etcetera

Эти вещицы занимают в чемодане места больше, чем носки и бельё, но Элио охотнее пожертвует парой плавок, чем любой из них. Он выкладывает их одну за одной на ковёр, медленно, бережно. Это - его кисти и краски, которые, стоит прикрыть глаза, помогут нарисовать и раскрасить мгновения прошлого. Вот кусочек коралла, изящная известковая веточка - зарисовка о Большом Барьерном рифе, бирюзовом море, ветре и волнах, песке в каждой складке тела и неделях, проведённых на досках. Размывы акварели, белые простыни, жаркие ночи, голос далёкой гитары на берегу у костра... Оливер. Вот белая галька с острова Тенерифе. Неожиданные письма, трудные решения, гнетущее молчание, "я буду рядом" и "что бы ни случилось", сказанное прямо в глаза. Момент откровенности. Оливер. Элио прячет улыбку, опуская камешек на бежевый ворс. Берёт из вороха вещей сборник стихов. Книжка сама раскрывается в нужном месте; между страницами - потемневший и плоский цветок одуванчика. Весна в Канаде. Если поднести к лицу, можно почувствовать, как пахнет лесная опушка в тёплый майский полдень. Сельская пастораль, простые деревенские заботы, труд - бок о бок, вместе, от зари до зари. Оливер. Большая раковина. Индия, восточный базар, среди пёстрой суеты и гама - спокойные мысли, уверенность, умиротворение. "Приложи к уху и услышишь, как плещется море моей любви к тебе". Оливер. Косточка персика. Извилистые впадинки, острые края, символ дома, символ начала, символ принятия и чего-то большего, чем просто симпатия. Оливер. Сзади скрипит дверь, затем половицы, и Оливер опускается рядом. Расставляет свои длинные ноги так, чтобы Элио оказался как раз между ними, протягивает ему стаканчик с мороженым. За окном крупными хлопьями падает снег. В доме так тихо, что слышно, как на первом этаже тикают настенные часы и трещат поленья в печи. - Чем больше мороженого съешь, тем скорее наступит весна, - негромко говорит Оливер. Лопатки Элио прижаты к его груди, слова отдаются внутри мальчишки приятной вибрацией и теплом. Элио ничего не хочет торопить. Ни весну, подарившую им несколько морозных и солнечных дней, идеальных для спуска с гор, ни жизнь - с Оливером, - их затянувшийся на несколько лет медовый месяц, ни любимые руки, скользнувшие по талии на живот. Миндальную посыпку ест Оливер, а фисташковую основу они делят пополам, поочерёдно облизывая деревянную ложечку. Ложечку можно сохранить как одну из памяток: Норвегия, горы, слишком сильный снегопад, чтобы встать на лыжи. Слишком уютное утро. Оливер. Оливер целует его в шею. Элио оборачивается, оттягивает ворот его свитера, касается жадными губами шрамиков на крепкой груди (всё та же Австралия, всё тот же риф, дурачились на мелководье) и думает о том, что вещей-памяток будет становиться больше, ещё и ещё, что они перестанут помещаться в чемодан и их придётся возить с собой в большом морском контейнере. Поэтому, наверное, стоит остановиться и старые выбросить. Потому что все эти памятки - об Оливере, а Оливер был рядом все эти годы, рядом сейчас и никуда не собирается деться в будущем. В этом Элио уверен точно.