Майк, как и большинство его друзей и одноклассников, с нетерпением ждет четырнадцатого февраля. Он надеется, что после этого дня всё, наконец, изменится, и узы соулмейтов в обличии рыбок поплывут по его венам, приятно щекоча кожу изнутри и погружая сердце в сладкое тепло.
Уильям Байерс.
О, как же Майк мечтает услышать это имя от своих рыбок! Он думает об этом каждый божий день с тех пор, как влюбился в своего одноклассника с красивыми глазами цвета изумруда, и тихой, робкой улыбкой. Уилер часто представляет, как проснется утром всемирного Дня Всех Влюбленных и почувствует то самое трепетание, о котором ему рассказывала Нэнси. Она описывала это, как невероятное чувство, когда рыбки, подергивая хвостом и двигая плавниками, скользят по венам и слышным тебе одному шепотом разносят по телу
то самое имя. За день до их исчезновения, старшая сестра показывала Майку своих рыбок и даже давала потрогать их. Лучше всего они чувствуются на тех местах, где можно прощупать пульс — на запястье и шее. Майк прикасался к ним и понимал, что это невероятно, чудно и прекрасно, и ему безумно хотелось так же.
Каждый раз, приходя в школу и встречая там Уилла, Майк всё больше погружается в это желание, в эту мысль о рыбках. Он смотрит на Байерса и думает только о том, как сильно хочет, чтобы это четырнадцатое февраля не прошло даром. А Уилер верит, что и не пройдет, ведь до этого никогда и никого не любил, наверняка, потому и не было рыбок. Но теперь он полон уверенности, что они будут, обязательно будут, ведь утонул в этой любви по уши, погряз в мечтах, и не знает, как выбраться. А рыбки помогут, дадут полное право сказать о своих чувствах вслух, ни капли не стесняясь, ведь Судьба так решила, и ничего не изменить. Отчего-то Майк слепо верит, без каких-либо причин, что это будет Уилл. Настолько влюблен в него, что по-другому думать и не хочется.
Рыбки, рыбки, рыбки.
Хоть Майк пока не чувствует их на самом деле, только что ему мерещилось, как под кожей на предплечье, мотнув гибким хвостиком, проскочило прозрачное тельце, похожее на каплю воды. Нет, это лишь воображение, оно разыгралось в преддверии праздника. Завтра каждого вошедшего в класс будут спрашивать, проявились ли у того признаки приобретения соулмейта, или же снова придется ждать целый год, чтобы узнать результат. И Майк верит, что ему не придется ждать, почему-то глупо надеется, что Уилл тайно любит в ответ, и потому Уилер безвозвратно тонет в мыслях о нем, почти даже не думая о том, что Судьба тоже любит играть.
Вдруг Уилер чувствует, что ему в плечо попал скомканный лист бумаги. Он снова забылся с этими рыбками, а ведь сейчас урок биологии, на котором запрещено отвлекаться, иначе есть риск, оставшись после уроков, переписывать параграф идеальным — или подобием такового — почерком в тетрадь. Майк незаметно поднимает упавшую бумажку с пола. На ней корявыми буквами нацарапано:
«Кончай витать в облаках, нам дали тест 10 минут назад»
Повернувшись к Дастину, который, предположительно, и кинул записку с задней парты, Уилер виновато улыбается и неслышно благодарит его. Оставшееся до конца урока время Майк не думает о рыбках. Но, как только тишину прорезает школьный звонок и парень начинает складывать вещи в рюкзак, он встречается глазами с Уиллом, и то, что Байерс сразу же отводит взгляд, только сильнее разжигает пламя мыслей. Хочется убедиться, что не просто так Майк ловит эти мимолетные взгляды.
Всякое же бывает.
И потому, проснувшись четырнадцатого февраля в семь ноль две, Майк не верит. Он не верит, что рыбок нет. Не верит, что узы соулмейтов вновь не проявились. Не верит, что его время все еще не пришло.
Он вновь проводит пальцами по венам на висках, запястьях, шее. И вновь ничего, абсолютно ничего, никаких рыбок, ни малейшего намека на их присутствие.
Майк дышит через раз и боится, что это правда, что на самом деле
ничего нет. Испуганно прижав руки ко рту, он издает приглушенный стон и падает лицом в подушку. Всё вокруг до ужаса смахивает на дурной сон, и, возможно, следует лишь проснуться, но Майк не знает, как это сделать, потому просто пытается еще раз уснуть. Но раздавшийся в тишине дробный стук в дверь помешал это сделать.
— Майк, ну как, они появились? — не дожидаясь отклика хозяина комнаты, бесцеременно врывается к брату Нэнси в одной ночной рубашке и, усевшись рядом с ним в его постели, изумленно спрашивает: — Ты что, спишь в такое знаменательное утро? Вставай, соня!
Она начинает тормошить Майка за плечи, но когда он отнимает лицо от подушки и с отчаянием смотрит на сестру, та всё сразу понимает.
— Ты не чувствуешь их? — понимающе говорит Нэнси и, забравшись на кровать с ногами, обхватывает руками колени.
Прикусив дрожащую губу, Майк отрицательно качает головой. Теперь ему больше не кажется, что это сон. Во сне не бывает так противно и больно. Скрестив ноги, он тоже садится в кровати и прячет глаза от сестры, которая смотрит с сочувствием и поглаживает его по тыльной стороне ладони.
— Но это ведь не значит, что Уилл ничего не чувствует к тебе. Скорее всего, пока еще просто рано, — предполагает Нэнси, стараясь говорить как можно увереннее.
Майк с надеждой глядит на сестру. Ему очень хочется верить ее словам.
— Думаешь? — давит он из себя.
Мягко улыбнувшись, Нэнси кивает и, желая подбодрить, кладет руку ему на плечо. Тот благодарно кивает и покрывает своей ладонью ее. Такой ценной поддержки, как от сестры, Майк никогда ни от кого не получает, потому и любит ее так горячо, хоть и говорит ей это редко.
— Спасибо, — бормочет он вслух и слабо улыбается ей. Этот их короткий утренний разговор дает ему силы на то, чтобы решиться пойти сегодня в школу.
Как только Майк входит в кабинет истории, где уже собралось больше половины класса, его окружают Дастин и Лукас с ожидаемым вопросом о рыбках. С удивлением отметив, что Уилл не стал с ним сегодня здороваться, а вместо этого уткнулся в учебник, раскрытый на заданном на дом параграфе, Уилер пожимает плечами и, стараясь придать себе безразличный вид, отвечает:
— Нет, ничего не чувствую. Видно, придется еще немного подождать. А у вас как с этим?
Услышав от обоих отрицательные ответы, Майк больше верит в возможность того, что у Байерса рыбок тоже еще нет, и немного успокаивается. Уилер подходит к другу, который упорно вчитывается в непонятный текст учебника и будто бы специально не поднимает головы, не желая замечать Майка.
— Уилл, а у тебя? — Уилер запнулся, осознав, что его голос всё-таки дрожит, но виду не подает, лишь уточняет, чтобы сгладить ту запинку: — Рыбки появились?
Сначала Майку кажется, что Уилл оглох или что-то наподобие, но спустя пару минут терпеливого ожидания, тот на секунду поднимает на него свои глаза, полные злобы. Именно злобы, настолько ядовитой и буквально прожигающей насквозь, что Майк невольно пугается.
— Что с тобой? — обеспокоенно спрашивает Уилер.
Он видит, как Уилл яростно стискивает зубы и сжимает в руке карандаш. В какой-то момент тот начинает жалобно хрустеть, но Байерс не обращает на это никакого внимания, лишь сильнее сдавливает обломки. Грудь его медленно и тяжело вздымается — видно, что он с трудом сдерживает гнев.
— В чем дело? Я не понимаю… — Майк в самом деле не понимает и хочет найти поддержку в Лукасе, но тот, вместе с Дастином, уже кинулся к следующему новоприбывшему однокласснику с известным вопросом.
Собираясь испробовать очередную попытку выяснить, что такого случилось с другом, Уилер уже открывает рот, но вдруг замечает каплеобразную рыбку, проскочившую по вене на тыльной стороне ладони Уилла. Майк чувствует, как обрывается его сердце, когда Байерс поспешно спускает рукав рубашки ниже и прикрывает то место, где только что проявила себя связь соулмейтов. Саднящая боль наполняет пустую грудную клетку Майка, и в этот же момент появляется невыносимое желание выцарапать эту боль, выскоблить ее ногтями, разрывая кожу и мышцы, лишь бы не оставалась там, внутри. В глазах собирается влага, и Уилер начинает часто моргать, чтобы слезы вдруг не выдали его, соскользнув по щеке за воротник.
— Уилл, рыбка… — говорит он севшим голосом. Байерс почти никак не реагирует, лишь сильнее стягивает рукав вниз. Никак не желая верить происходящему, Майк тихо спрашивает: — Кто?
Не дождавшись ответа, Майк последний раз окидывает Уилла пытливым взглядом и, не получив от этого никакого результата, направляется к своему месту. Швырнув рюкзак рядом с партой, он опускается на стул и прижимает руки к лицу, стараясь не расплакаться. Как бы странно не вел себя Уилл, у него теперь есть соулмейт, и это всё меняет. Меняет в самую ужасную сторону.
К горлу вязким комом подступает обида. Почему у него, Майка, нет рыбок, а у того, к кому он питает светлые чувства больше полугода, в ком завяз по самую макушку, в кого влюблен безумно и переиначивать этот факт совсем не хочет эти чертовы рыбки есть? Откуда такая несправедливость? Почему Судьба так издевается над Уилером, будто он именно этого и заслуживает?
Майк поднимает глаза на Уилла и прожигает тому взглядом рубашку. Тот, еще больше сгорбившись над партой и упираясь взглядом в книжку, делает вид, что занят увлекательнейшим чтением.
В кабинет заходит пара девочек, к которым тут же пристают Синклер и Хэндерсон с тем же самым вопросом, что уже повторили за это утро раз пятнадцать, потому вошедшая секундой позже Макс проскакивает незамеченной. Пройдя полдороги к своей парте, Мэйфилд вдруг замирает на месте, устремив взгляд на Уилла. Байерс выпрямляется и, взглянув на одноклассницу, тоже застывает без движения. Это выглядит весьма странно, как кажется Майку, но в общем жужжании толпы одноклассников замечает это повисшее напряжение лишь он один.
Наконец, Макс опоминается от мощного толчка плечом проходящего мимо одноклассника, и неуверенно шагает к Уиллу, даже не собираясь давать сдачи толкнувшему. Это настороживает Майка еще больше и он чуть приподнимается со стула, чтобы лучше видеть этих двоих. Рыжеволосая девчонка встает прямо перед партой Байерса и, постоянно посматривая куда-то в сторону, кажется, хочет что-то сказать, но не может найти правильных слов. Уилл, не считая нужным смотреть на Мэйфилд, поджимает губы и едва различимо произносит:
— Потом.
Максин кивает ему и, стараясь ни на кого не глядеть, садится за свою парту. Майк, недоумевая, провожает ее тревожным взглядом. Что же произошло между Уиллом и Макс такого, что те стесняются говорить об этом сейчас?
— Смотрите, у Макс тоже рыбки! — прорезает относительную тишину кабинета звонкий голосок соседки Мэйфилд. — Ну, не прячь, теперь-то в чём смысл?
У Майка перехватывает дыхание. Кажется, он слышит, как трещит по швам его сердце, потому что этого не может быть. Не может быть, что они — соулмейты, просто не верится.
Легкие наполняет свербящей пылью, сдавливает со всех сторон, воздуха категорически не хватает и Уилер задыхается. Он задыхается от безумной боли и несправедливости. Задыхается от горькой любви, которая забралась ему глубоко под кожу и проникла в кровь, но превратилась не в рыбок, а в смертельный яд, отравляющий весь организм. Майк задыхается от этого омерзительного чувства и не выдерживает. Схватив рюкзак за лямку, Уилер вылетает из класса и, не разбирая дороги и не слыша звонка на урок, бежит в мужскую раздевалку.
В плохоосвещенном помещении, насквозь пропахшем потом и хлоркой, не оказывается ни единой души. Майк подбегает к своему шкафчику и судорожно роется в рюкзаке в поисках ключа. Он не разбирает ни одного предмета, который видит в темной глубине своей сумки, потому что слезы застилают глаза и всё вокруг занавешивается мутноватой дымкой, сливаясь в одну непонятную палитру. Наконец, отыскав ключ, Уилер отпирает дверцу шкафчика и дрожащими руками хватает ингалятор, что валяется прямо под футбольной формой. Энергично встряхнув его, Майк пару раз впрыскивает спазмалитик себе в глотку, делая при этом глубокие хриплые вдохи. Приступов не было уже очень давно, и потому он больше не носит ингалятор в кармашке рюкзака, как было год назад, но один оставил в раздевалке, на случай, если после урока физкультуры что-то пойдет не так. В голову и придти не могло, что придется воспользоваться им по такой причине.
Чувствуя, что горло перестает судорожно сжиматься и воздушные пути прочищаются, Майк облегченно выдыхает, но, услышав, как открывается дверь в раздевалку, резко поворачивается на звук и прячет руку с ингалятором за спину. Уилл стоит в дверном проеме, не решаясь зайти.
— Всё нормально? — с беспокойством спрашивает он, всё-таки шагнув в помещение спустя короткое время и прикрывает за собой дверь. — У тебя приступ?
— Так это Макс? — вопросом на вопрос отвечает Майк. Его голос предательски дрожит, но он не обращает на это внимание и лишь крепче сжимает ингалятор.
Уилл молча подходит к нему и протягивает руку за его спину, не встречая никакого сопротивления.
— Так и знал, — раскрыв ладонь друга, с досадой бросает Байерс. — Что случилось?
Не желая рассказывать о причине своего приступа, Майк окидывает Уилла быстрым взглядом с головы до ног, внимательно всматриваясь в каждый открытый участок кожи, где под прозрачной кожей просвечиваются зеленоватые вены. Уже спустя секунду Уилер видит то, чего ждет — по сонной артерии Уилла проскальзывают сразу две рыбки, весело мотая хвостами. Завороженно наблюдая за направленным движением каплеобразных телец, Майк, околдованный этим невероятным зрелищем, протягивает руку к шее Байерса и дотрагивается до одной из рыбок, которая тут же стремительно уплывает. Уилл, чувствуя пальцы на своей шее, почти не дышит и нервно кусает губы. В конце концов он не выносит этих прикосновений и, резко отведя чужую руку, обрывает раздраженно:
— Не трогай.
— Это же Макс, да? — повторяет Майк и, понимая, что не хочет слышать правду, сразу задает следующий вопрос. — Почему ты не хочешь говорить об этом?
— Потому что я ненавижу этих рыбок, — вдруг со злостью выплевывает Уилл.
В этот момент он выглядит таким сломленным и потерянным, что Майку невольно хочется обнять его. Впрочем, ему всегда этого хочется.
— Я ничего, абсолютно ничего не чувствую к Макс, но рыбки… — Байерс запускает пальцы в волосы и вздыхает, прерывисто и неровно, как после долгого бега. — Они постоянно повторяют ее имя! Я не спал всю ночь, потому что в полночь они начали шептать мне, и продолжают до сих пор. Это сводит меня с ума. Майк, я не хочу, — теперь в голосе Уилла отчетливо слышатся слезы, — я не хочу ее рыбок, понимаешь? Я хочу
твоих.
Как только эти слова срываются с его губ, он пристыженно опускает глаза, а по его щеке скатывается крупная, прозрачная как рыбка, капля. Всхлипнув, Байерс смахивает ее рукавом рубашки, но за ней спешит новая. Майк растерянно смотрит на друга, что вытирает льющиеся одна за другой слезы, и не может произнести ни слова. Признание обескураживает его, заставляет застыть, да и Уилл еще никогда не поддавался эмоциям в его присутствии, потому Уилер, не зная, чем можно помочь, делает шаг к нему навстречу и заключает в объятия. Теперь Уилл уже не просто плачет, слезы из его глаз градом капают Майку на плечо, пропитывая его рубашку влагой.
— Я просто хочу, чтобы рыбки пропали, — отчаянно шепчет Байерс.
— Но, Уилл, — чуть отстранившись, Уилер смотрит другу в глаза, которые, завораживая, блестят в полумраке раздевалки и переливаются зеленью. В них грусть и тоска такая невыносимая, что сердце сжимается и скулит, — они же пропадут только если…
— Да, я знаю, — всхлипнув, перебивает его Уилл, — рыбки исчезают, только… Только если сблизиться с соулмейтом, но по-другому я не могу. Я не собираюсь влюбляться в нее, надо просто уговорить ее на один поцелуй, и тогда всё кончится.
— Это так не работает, — Майк не хочет огорчать друга, но и тешить его напрасными надеждами тоже не собирается. — Поцелуи сработали бы только в том случае, если бы вы оба уже что-то чувствовали.
Уилл неожиданно разрывает объятия, резко качнувшись всем корпусом назад. Майк отпускает его, от растерянности даже не пытаясь удержать, и видит, как тот старается не поддаваться панике, но получается через силу, судорожно сжимая пальцами подол незаправленной рубашки и мелкими вдохами заглатывая воздух.
— Нет, Майк, я не могу, это же Мэйфилд, — слабым от слез голосом лепечет Уилл. — У нас с ней ничего не может быть, я не люблю ее. И вообще, это ошибка, так не должно быть…
Последние слова свистящим шепотом проносятся по раздевалке и тонут в гулком молчании, потому что Майк молчит намеренно, хотя знает, что должен сказать. Он отдает себе отчет в том, что сейчас считает правильным, но держит эти слова в себе, потому что говорить это — больно. Он боится, он любит. Но смотреть на вздрагивающего от мелких всхлипов Уилла и продолжать молчать он тоже не может.
— Ты же хочешь избавиться от ее рыбок? — Голос Уилера не дрожит, звучит размеренно и спокойно, внушая уверенность, но один лишь дьявол знает, как Майку удается эта безупречная интонация. — Хочешь, и поэтому… Целуй ее каждый день.
— Что? — широко распахнув от изумления глаза и даже перестав утирать слезы, ошарашенно спрашивает Уилл. — Ты с ума сошел? Я не собираюсь этого делать, даже не думай.
Майк вдыхает поглубже в отчаянной попытке унять безумное сердцебиение, но не помогает ни на йоту, от этого лишь больнее щемит в груди и легкие вновь наполняются едким дымом, отвратительным песком, который почти не дает дышать. Ведь по своей воле отталкивает от себя Байерса, отдает его какой-то девчонке в надежде, что это сделает Уилла счастливее. Майку не хочется верить, что в самом деле сделает, но он почему-то надеется на это. Идиот.
— Ты должен, и точка.
Слова тяжелыми валунами падают в тишину, и Уилл бы рад делать вид, что не услышал их, но не может, ведь Майк говорит на полном серьезе и ждет ответа.
— Я не буду! — Он почти кричит и захлебывается в отчаянии, не зная, что сказать, чтобы Уилер выбросил эту ужасную мысль из своей головы. — Я не буду ее целовать, не буду влюбляться, не буду!
— Пойми, иначе не получится, — сипит Майк, пытаясь повысить голос, но горло свербит и дерёт. — По-другому нельзя.
— Можно! Я не хочу, не хочу!
Байерс добровольно топит себя в накатившем приступе истерики, и Майку не остаётся другого выбора. Он делает шаг к Уиллу и прижимает к его губам поцелуй. Внутри у него всё дрожит и скребется, потому что делать этого нельзя, потому запрещено связью соулмейтов и перечеркнуто одним большим крестом, но так надо.
В следующую же секунду Уилл, вздрогнув от волны дикой боли, пронесшейся по венам вместе с рыбками, отскакивает в сторону и потерянным взглядом упирается в друга. А Майку больно безумно, что не может его целовать, что не может быть с ним, даже в мыслях себе такое позволить нельзя, а всё из-за рыбок. Из-за идиотских рыбок, которые почему-то появились у Байерса и Мэйфилд, которые создали между ними крепкую нерушимую связь и в то же время образовали между ним и Уиллом огромную пропасть.
— То есть, пока рыбки не исчезнут, так и будет? — говорит Уилл так тихо, будто может сорваться вновь, если повысит голос.
Майк поджимает губы и кивает. Не отрешенно, он просто кивает, потому что не может говорить из-за дыма в легких. Едкий и по-настоящему ядовитый, он травит его хуже табачного, и потому Майк судорожно сжимает игналятор и, невольно стуча трубкой об зубы, впрыскивает еще одну дозу. Уилл следит за его движениями встревоженным взглядом и, кажется, забывает о поцелуе, о боли, о рыбках. Он волнуется за Уилера, но тому от этого нисколько не легче, только в груди еще сильнее жжется.
— Тебе плохо? Может, позвать кого-нибудь?
В этих словах столько искренней заботы, что Майку тошно.
— Не надо, я в порядке, — хрипит он и поднимает с пола рюкзак. Положив в него ингалятор, Уилер уже более менее открепшим голосом подводит итог, который подводить совсем не хочет: — У тебя нет выхода. Вы должны полюбить друг друга в любом случае, понимаешь?
Уилл зажмуривается и, до солоноватого привкуса крови закусив нижнюю губу, кивает. И он кивает уже отрешенно, чувствуя себя самым беспомощным человеком на свете. А ведь так оно и есть, он буквально обречен. Судьба любит играть.
***
С тех пор с каждым днем дышать становится всё труднее и всё чаще друзья видят в руке у Майка ингалятор. Уилер не может спокойно смотреть на Уилла с Макс. Он понимает, что именно из-за них так жжется в грудной клетке, шипят и плавятся легкие. Он понимает, что именно из-за этих двоих в ингаляторе так быстро кончается лекарство. И он понимает, что лучше ему не становится. А всё потому что Уилл начинает влюбляться. Да, хоть после каждой прогулки с Мейфилд он спешит к Майку домой и сидит с ним часами, держит за руку, говорит, что всё еще ничего не испытывает по отношению к Макс и, наверняка, никогда не испытает, но от этого не легче, ни капли. Потому что Майк чувствует, как Уилл растворяется, буквально ускользает сквозь пальцы. С каждым днем в его словах о Максин всё меньше искренности. С каждым днем у Майка в легких всё больше песка.
А двадцать третьего марта Уилл не приходит. Майк знает, что сегодня Байерс непременно должен был зайти к нему после прогулки с Макс, но он не приходит. В этот день Уилер ломает свой ингалятор, швырнув на пол своей комнаты. Карен лишь качает на это головой и едет за новым, потому что без спазмалитика Майк уже не может. Она боится, что болезнь вернулась, вот только врач, к которому Карен водит сына каждый четверг, ничего не может сказать, кроме того, что это нисколько не похоже на астму. А Майк идет на следующий день в школу, где Уилл искренне и подолгу извиняется перед ним всю первую перемену. Уилер прощает сразу же и смотрит на Макс, что наблюдает за ними со своей парты. Мэйфилд волнуется за Уилла, боится, что лучший друг не простит его. А ведь ее бы не мучила совесть, если бы вчера она не заставила Байерса остаться у себя. Майк чувствует, что Уилл отдаляется. Да, он всё так же близко, стоит сейчас прямо над партой и по-прежнему виновато глядит в ответ, но он уже далеко. Он с Максин. Майк чувствует это и продолжает задыхаться, не прекращая попытки выскоблить боль кашлем, но ни черта не получается. От любви просто так не избавиться.
На уроке химии четвертого апреля Майк заходится в лающем кашле и по привычке прикрывает ладонью рот, а когда отводит ее, то застывает в ужасе. Руки оказываются покрытыми кровью, его кровью. Мелкими капельками она окропила его кожу и теперь блестит и переливается в свете тусклых ламп кабинета. Уилер в полном шоке всматривается в свои ладони и еще больший страх топит его в себе. Он моргает, пытаясь развеять картину перед глазами, но ни черта не выходит, ни черта. Майк не видит плывущей перед глазами парты, не слышит испуганного окрика мистера Эдвардса и того, как к нему с топотом сбегаются одноклассники. Очнувшись на диване в школьном медпункте, он первым делом различает черты Нэнси. Та смотрит с тревогой и с любовью, нежно поглаживает по плечу и вымученно улыбается. Майк задерживает взгляд на сестре и не хочет его отводить, не хочет смотреть на остальных, не хочет видеть мистера Эдвардса, мать и школьного врача, Лукаса и Дастина, а об Уилле и Макс даже речи не идёт — они здесь явно лишние. Именно вместе лишние, а не по отдельности. Уилеру нужен Уилл, нужен как воздух, но на самом деле Байерс как ядовитый пар — разъедает своим встревоженным взглядом, прожигает дыру в груди виноватой улыбкой.
Крови на своих руках Майк не обнаруживает, скорее всего, стерли салфетками, пока валялся без сознания на диване. Уилер оглядывает чистые ладони со всех сторон и думает о том, что тогда, в классе, среди багровых пятен и вкраплений, рыбка ему всего лишь померещилась. Но кажется, будто она до сих пор лежит на ладошке и слабо подергивает хвостом.
С этого дня Майк прекращает посещение школы и оседает дома, в надежде, что перестанет задыхаться и пойдет на поправку без мельтешащих перед глазами Мэйфилд и Байерса. Но он и не предполагал, что без Уилла легкие станет драть хуже прежнего, и потому за несколько недель его общее состояние летит к чертям. Дышать теперь можно лишь благодаря специальным препаратам, передвигаться по дому удается лишь опираясь на стены и хватаясь за ручки дверей, а карандаш постоянно норовит выпасть из совершенно ослабшей хватки заболевшего подростка. Недавно Майк видел, как его мать плакала в своей спальне, а отец пытался ее успокоить. Нэнси уже давно прячет от брата вечно красные от слез глаза. Майк видит это, но не может перестать любить. Он раз за разом вспоминает, что взаимно, и задыхается вновь. Разбивает свое сердце в мелкую крошку, измельчает осколки самостоятельно и с особым старанием, чтобы не собрать, не восстановить, не склеить. Он пытается убить в себе любовь, но уже поздно. Легкие уже переполнены и начинают гнить.
Хотя Майк перешел на домашнее обучение лишь для того, чтобы не видеть Уилла и прекратить всякое общение с ним, тот не выдерживает даже месяца. С двадцать первого апреля Уилл начинает приходить к нему домой после школы, и непонятно, становится хуже от этого или нет. Он с болью смотрит на медленно угасающего друга, сдерживает слезы, срывающимся голосом говорит, что любит его, а Майк молчит. Он любит и ненавидит Уильяма Байерса, парня, превратившего его жизнь в ад, и продолжает молчать. Уилл знает это, каждый день читает в глазах Майка немое напоминание, но не уходит. Держится за «люблю» и старается не обращать внимания на «ненавижу». И у него почти получается. Почти.
Двадцать девятого апреля Майк последний раз видится с Уиллом. В этот день они сидят в его комнате на кровати, в доме больше никого нет. Они наедине, и случается самое страшное — Майк больше не замечает у Байерса рыбок. Он чувствует, что лекарства гасят боль, разбавляют горький яд, но тот всё равно разъедает его изнутри. Если не легкие, то сердце точно. Ему хочется ударить Уилла, швырнуть в него чем-нибудь громоздким, влепить почещину, чтобы на чужой щеке заалел ярко-красный след. Но Майка хватает лишь на то, чтобы тихо пробормотать:
— Теперь вы любите друг друга, да?
Уилл не отвечает. Вместо этого он наклоняется к другу и целует его, долго, с трепетом, как давно хотел. И Майку кажется, что это помогает, что теперь не так больно и стало лучше. Но кажется лишь на мгновение, буквально на пару секунд, пока Майк не видит на губах Байерса размазанные кровавые следы — у Уилера кровь идет горлом.
Парень спешит в ванную и, сгорбившись над раковиной, отхаркивает в нее кровь вперемешку с вязкой слюной и, как ему кажется, рыбками, прозрачными капельками. Майк кашляет и давится сгустками, содрогаясь всем телом, и Уилл едва ли помогает тем, что держит свою руку на его плече и несильно сжимает пальцами. И делает этим только хуже. Уилер сплевывает в последний раз и, вытерев тыльной стороной ладони алые пятна вокруг рта, поворачивается к Уиллу и встречается с обеспокоенным — как же это уже достало Майка за бесконечные дни пребывания дома! — взглядом.
— Я могу чем-то помочь?
Резко дернув плечом, Майк скидывает чужую ладонь.
— Уйди, прошу тебя, — хрипит он сквозь разодранное горло, чувствуя на языке металлический привкус, — уйди прямо сейчас. И больше не приходи, пожалуйста.
Байерс смотрит на него непонимающе, растерянно, и подается вперед, но Майк больше не может терпеть его присутствия — всё же хуже — и грубо толкает Уилла в грудь.
— Сейчас! — рявкает Уилер и отступает на шаг назад. — Я не хочу тебя видеть.
Он всей душой ненавидит Уилла за то, что он с ним сделал, за то, что больше не может нормально дышать. И он любит Уилла, любит его глаза цвета изумруда и любит их совместные неловкие моменты. Любит его родинки на щеках и шее и любит неуместную робость в его поступках. Любит его понимание и клетчатые рубашки. Любит его рисунки — портреты больше пейзажей — и его улыбку. Майк правда всё еще любит Уильяма Байерса. И в то же время уже ненавидит.
Уилл что-то бормочет, хочет возразить, но знает, что бесполезно. Пряча от друга глаза, он кивает и, мазнув по щеке Майка губами и оставив на ней легкий безболезненный поцелуй, уходит. Он не выбегает из дома, не хлопает дверью, просто уходит. Навсегда. А Уилер смотрит ему вслед через окно и еще раз пытается оттереть с губ остатки крови. И поцелуй. Но последний так и остается невидимым отпечатком, жжет кожу горячим огнем и проникает в организм ядом. Вот только Майк и так уже отравлен. Рыбками, любовью, Уиллом. И продолжает себя травить мыслями о том, как Судьба беспощадно отобрала у него Байерса.
Судьба лишила Майкла Уилера кислорода и смысла жизни, потому что любит играть. Вот только игры ее дорогого стоят и до добра еще никого не довели.
Утром второго мая Майк не встает с кровати. У него просто ни на что не осталось сил. За прошедшие три дня без Уилла Майк выдохся совершенно, истратил всё, что было в запасе. Нет, он нисколько не жалеет, что Байерс больше не приходит. Ему хватает его звонков, от которых разрывается телефон уже четвертый день подряд. Уилл беспокоится, но прийти не может — его не хотят видеть. Потому звонит каждый второй час, вот только Майк никому не разрешает снимать трубку. Он не злится. Он просто хочет, чтобы Уилл, наконец, смирился. Майк не собирается давать ему какую-либо надежду тем, что ответит на звонок. Тем более, у Байерса есть Макс, которая не даст ему погрязнуть в горе. Мэйфилд утешит, утрет слезы и просидит с Уиллом всю ночь, когда тот, в конце концов, бросит безрезультатные попытки дозвониться. Но пока Майк смотрит в потолок и по-прежнему слышит в гостиной стрекот телефона, Макс будет продолжать ждать, когда Уилла отпустит. А до тех пор ей будет больно. Она ведь любит, а когда любишь всегда больно. Всегда.
Майк чувствует в груди океан. Переполненные соленой водой легкие гниют и разлагаются, не смотря на лекарства, а песок душит, рассыпается мелким крошевом и заставляет задыхаться, заходясь в приступе невыносимого кашля. В океане плавают рыбки, прозрачные каплеобразные рыбки с широкими хвостиками и плавниками. Они продолжают мерещиться Майку в той крови, что он на протяжении дней сплевывает в небольшую миску у кровати, и начинают казаться ему настоящими. Но, когда он спрашивает об этих рыбках у отца, или у матери, или даже у своего врача, те отрицательно качают головой, и Майк вновь списывает всё на галлюцинации от препаратов, дозы которых повышаются с каждым днем. И всё равно бесполезно. Океан победил.
Когда утром семнадцатого мая у Нэнси не получается с первого раза разбудить Майка, она легонько касается его кудрявых волос, что разметались по подушке, некоторые локоны даже упали на глаза.
— Майки, давай, открывай глазки, время уже девять, просып…
Она цепляется взглядом за миску на тумбочке и слова застревают у нее в горле. Емкость пугает пустотой, хотя за ночь обычно до краев наполнялась загустевшей кровью и слюной. Нэнси внезапно осознает, что этой ночью ни разу не вскакивала из-за приступов кашля у брата. Старшая Уилер в панике хватает Майка за запястье и пытается нащупать дрожащими пальцами пульс. Ее мир рушится, когда она, так ничего и не нащупав, чувствует дикий холод, что идет от Майка. Трупный холод. Глупо надеясь, что чувства ее обманывают, Нэнси откидывает вьющиеся пряди с лица брата и в ужасе вскрикивает. Веки у Майка приоткрыты и глядит он в никуда стеклянным взглядом.
На вскрытии врачи на секунду застывают в изумлении. Легкие Майкла Уилера кишат мертвыми рыбками, те буквально переполняют их своими прозрачными тельцами. Они находятся в трахее, глотке, во рту, везде, куда только возможно попасть из грудной полости.
Оказывается, Майк получил своих рыбок.
Судьба любит играть.
