься со всеми. Ну и пора уже представить тебя Джарвису. — Джарвису? — Детка, ты даже не представляешь. Баки очень хочет представлять всё, о чём она говорит. И он вновь целует алые губы.